) Адам выписал чек на 78 фунтов и 16 шиллингов.
– И два пенса за бланк, – сказала Лотти.
– И два пенса, – приписал Адам.
– Вот и умница, – сказала Лотти, промокнула чек и заперла его в ящик стола. – Смотрите-ка, кто сюда пожаловал. Мистер Какбишьего собственной персоной.
Это был Рыжик.
– Доброе утро, миссис Крамп, – сказал он официальным тоном.
– Подсаживайтесь к нам, голубчик, выпейте винца. Я ведь вас знала, когда вас еще на свете не было.
– Приветствую, Рыжик, – сказал Адам.
– Послушайте, Саймз, – сказал Рыжик, в замешательстве глядя на бокал, оказавшийся у него в руке. – Мне нужно с вами поговорить. Можем мы пройти куда-нибудь, где нам не помешают?
– Да не буду я вам мешать, мои милые, – сказала Лотти. – Говорите себе сколько душе угодно. А у меня дел невпроворот.
Она ушла, и тут же в гостиную донесся ее громкий голос, распекающий лакея-итальянца.
– Итак? – сказал Адам.
– Дело в том, что я хочу сказать вам одну вещь, которая может показаться вам чертовски неприятности все такое, но, понимаете, я хочу сказать, что победа досталась достойнейшему, только я, конечно, не имею в виду, будто я достойнее вас. Это бы мне и в голову не пришло. И уж, во всяком случае, Нины ни вы, ни я не достойны. Просто мне повезло. Вам-то, конечно, здорово не повезло и все такое, но, однако же, как подумаешь, ну, в общем, вы, черт возьми, понимаете, что я хочу сказать?
– Не совсем, – сказал Адам ласково. – Давайте повторите еще раз. Это что-то насчет Нины?
– Вот именно, – вдруг зачастил Рыжик. – Мы с Ниной помолвлены, и я попросил бы вас не вклиниваться, а то вам же будет хуже. – Он умолк, несколько смущенный собственным красноречием.
– Из чего вы заключили, что я вклиниваюсь?
– Она, черт возьми, обедала с вами вчера вечером, разве не так? И домой вернулась очень поздно.
– Откуда вы знаете, когда она вернулась домой?
– Ну, мне, понимаете, надо было обсудить с ней одну очень важную вещь, и я несколько раз звонил ей, а она ответила только в три часа ночи.
– Вы, надо думать, звонили ей примерно каждые десять минут?
– Ничего подобного, вовсе не так часто. Нет, черт возьми, гораздо реже. Я понимаю, это звучит как-то непорядочно, но мне, понимаете, необходимо было с ней поговорить, а когда я, наконец дозвонился, она только сказала, что ей нездоровится, а разговаривать не захотела. Ну вот, я и говорю. Как-никак, надо быть джентльменом. Еще будь вы давнишним другом семьи, ну, тогда другое дело, а то ведь нет? Вы ведь сами одно время были как будто с нею помолвлены, верно? Ну вот, я и говорю, как бы вы отнеслись, если бы я тогда вклинился? Должны же вы, черт возьми, встать и на мою точку зрения, разве не так?
– А знаете, пожалуй, именно это и произошло.
– Ну что вы, Саймз, как можно, черт возьми, говорить такие вещи. Да вы знаете, когда я жил на Востоке, у меня Нинина фотография всегда висела над кроватью, честное слово. Вы, наверно, сочтете это сентиментальностью и все такое, но, говорю вам, пока я был там, я ни на минуту не переставал о ней думать. Причем, имейте в виду, там было много и других очень славных девушек и, я не скрываю, с некоторыми я дружил – теннис, понимаете, турниры и все такое и танцы по вечерам, но что-нибудь серьезное – этого, понимаете, не было. Единственной девушкой, о которой я думал всерьез, была Нина, и я твердо решил – найду ее, когда вернусь в Англию, и, если она согласится… Вы меня понимаете? Так что видите, как мне должно быть неприятно, когда кто-то вклинивается. Уж это-то вы можете понять?
