Он заявляет, что из дома ни ногой – и точка. Значит, ты не хочешь, чтобы тебя оперировали, не хочешь стать здоровым? Нет. Он не считает себя больным, ему не нужна никакая операция: он просто не похож на других, вот и все. И пока родители любят его, все хорошо. Врач в ярости: это уж слишком! То, что он родился наполовину лошадью – ладно, это, в конце концов, несчастье, тут ничего нельзя было поделать. Но то, что он не хочет ложиться на операцию – переходит всякие границы. Вы отправитесь в Марокко, сеньор! Хотите вы того или нет.
Мать плачет, отец в отчаянии падает в кресло. В конце концов юноша решает: да, он поедет в Марокко, но только один. Почему один? – спрашивает врач. Я могу поехать с тобой. Я поеду один, кричит юноша, или вообще не поеду!
В итоге они соглашаются. Его приводят на корабль, в специальную каюту в трюме, оборудованную для него, с холодильником, с биотуалетом и т. д. Он прибывает в порт. Там его уже ждет черный фургон. В клинике доктор-марокканец осматривает его. Сомнений нет: этот случай подобен двум предыдущим. Он ликует: у него будет самый высокий в мире показатель по оперированным кентаврам! (Да и деньги придутся кстати: он как раз переживает финансовый кризис.) Не будем тянуть с операцией, говорит он.
Но юноша все еще сопротивляется. Ему страшно, он просит несколько дней сроку.
Это не помогает: с каждым днем ему все неуютнее, все страшнее. Он целыми днями плачет, скучает по родителям. Но ему стыдно возвращаться домой в облике кентавра, с хвостом и копытами, непрооперированным: он чувствует, что, подобно спартанцам, должен вернуться со щитом или на щите.
И тогда он все чаще задумывается о той паре кентавров, о тех, уже прооперированных. Вот бы поговорить с ними! Они наверняка поняли бы его не хуже, чем отец и мать, помогли бы. Пусть бы убедили его, что операция необходима, – вот на что он втайне надеется. В голове у него зреет отчаянный план: вернуться в Бразилию, найти бывших кентавров, попросить совета, поддержки. А когда они вдохнут в него зеру, он, воодушевленный, вернется в Марокко и ляжет на операционный стол.
Среди ночи юноша проникает в кабинет врача, находит в архиве карточку кентавров. Там есть адрес, по которому регулярно высылаются некие особые сапоги; он записывает его. На следующий день врач узнает, что пациент морально не готов к операции, что, может быть, созреет позднее. А пока он намерен вернуться в Бразилию.
На том же грузовом судне, на котором прибыл, кентавр плывет до Сантоса. Не дождавшись, когда корабль причалит, бросается в воду и, отчаянно колотя ногами – он не умеет плавать – добирается до берега.
Скачет он ночью – днем прячется. Раз на рассвете – по неосторожности, как он сам потом признает, – уже в пригороде Сан-Паулу, заходит в заброшенный с виду дом. Это и в самом деле неосторожность, ведь дом не безлюден: утром, проснувшись, он видит, что кто-то стоит и смотрит на него в упор. Это субъект средних лет, растрепанный, в одной майке, и – любопытная деталь – на шее у него на цепочке болтаются громадные часы. Кентавр в ужасе, он хочет бежать, странный тип успокаивает его, расспрашивает. И говорит, что – вот удивительное совпадение! – знаком с другим кентавром и что это его брат, Гедали. Гедали, говорит юноша, так ведь он-то мне и нужен! Мужчина показывает ему дорогу к кондоминиуму, до которого осталось всего несколько километров пути. Настает ночь. Колючая проволока под током – не преграда для кентавра, никем не замеченный, он перемахивает ограду одним прыжком.
Наш дом нетрудно найти. Задняя дверь – по недосмотру Титы – не заперта. Он входит, замирает во мраке, не зная, что предпринять: то ли ждать, то ли позвать кого-нибудь, – но так ни на что и не отваживается до рассвета, когда на кухне раздаются голоса прислуги. Испугавшись, он прячется в кладовой. И там, впервые за много дней, утоляет голод: поглощает консервы, пьет вино и, полупьяный, засыпает.
С наступлением темноты он поднимается, открывает дверь кладовой, проходит в гостиную и опять застывает в нерешительности. И в эту минуту вдруг слышит на лестнице шаги, пугается, хочет бежать, но поздно – да и ни к чему: ведь это Тита, бывшая женщина-кентавр, а теперь – просто очаровательная женщина, такая же красивая, как на фотографии, поразившей его.
