Ничего, это не важно, кричал я, мы заплатим. О'кей, сказал он, как только будут готовы, вышлю первым же самолетом.
Три дня мы провели дома взаперти, почти все время сидя или лежа: ходить мы могли только держась за мебель и за стены. Еду я заказывал по телефону в ресторане, который обслуживал клиентов на дому, получал заказ через щель в двери – не хотел, чтобы посыльный видел нас.
На третий день Тита вдруг почувствовала себя плохо, она жаловалась на невыносимую, отупляющую головную боль. Сделай что-нибудь, стонала она, вызови врача.
Врача? Нет. И думать нечего. По крайней мере до тех пор, пока я не найду надежного доктора, которому смогу доверить нашу тайну. Нет. Только не врача.
Я нашел другой выход. Разобрал каркас кровати и из двух досок сделал пару костылей, грубых, но прочных. Завернул копыта в несколько слоев марли, стараясь придать повязкам форму ступней, маленьких, но все же ступней.
Около десяти вечера я вышел из дому и, добравшись до ближайшей аптеки, рассказал фармацевту, что с Титой. Не волнуйтесь, успокоил он меня, есть прекрасное средство как раз для таких случаев.
– А что у вас с ногами? – спросил он с любопытством, заворачивая лекарство.
Да вот, не повезло, ответил я. Хотел ноги попарить и обжегся. Ноги, сказал он, уже давно никто не парит. И правильно делают, как выяснилось, сказал я, и мы оба засмеялись. Как же мы хохотали! Ноги хотел попарить, говорил аптекарь, указывая на меня, и чуть не падал со смеху. Попарить ноги, повторял я, и смеялся, смеялся. В конце концов, вытирая слезы, я распрощался с ним и пошел домой. Тита, приняв лекарство, почувствовала себя лучше и заснула.
На следующий день рано утром нам постучали в дверь. Я догадался, что принесли сапоги, и на костылях поплелся открывать. И действительно, пришел посыльный с огромным пакетом, который Тита тут же от нетерпения разорвала. Там были сапоги, по три пары на каждого. Слава Богу, сказала она, слава Богу.
Сапоги. Сапоги с высокими голенищами, не такими высокими, как у крестьян, но все же достаточно высокими, чтобы из-под брюк не видны были лошадиные лодыжки. Кожа мягкая, но не слишком, ведь нам была нужна опора, а не только комфорт – именно поэтому внутри был проложен специальный уплотнитель. Цвет – нейтральный, тусклая бронза. Небольшие каблуки придавали им элегантный вид, но на высоких каблуках мы бы не устояли, так что были они довольно низкие (каблуки Титы – уступка сапожника женскому кокетству – были чуть-чуть выше). Узкие носки – фальшивые, конечно, проформа, так сказать – были заполнены пористой резиной. Если бы кто-то нарочно наступил нам на ногу, то был бы страшно удивлен. Как бы он ни старался отдавить нам ногу, не услышал бы ни стонов, ни ругательств.
Снаружи у сапог был самый обычный вид. Но внутри! Внутри это было настоящее чудо техники: металлические опоры, пружины, небольшие стальные тросики, натяжение которых можно было регулировать специальными винтами – словом, творение, по сложности, пожалуй, не уступающее подвесному мосту, а то и космическому кораблю. И все это было делом рук некого марокканского умельца.
В этих сапогах городские улицы мне были не страшны. В этих сапогах я готов был к борьбе за существование.
В промышленных и торговых кругах в то время, когда я к ним приобщился, царила эйфория. Экономика была на подъеме, правда, при галопирующей инфляции, но – не могу удержаться от метафоры – тому, кто сам привык скакать галопом, угнаться за ней не составляло труда.
Я открыл контору в центре, в солидном здании, выстроенном в достаточно традиционном, но не слишком архаичном стиле. Этакий некрасивый, но основательный дом. Кое-каких деталей ему все же недоставало: консьержки, например. Лифты, похожие на громадные клетки, двигались слишком неторопливо, на взгляд тех, кто, как я, спешил скорее взлететь на верхний этаж. Зато фирмы, которые там располагались, пользовались авторитетом на рынке. Были в доме, конечно, и запертые комнаты… И темные подвалы… И запах плесени… И огромная крыса, которую я сам раздавил каблуком. Тем не менее, для начала это помещение меня устраивало. Кабинет был маленький, но с телефоном. К тому же, я не собирался сидеть в нем целыми днями в ожидании клиентов. На улицы – вот куда намеревался я перенести свои боевые действия. На улицы, где много контор, арендующих помещения в лучших или в худших, чем я, домах. В кафе. В клубы. Словом, туда, где собираются бизнесмены, должен был приходить и я. Там предстояло мне заводить деловые связи, предлагать свой товар.