– Да, – сказал Адам.
– И есть, понимаете, еще одна вещь, это уж независимо от всяких сантиментов. Нина, понимаете, любит хорошо одеваться и любит красивые вещи и комфорт и все такое. Так вот, я хочу сказать, ее отец, конечно, чудесный старик, прямо-таки замечательный, но в денежных делах он, понимаете ли, порядочный осел Я хочу сказать, что Нине придется очень туго и все такое, а у вас ведь не так уж много денег, верно?
– У меня вообще нет денег.
– Ну вот, я и говорю, это я и хотел сказать, что вам в этом смысле здорово не повезло. Никто вас, разумеется, не осуждает, это даже очень почтенно – я имею в виду зарабатывать на хлеб и все такое. Сейчас у многих нет денег. Я мог бы назвать вам десятки хороших людей, прямо-таки превосходных, У которых нет буквально ни гроша. Нет, я только имею в виду, что, когда дело доходит до женитьбы, это все-таки разница, верно?
– Вы, видимо, все это время пытались сказать, что не уверены в Нине?
– Бросьте, дорогой мой, что за глупости. Это абсолютная чепуха. Черт возьми, конечно, я в ней уверен, как же иначе? В конце концов, что значит любить человека, если не веришь в него?
«В самом деле, что это значит?» – подумал Адам, а вслух сказал: – Ну-ка, Рыжик, положа руку на сердце, что бы вы дали за Нину?
– О господи, вот странный вопрос, да что угодно, разумеется. Я бы ради этой девушки ничего на свете не пожалел.
– Ну, так я ее вам продам.
– Бог с вами, послушайте, нет, черт возьми, я хочу сказать…
– Продам вам мою долю в ней за сто фунтов.
– Вы уверяете, что любите Нину, а сами так о ней говорите. Да это, черт возьми, непристойно. И кроме того, сто фунтов – очень большая сумма. Я хочу сказать, женитьба вообще связана с большими расходами. А я еще выписал из Ирландии двух лошадок для поло. То, другое, вы знаете, во сколько мне это все обойдется?
– Сто фунтов на бочку, и я отказываюсь от Нины в вашу пользу. Я считаю, что это еще дешево.
– Пятьдесят.
– Сто.
– Семьдесят пять.
– Сто.
– Больше семидесяти пяти не дам, хоть ты тресни.
– Давайте семьдесят восемь фунтов, шестнадцать шиллингов и два пенса. Дешевле уступить не могу.
– Ладно, идет. И вы правда уберетесь с дороги?
– Постараюсь, Рыжик. Выпьем.
– Нет уж, спасибо… Вот теперь ясно, какой участи избежала Нина… бедная девочка.
– Прощайте, Рыжик.
– Прощайте, Саймз.
– Мистер Какбишьего уже уходит? – сказала Лотти, появляясь в дверях. – А я как раз думала, не выпить ли по стаканчику.
Адам пошел в телефонную будку. – Алло, это Нина?
– Кто говорит? Мисс Блаунт, кажется, нет дома.
– Мистер Фенвик-Саймз.
– Ой, Адам. А я думала, это Рыжик. Я как проснулась, почувствовала, что просто не выношу его. Он вчера позвонил, как только я вернулась.
– Знаю. Нина, радость моя, случилась ужасная вещь.
– Что?
– Лотти предъявила мне счет.
– Милый, и что же ты сделал?
– Сделал нечто из ряда вон выходящее… Родная, я продал тебя.
– Ой, милый, кому?
– Рыжику. Ты потянула на семьдесят восемь фунтов, шестнадцать шиллингов и два пенса.
– Что?!
– И теперь я никогда больше тебя не увижу.
– Ну знаешь, Адам, это свинство. Я так не хочу, чтобы больше тебя не видеть.
– Мне очень жаль… Прощай, Нина, родная моя.
– Прощай, моя радость. Но какой же ты все-таки негодяй.