Они смотрят друг на друга. Тита не кажется ни испуганной, ни удивленной, как будто давно ждала его. Она улыбается, он тоже улыбается в ответ. Она берет его за руку, ведет в чулан, что под лестницей. Там они тихо беседуют, рассказывают друг другу свои истории, и так пролетают часы. Перед уходом она целует его. Нежный поцелуй в лоб. Но это уже любовь. Она влюблена в юношу.
После обеда Тита отпускает прислугу, спускается в подвал. И там, в темноте, они любят друг друга. Там она стонет, ах, как хорошо, и хочет еще и еще.
Однажды вечером – 15 июля 1972 года – он слышит, как, стоя в дверях, я говорю: буду поздно, не жди меня. Возбужденный, он бросается в гостиную. Дурачок, говорит она, обнимая его, прячься скорее.
Его рассказ подходит к концу. Он весь дрожит, сразу видно: умирает со страху. Он бормочет, что хотел только выяснить у нас некоторые подробности, развеять кое-какие сомнения, но у него и в мыслях не было причинять кому бы то ни было беспокойство, так что он готов сейчас же уйти.
Но смотрю я не на него. Я смотрю на Титу. Сомнений нет: она влюблена в этого парня. Страсть поработила ее. Она забыла обо мне, забыла о наших детях. Свет для нее клином сошелся на этом кентавре. Чувствую, что надо что-то делать, и как можно скорее, иначе… Дверь распахивается, и в гостиную вваливается радостная компания, крича во все горло: поздравляем! поздравляем! – Паулу и Фернанда, Жулиу и Бела, Бела с тортом, Арманду и Беатрис, Арманду с двумя бутылками вина, Жоэл и Таня, Таня с букетом цветов – и тут я вдруг вспоминаю: сегодня годовщина основания кондоминиума, дата, которую мы всегда отмечаем, вот почему я не застал Паулу в клубе: он ходил собирать народ на праздник.
Бела роняет торт. Все растерянно созерцают кентавра. Все замерли, как громом пораженные. И вдруг:
– Зовите охрану! – истерически вопит Таня. – Ради Бога, зовите охрану!
С диким криком кентавр проламывает грудью огромное окно и исчезает в ливне битого стекла. Погоди, кричит Тита, бросаясь вслед, Беатрис пытается удержать ее, она вырывается, выбегает из дому, мы все – за ней, Паулу кричит, что это было, Гедали, что? Заткнись, кричу я, и тут мы слышим лай собак и выстрелы, несколько выстрелов подряд. Мы бежим в парк, издали видим охранников, столпившихся вокруг фонтана – и кентавра на боку в луже крови.
Тита бежит впереди меня и кричит, не умолкая. Я делаю отчаянное усилие, догоняю ее, пока она еще не добежала до фонтана, хватаю за руку. Пусти, животное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Мать плачет, отец в отчаянии падает в кресло. В конце концов юноша решает: да, он поедет в Марокко, но только один. Почему один? – спрашивает врач. Я могу поехать с тобой. Я поеду один, кричит юноша, или вообще не поеду!
В итоге они соглашаются. Его приводят на корабль, в специальную каюту в трюме, оборудованную для него, с холодильником, с биотуалетом и т. д. Он прибывает в порт. Там его уже ждет черный фургон. В клинике доктор-марокканец осматривает его. Сомнений нет: этот случай подобен двум предыдущим. Он ликует: у него будет самый высокий в мире показатель по оперированным кентаврам! (Да и деньги придутся кстати: он как раз переживает финансовый кризис.) Не будем тянуть с операцией, говорит он.
Но юноша все еще сопротивляется. Ему страшно, он просит несколько дней сроку.
Это не помогает: с каждым днем ему все неуютнее, все страшнее. Он целыми днями плачет, скучает по родителям. Но ему стыдно возвращаться домой в облике кентавра, с хвостом и копытами, непрооперированным: он чувствует, что, подобно спартанцам, должен вернуться со щитом или на щите.
И тогда он все чаще задумывается о той паре кентавров, о тех, уже прооперированных. Вот бы поговорить с ними! Они наверняка поняли бы его не хуже, чем отец и мать, помогли бы. Пусть бы убедили его, что операция необходима, – вот на что он втайне надеется. В голове у него зреет отчаянный план: вернуться в Бразилию, найти бывших кентавров, попросить совета, поддержки. А когда они вдохнут в него зеру, он, воодушевленный, вернется в Марокко и ляжет на операционный стол.
Среди ночи юноша проникает в кабинет врача, находит в архиве карточку кентавров. Там есть адрес, по которому регулярно высылаются некие особые сапоги; он записывает его. На следующий день врач узнает, что пациент морально не готов к операции, что, может быть, созреет позднее. А пока он намерен вернуться в Бразилию.