Надо было много ходить. Ходить пешком. Но что ходьба по улицам Сан-Паулу для того, кто носился вскачь по полям Риу-Гранди? Для того, кто, помимо твердой решимости, имел в своем распоряжении автомобиль и телефон, многократно расширяющий возможности человека? Однако скоро я понял, что окошечки контор – не те преграды, которые можно взять наскоком. Мне пришлось столкнуться с препятствиями, к которым я вовсе не привык: с апатией служащих, коварством управляющих, высокомерием молодых правительственных чиновников. Вот такие топи и зыбучие пески преграждали мне путь. Разумеется, мне не хватало умения. Я был слишком нетерпелив, излишне резок. Когда дело касалось оформления бумаг, я нередко закусывал удила, пока не понял – если уж продолжать тему сбруи, телег и упряжи, – что не подмажешь, не поедешь. Скорость – вот был мой девиз. Надо было наверстать время, потерянное в Куатру-Ирманс, в цирке, в приграничном поместье, в марокканской клинике. Там я в каком-то смысле обрел немалый опыт, но все это было слишком далеко от того, чем я собирался заняться теперь.
И вдруг, в разгар неустанных походов и поездок по городу – неожиданная угроза.
Однажды вечером я взял такси, чтобы доехать до дома. Назвал водителю адрес и, удобно устроившись на заднем сиденье, стал просматривать газету.
Через некоторое время мне почудилось, будто что-то неладно. Я украдкой взглянул на лицо водителя в зеркале заднего вида; оно показалось мне знакомым. Тот же взгляд – хитрый и злобный, та же дурацкая ухмылка. Да ведь это Педру Бенту! Педру Бенту собственной персоной! Как он оказался здесь, в Сан-Паулу, за рулем такси? Как оказался так далеко от своего Паши, от Риу-Гранди? Я, с трудом скрыв волнение, заслонился газетой. А что, если узнает, спрашивал я себя. Ведь в покое не оставит. Начнет шантажировать, угрожать, что опубликует мою историю в газетах. Превратит мою жизнь в ад.
Я разглядывал его затылок, воротник грязной рубахи, и тут мне пришло в голову, что можно убить его. Оружие у меня было с собой, в портфеле: ножницы с длинными концами, которые Тита просила меня купить в центре. Момент был самый подходящий: мы как раз проезжали по темной безлюдной улице. Один удар в затылок…
Можете остановиться здесь, сказал я глухим, каким-то чужим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Три дня мы провели дома взаперти, почти все время сидя или лежа: ходить мы могли только держась за мебель и за стены. Еду я заказывал по телефону в ресторане, который обслуживал клиентов на дому, получал заказ через щель в двери – не хотел, чтобы посыльный видел нас.
На третий день Тита вдруг почувствовала себя плохо, она жаловалась на невыносимую, отупляющую головную боль. Сделай что-нибудь, стонала она, вызови врача.
Врача? Нет. И думать нечего. По крайней мере до тех пор, пока я не найду надежного доктора, которому смогу доверить нашу тайну. Нет. Только не врача.
Я нашел другой выход. Разобрал каркас кровати и из двух досок сделал пару костылей, грубых, но прочных. Завернул копыта в несколько слоев марли, стараясь придать повязкам форму ступней, маленьких, но все же ступней.
Около десяти вечера я вышел из дому и, добравшись до ближайшей аптеки, рассказал фармацевту, что с Титой. Не волнуйтесь, успокоил он меня, есть прекрасное средство как раз для таких случаев.
– А что у вас с ногами? – спросил он с любопытством, заворачивая лекарство.
Да вот, не повезло, ответил я. Хотел ноги попарить и обжегся. Ноги, сказал он, уже давно никто не парит. И правильно делают, как выяснилось, сказал я, и мы оба засмеялись. Как же мы хохотали! Ноги хотел попарить, говорил аптекарь, указывая на меня, и чуть не падал со смеху. Попарить ноги, повторял я, и смеялся, смеялся. В конце концов, вытирая слезы, я распрощался с ним и пошел домой. Тита, приняв лекарство, почувствовала себя лучше и заснула.
На следующий день рано утром нам постучали в дверь. Я догадался, что принесли сапоги, и на костылях поплелся открывать. И действительно, пришел посыльный с огромным пакетом, который Тита тут же от нетерпения разорвала. Там были сапоги, по три пары на каждого. Слава Богу, сказала она, слава Богу.