На следующий день Лотти сказала Адаму:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– И два пенса за бланк, – сказала Лотти.
– И два пенса, – приписал Адам.
– Вот и умница, – сказала Лотти, промокнула чек и заперла его в ящик стола. – Смотрите-ка, кто сюда пожаловал. Мистер Какбишьего собственной персоной.
Это был Рыжик.
– Доброе утро, миссис Крамп, – сказал он официальным тоном.
– Подсаживайтесь к нам, голубчик, выпейте винца. Я ведь вас знала, когда вас еще на свете не было.
– Приветствую, Рыжик, – сказал Адам.
– Послушайте, Саймз, – сказал Рыжик, в замешательстве глядя на бокал, оказавшийся у него в руке. – Мне нужно с вами поговорить. Можем мы пройти куда-нибудь, где нам не помешают?
– Да не буду я вам мешать, мои милые, – сказала Лотти. – Говорите себе сколько душе угодно. А у меня дел невпроворот.
Она ушла, и тут же в гостиную донесся ее громкий голос, распекающий лакея-итальянца.
– Итак? – сказал Адам.
– Дело в том, что я хочу сказать вам одну вещь, которая может показаться вам чертовски неприятности все такое, но, понимаете, я хочу сказать, что победа досталась достойнейшему, только я, конечно, не имею в виду, будто я достойнее вас. Это бы мне и в голову не пришло. И уж, во всяком случае, Нины ни вы, ни я не достойны. Просто мне повезло. Вам-то, конечно, здорово не повезло и все такое, но, однако же, как подумаешь, ну, в общем, вы, черт возьми, понимаете, что я хочу сказать?
– Не совсем, – сказал Адам ласково. – Давайте повторите еще раз. Это что-то насчет Нины?
– Вот именно, – вдруг зачастил Рыжик. – Мы с Ниной помолвлены, и я попросил бы вас не вклиниваться, а то вам же будет хуже. – Он умолк, несколько смущенный собственным красноречием.
– Из чего вы заключили, что я вклиниваюсь?
– Она, черт возьми, обедала с вами вчера вечером, разве не так? И домой вернулась очень поздно.
– Откуда вы знаете, когда она вернулась домой?
– Ну, мне, понимаете, надо было обсудить с ней одну очень важную вещь, и я несколько раз звонил ей, а она ответила только в три часа ночи.
– Вы, надо думать, звонили ей примерно каждые десять минут?
– Ничего подобного, вовсе не так часто. Нет, черт возьми, гораздо реже. Я понимаю, это звучит как-то непорядочно, но мне, понимаете, необходимо было с ней поговорить, а когда я, наконец дозвонился, она только сказала, что ей нездоровится, а разговаривать не захотела. Ну вот, я и говорю. Как-никак, надо быть джентльменом. Еще будь вы давнишним другом семьи, ну, тогда другое дело, а то ведь нет? Вы ведь сами одно время были как будто с нею помолвлены, верно? Ну вот, я и говорю, как бы вы отнеслись, если бы я тогда вклинился? Должны же вы, черт возьми, встать и на мою точку зрения, разве не так?
– А знаете, пожалуй, именно это и произошло.
– Ну что вы, Саймз, как можно, черт возьми, говорить такие вещи. Да вы знаете, когда я жил на Востоке, у меня Нинина фотография всегда висела над кроватью, честное слово. Вы, наверно, сочтете это сентиментальностью и все такое, но, говорю вам, пока я был там, я ни на минуту не переставал о ней думать. Причем, имейте в виду, там было много и других очень славных девушек и, я не скрываю, с некоторыми я дружил – теннис, понимаете, турниры и все такое и танцы по вечерам, но что-нибудь серьезное – этого, понимаете, не было. Единственной девушкой, о которой я думал всерьез, была Нина, и я твердо решил – найду ее, когда вернусь в Англию, и, если она согласится… Вы меня понимаете? Так что видите, как мне должно быть неприятно, когда кто-то вклинивается. Уж это-то вы можете понять?
