Царь небрежным жестом смел все бумаги со стола и выставил на него графин и рюмки.
— Выпьем! — сказал он мрачно.
Выпили. Посидели, смакуя ласковое тепло, растекающееся по телу.
— Да брось ты, эскулап, — в конце концов нарушил молчание царь. — Ну не полезу же я крыши дырявые латать, право слово. Сам человек токмо свою жизнь строит. Если он человек, конечно, а не быдло какое-то. Наливай, эскулап, по второй.
Снова выпили. Посидели.
— Я ж раньше добрый был, — усмехнулся царь, — то бишь дурак. Помогал всем, как мог. От чистого сердца, вот те крест! — При этом царь быстро перекрестился. — Так однажды надо мной бояре так смеялись… И поделом мне, дурню. А вышло вот как. Шел один боярин по улице и видит — мужик сидит возле своей избы да семечки лузгает. А на избе-то половину дранки бурным ветром, незадолго до того случившимся, посорвало. Ну, боярин-то и спрашивает мужичка: «Ты чего это сидишь, семечки лузгаешь, а крышу-то не чинишь?» А мужичок ему эдак весело и отвечает: «А зачем, мил человек, мне самому надрываться? Я вот челобитную царю отписал. На бедственный ветер сослался и, думаю, царь-батюшка деньгами мне поможет. А я на те деньги плотника найму, пусть он на крышу и лезет». И боярин тот рассказал эту историю остальным, и смеялись они надо мной, почитай, три дня, пока и до моих ушей эта история не дошла. Давай-ка, эскулап, еще по одной выпьем. За глупость мою.
— Если доброта уже стала глупостью, то выпьем за нее, родимую.
— Постой-ка братец, — насупился царь, — и ты, никак, надо мной, понимаешь, смеешься?
— Упаси бог, Ваше Величество, — развел руками Серапионыч, — я только имел в виду, что вы поступали правильно. Другое дело, что одни глупцы пользовались вашей добротой по-глупому, другие же глупцы над вами насмехались.
— Ладно, выпьем, — мрачно подвел черту царь. — Хотя я думаю, что скорее были правы они, а я… — Не докончив фразы, Дормидонт Петрович махнул рукой и резко опрокинул чарку в рот.
Вдруг входная дверь распахнулась, и в залу вбежала высокая и стройная девушка в длинном сером платье. Приглядевшись к ее лицу, Серапионыч увидел, что она вовсе не так молода, как ему показалось издали.
— Опять выпиваешь, батюшка? — с неодобрением произнесла девица, указывая на графинчик. — Говорили же тебе все лекари и знахари, что пить вредно! Помрешь, и останусь я бедная сиротинушка…
— Да ладно, Танюшка, не причитай, тут все свои, — устало махнул рукой царь. — Это вот лекарь, боярин Владлен. А это моя наследница, сиречь царевна Татьяна Дормидонтовна.
Серапионыч молча поклонился. А Государь, нахмурившись, обернулся к Танюшке:
— Что ж ты, понимаешь, ходишь тут где не велено? Я тебя помиловал, в Симеонов монастырь не отослал, разрешил дома остаться, но с уговором, чтобы сидела в своих горницах и носу без особого зову не казала, а ты…
— Как же, так я и стану в горнице сидеть, — не осталась в долгу царевна, — а ты тут будешь водкой заливаться!
— Цыть, непутевая! — Дормидонт в сердцах грохнул посохом об пол. -Знаю я, зачем ты сюда, понимаешь, пожаловала! Надеялась Рыжего своего тут встренуть, али не так?
Серапионыч деликатно кашлянул:
— Извините, дорогой Государь и дорогая царевна, у вас тут семейные дела начинаются, не дозволите ли мне вас покинуть?
— Оставайтесь, боярин Владлен, — тут же попросила Танюшка. — Ведь батюшка же сказал, что тут все свои. — При этих словах царевна хитро улыбнулась.
— Ох, непутевая девка, непутевая, — ласково вздохнул царь, — вся в батьку… Ступай, эскулап, но завтра непременно приходи. Еще поговорим.
Серапионыч незаметно выскользнул из залы. Танюшка же с напором продолжала:
— Батюшка, ну разреши ты мне выйти за Рыжего! Не сидеть же век в девках.
— За Рыжего не выдам, — отрезал Дормидонт. — Не тот он человек, чтоб на царской дочке жениться.
— А Григорий? — не без ехидства подпустила царевна. — За него выдать ты меня почему-то не отказывался!
— Так Григорий — он все же какой-никакой, да князь, — объяснил царь.
— Окстись, батюшка, да какой он князь! — возмутилась Танюшка. -Вурдалак он и больше никто. А Рыжего ты сам из темницы выпустил — значит, не так уж он и плох!
— А как же не выпустить, когда ты все уши про него прожужжала, -возразил Дормидонт Петрович. — И вообще, такова была наша царская воля. Хочу — казню, хочу — милую, понимаешь.
— Ну так захоти дать нам свое родительское благословение, -подхватила царевна.
— За Рыжего не выдам, — повторил Дормидонт. — И вообще, понимаешь, отправлю-ка я тебя, дочка разлюбезная, в наш загородный терем от греха подальше. Все равно он пустой стоит…
— Как — в терем? — опешила царевна.
— В терем — и дело с концами! — вновь пристукнул посохом царь. — А пущай попробует твой Рыжий хоть на версту к терему приблизиться, так я его, того-этого… Ладно, царевна, ступай. В дорогу готовься.
Низко поклонившись, Танюшка с покорностью вышла из залы, а Дормидонт, печально вздохнув, подлил себе в чарку еще водки.

x x x
При дневном освещении кладбище выглядело хотя и не слишком весело, но все же не столь мрачно, как ночью. По причине бездействия чудо-компаса, который, как известно, работал только в ночное время, Дубову и его спутникам пришлось довольно долго искать нужную гробницу. Она в самом деле выглядела очень старой и заброшенной — ее стены и крыша заросли мхом, кирпичи кое-где обвалились, и некому было привести это массивное мрачное сооружение в лучший вид.
Кругом часовни вольготно раскинулись многочисленные могилы — и более-менее ухоженные, и совсем заброшенные — но теперь Василий знал, что прямо под ними находились многоэтажные лабиринты древних захоронений.
— «Родовая усыпальница князей Лихославских», — с трудом разобрал Антип полустершуюся надпись над входом.
— Тихославских, — поправил Мисаил.
— А черт их знает, — не стал спорить Антип, — может, и Тихославских. Тут не поймешь.
— Довольно странно. — Василий присел на покосившуюся скамеечку возле одной безымянной могилки. — Князья Лихославские-Тихославские, как можно понять из многочисленных захоронений, весьма обширный род — и куда же, в какую бездонную пропасть он провалился, если уже сто лет, если не больше, тут не только не хоронят, но даже некому привести часовню в приличный вид?
Дубов обвел взором смиренное кладбище — и был вынужден прикрыть глаза, так как его малость ослепило солнце, отразившееся в позолоченном куполе некоего сооружения шагах в тридцати от княжеской усыпальницы.
— Вот достойный пример, как надо держать в порядке место последнего упокоя, — с некоторой завистью заметил Мисаил. — А вот ежели я, к примеру, помру, так ведь зароют где-нибудь при дороге и даже отходной не споют… -Скоморох тяжко вздохнул.
— А, ну ясно — это не просто гробница, а храм-усыпальница, — отметил Антип, внимательно оглядев белокаменное здание с золотым куполом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108