Сапоги. Сапоги с высокими голенищами, не такими высокими, как у крестьян, но все же достаточно высокими, чтобы из-под брюк не видны были лошадиные лодыжки. Кожа мягкая, но не слишком, ведь нам была нужна опора, а не только комфорт – именно поэтому внутри был проложен специальный уплотнитель. Цвет – нейтральный, тусклая бронза. Небольшие каблуки придавали им элегантный вид, но на высоких каблуках мы бы не устояли, так что были они довольно низкие (каблуки Титы – уступка сапожника женскому кокетству – были чуть-чуть выше). Узкие носки – фальшивые, конечно, проформа, так сказать – были заполнены пористой резиной. Если бы кто-то нарочно наступил нам на ногу, то был бы страшно удивлен. Как бы он ни старался отдавить нам ногу, не услышал бы ни стонов, ни ругательств.
Снаружи у сапог был самый обычный вид. Но внутри! Внутри это было настоящее чудо техники: металлические опоры, пружины, небольшие стальные тросики, натяжение которых можно было регулировать специальными винтами – словом, творение, по сложности, пожалуй, не уступающее подвесному мосту, а то и космическому кораблю. И все это было делом рук некого марокканского умельца.
В этих сапогах городские улицы мне были не страшны. В этих сапогах я готов был к борьбе за существование.
В промышленных и торговых кругах в то время, когда я к ним приобщился, царила эйфория. Экономика была на подъеме, правда, при галопирующей инфляции, но – не могу удержаться от метафоры – тому, кто сам привык скакать галопом, угнаться за ней не составляло труда.
Я открыл контору в центре, в солидном здании, выстроенном в достаточно традиционном, но не слишком архаичном стиле. Этакий некрасивый, но основательный дом. Кое-каких деталей ему все же недоставало: консьержки, например. Лифты, похожие на громадные клетки, двигались слишком неторопливо, на взгляд тех, кто, как я, спешил скорее взлететь на верхний этаж. Зато фирмы, которые там располагались, пользовались авторитетом на рынке. Были в доме, конечно, и запертые комнаты… И темные подвалы… И запах плесени… И огромная крыса, которую я сам раздавил каблуком. Тем не менее, для начала это помещение меня устраивало. Кабинет был маленький, но с телефоном. К тому же, я не собирался сидеть в нем целыми днями в ожидании клиентов. На улицы – вот куда намеревался я перенести свои боевые действия. На улицы, где много контор, арендующих помещения в лучших или в худших, чем я, домах. В кафе. В клубы. Словом, туда, где собираются бизнесмены, должен был приходить и я. Там предстояло мне заводить деловые связи, предлагать свой товар.
Надо было много ходить. Ходить пешком. Но что ходьба по улицам Сан-Паулу для того, кто носился вскачь по полям Риу-Гранди? Для того, кто, помимо твердой решимости, имел в своем распоряжении автомобиль и телефон, многократно расширяющий возможности человека? Однако скоро я понял, что окошечки контор – не те преграды, которые можно взять наскоком. Мне пришлось столкнуться с препятствиями, к которым я вовсе не привык: с апатией служащих, коварством управляющих, высокомерием молодых правительственных чиновников. Вот такие топи и зыбучие пески преграждали мне путь. Разумеется, мне не хватало умения. Я был слишком нетерпелив, излишне резок. Когда дело касалось оформления бумаг, я нередко закусывал удила, пока не понял – если уж продолжать тему сбруи, телег и упряжи, – что не подмажешь, не поедешь. Скорость – вот был мой девиз. Надо было наверстать время, потерянное в Куатру-Ирманс, в цирке, в приграничном поместье, в марокканской клинике. Там я в каком-то смысле обрел немалый опыт, но все это было слишком далеко от того, чем я собирался заняться теперь.
И вдруг, в разгар неустанных походов и поездок по городу – неожиданная угроза.
Однажды вечером я взял такси, чтобы доехать до дома. Назвал водителю адрес и, удобно устроившись на заднем сиденье, стал просматривать газету.
Через некоторое время мне почудилось, будто что-то неладно. Я украдкой взглянул на лицо водителя в зеркале заднего вида; оно показалось мне знакомым. Тот же взгляд – хитрый и злобный, та же дурацкая ухмылка. Да ведь это Педру Бенту! Педру Бенту собственной персоной! Как он оказался здесь, в Сан-Паулу, за рулем такси? Как оказался так далеко от своего Паши, от Риу-Гранди? Я, с трудом скрыв волнение, заслонился газетой. А что, если узнает, спрашивал я себя. Ведь в покое не оставит. Начнет шантажировать, угрожать, что опубликует мою историю в газетах. Превратит мою жизнь в ад.
Я разглядывал его затылок, воротник грязной рубахи, и тут мне пришло в голову, что можно убить его. Оружие у меня было с собой, в портфеле: ножницы с длинными концами, которые Тита просила меня купить в центре. Момент был самый подходящий: мы как раз проезжали по темной безлюдной улице. Один удар в затылок…
Можете остановиться здесь, сказал я глухим, каким-то чужим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61