– Да, – сказал Адам.
– И есть, понимаете, еще одна вещь, это уж независимо от всяких сантиментов. Нина, понимаете, любит хорошо одеваться и любит красивые вещи и комфорт и все такое. Так вот, я хочу сказать, ее отец, конечно, чудесный старик, прямо-таки замечательный, но в денежных делах он, понимаете ли, порядочный осел Я хочу сказать, что Нине придется очень туго и все такое, а у вас ведь не так уж много денег, верно?
– У меня вообще нет денег.
– Ну вот, я и говорю, это я и хотел сказать, что вам в этом смысле здорово не повезло. Никто вас, разумеется, не осуждает, это даже очень почтенно – я имею в виду зарабатывать на хлеб и все такое. Сейчас у многих нет денег. Я мог бы назвать вам десятки хороших людей, прямо-таки превосходных, У которых нет буквально ни гроша. Нет, я только имею в виду, что, когда дело доходит до женитьбы, это все-таки разница, верно?
– Вы, видимо, все это время пытались сказать, что не уверены в Нине?
– Бросьте, дорогой мой, что за глупости. Это абсолютная чепуха. Черт возьми, конечно, я в ней уверен, как же иначе? В конце концов, что значит любить человека, если не веришь в него?
«В самом деле, что это значит?» – подумал Адам, а вслух сказал: – Ну-ка, Рыжик, положа руку на сердце, что бы вы дали за Нину?
– О господи, вот странный вопрос, да что угодно, разумеется. Я бы ради этой девушки ничего на свете не пожалел.
– Ну, так я ее вам продам.
– Бог с вами, послушайте, нет, черт возьми, я хочу сказать…
– Продам вам мою долю в ней за сто фунтов.
– Вы уверяете, что любите Нину, а сами так о ней говорите. Да это, черт возьми, непристойно. И кроме того, сто фунтов – очень большая сумма. Я хочу сказать, женитьба вообще связана с большими расходами. А я еще выписал из Ирландии двух лошадок для поло. То, другое, вы знаете, во сколько мне это все обойдется?
– Сто фунтов на бочку, и я отказываюсь от Нины в вашу пользу. Я считаю, что это еще дешево.
– Пятьдесят.
– Сто.
– Семьдесят пять.
– Сто.
– Больше семидесяти пяти не дам, хоть ты тресни.
– Давайте семьдесят восемь фунтов, шестнадцать шиллингов и два пенса. Дешевле уступить не могу.
– Ладно, идет. И вы правда уберетесь с дороги?
– Постараюсь, Рыжик. Выпьем.
– Нет уж, спасибо… Вот теперь ясно, какой участи избежала Нина… бедная девочка.
– Прощайте, Рыжик.
– Прощайте, Саймз.
– Мистер Какбишьего уже уходит? – сказала Лотти, появляясь в дверях. – А я как раз думала, не выпить ли по стаканчику.
Адам пошел в телефонную будку. – Алло, это Нина?
– Кто говорит? Мисс Блаунт, кажется, нет дома.
– Мистер Фенвик-Саймз.
– Ой, Адам. А я думала, это Рыжик. Я как проснулась, почувствовала, что просто не выношу его. Он вчера позвонил, как только я вернулась.
– Знаю. Нина, радость моя, случилась ужасная вещь.
– Что?
– Лотти предъявила мне счет.
– Милый, и что же ты сделал?
– Сделал нечто из ряда вон выходящее… Родная, я продал тебя.
– Ой, милый, кому?
– Рыжику. Ты потянула на семьдесят восемь фунтов, шестнадцать шиллингов и два пенса.
– Что?!
– И теперь я никогда больше тебя не увижу.
– Ну знаешь, Адам, это свинство. Я так не хочу, чтобы больше тебя не видеть.
– Мне очень жаль… Прощай, Нина, родная моя.
– Прощай, моя радость. Но какой же ты все-таки негодяй.
На следующий день Лотти сказала Адаму:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49