На том же грузовом судне, на котором прибыл, кентавр плывет до Сантоса. Не дождавшись, когда корабль причалит, бросается в воду и, отчаянно колотя ногами – он не умеет плавать – добирается до берега.
Скачет он ночью – днем прячется. Раз на рассвете – по неосторожности, как он сам потом признает, – уже в пригороде Сан-Паулу, заходит в заброшенный с виду дом. Это и в самом деле неосторожность, ведь дом не безлюден: утром, проснувшись, он видит, что кто-то стоит и смотрит на него в упор. Это субъект средних лет, растрепанный, в одной майке, и – любопытная деталь – на шее у него на цепочке болтаются громадные часы. Кентавр в ужасе, он хочет бежать, странный тип успокаивает его, расспрашивает. И говорит, что – вот удивительное совпадение! – знаком с другим кентавром и что это его брат, Гедали. Гедали, говорит юноша, так ведь он-то мне и нужен! Мужчина показывает ему дорогу к кондоминиуму, до которого осталось всего несколько километров пути. Настает ночь. Колючая проволока под током – не преграда для кентавра, никем не замеченный, он перемахивает ограду одним прыжком.
Наш дом нетрудно найти. Задняя дверь – по недосмотру Титы – не заперта. Он входит, замирает во мраке, не зная, что предпринять: то ли ждать, то ли позвать кого-нибудь, – но так ни на что и не отваживается до рассвета, когда на кухне раздаются голоса прислуги. Испугавшись, он прячется в кладовой. И там, впервые за много дней, утоляет голод: поглощает консервы, пьет вино и, полупьяный, засыпает.
С наступлением темноты он поднимается, открывает дверь кладовой, проходит в гостиную и опять застывает в нерешительности. И в эту минуту вдруг слышит на лестнице шаги, пугается, хочет бежать, но поздно – да и ни к чему: ведь это Тита, бывшая женщина-кентавр, а теперь – просто очаровательная женщина, такая же красивая, как на фотографии, поразившей его.
Они смотрят друг на друга. Тита не кажется ни испуганной, ни удивленной, как будто давно ждала его. Она улыбается, он тоже улыбается в ответ. Она берет его за руку, ведет в чулан, что под лестницей. Там они тихо беседуют, рассказывают друг другу свои истории, и так пролетают часы. Перед уходом она целует его. Нежный поцелуй в лоб. Но это уже любовь. Она влюблена в юношу.
После обеда Тита отпускает прислугу, спускается в подвал. И там, в темноте, они любят друг друга. Там она стонет, ах, как хорошо, и хочет еще и еще.
Однажды вечером – 15 июля 1972 года – он слышит, как, стоя в дверях, я говорю: буду поздно, не жди меня. Возбужденный, он бросается в гостиную. Дурачок, говорит она, обнимая его, прячься скорее.
Его рассказ подходит к концу. Он весь дрожит, сразу видно: умирает со страху. Он бормочет, что хотел только выяснить у нас некоторые подробности, развеять кое-какие сомнения, но у него и в мыслях не было причинять кому бы то ни было беспокойство, так что он готов сейчас же уйти.
Но смотрю я не на него. Я смотрю на Титу. Сомнений нет: она влюблена в этого парня. Страсть поработила ее. Она забыла обо мне, забыла о наших детях. Свет для нее клином сошелся на этом кентавре. Чувствую, что надо что-то делать, и как можно скорее, иначе… Дверь распахивается, и в гостиную вваливается радостная компания, крича во все горло: поздравляем! поздравляем! – Паулу и Фернанда, Жулиу и Бела, Бела с тортом, Арманду и Беатрис, Арманду с двумя бутылками вина, Жоэл и Таня, Таня с букетом цветов – и тут я вдруг вспоминаю: сегодня годовщина основания кондоминиума, дата, которую мы всегда отмечаем, вот почему я не застал Паулу в клубе: он ходил собирать народ на праздник.
Бела роняет торт. Все растерянно созерцают кентавра. Все замерли, как громом пораженные. И вдруг:
– Зовите охрану! – истерически вопит Таня. – Ради Бога, зовите охрану!
С диким криком кентавр проламывает грудью огромное окно и исчезает в ливне битого стекла. Погоди, кричит Тита, бросаясь вслед, Беатрис пытается удержать ее, она вырывается, выбегает из дому, мы все – за ней, Паулу кричит, что это было, Гедали, что? Заткнись, кричу я, и тут мы слышим лай собак и выстрелы, несколько выстрелов подряд. Мы бежим в парк, издали видим охранников, столпившихся вокруг фонтана – и кентавра на боку в луже крови.
Тита бежит впереди меня и кричит, не умолкая. Я делаю отчаянное усилие, догоняю ее, пока она еще не добежала до фонтана, хватаю за руку. Пусти, животное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61