Я должен был бы обратить это письмо к своей сестре, но у меня не хватает духа написать ей то, что я должен сообщить. Если письмо придет раньше, чем я возвращусь в Каменку, то прошу тебя — осторожно, исподволь, как ты умеешь, подготовь ее к тому страшному для любой матери сообщению, что ее ждет.
Как ты прекрасно знаешь, любезнейший Иван Сидорыч, я много лет неустанно воспитывал своих прихожан в Божеском духе, и навряд ли кто-либо может упрекнуть меня в отступничестве от христианских заповедей. Но, похоже, я оказался плохим пастырем: племянник мой Евлампий, оказавшись в Новой Мангазее, сием Содоме Кислоярского царства, забыл Божеские наставления и нарушил одну из главнейших заповедей. И Господь его за это жестоко, но справедливо покарал. Это я узнал почти наверняка — и сегодня, должно быть, получу решающее доказательство: ко мне на постоялый двор должен придти один из тех, кто именовал себя друзьями Евлампия. После встречи с ним я продолжу письмо…"
На этих словах рукопись обрывалась. Василий извлек из-за пазухи копию «могильного» свитка и стал внимательно перечитывать: «…Анисиму и Вячеславу за Манфреда — двадцать золотых. Прости, Петрович, но ты слишком много знал. Садовой за (тут следовало примечание Мисаила: „Имя тщательно замазано“) -десять золотых; „имя замазано“ за воеводу — двадцать пять золотых; Анисиму и Вячеславу за „имя замазано“ — пятнадцать золотых; им же за Данилу -двадцать золотых». И последняя строчка — «Анисиму и Вячеславу за попа -семь золотых задатка».
— Все это как-то связано, я непременно должен разобраться! — в возбуждении пробормотал Дубов, но тут за окном отчетливо заслышался цокот копыт. Василий выглянул в окно (комната отца Нифонта выходила на улицу) -прямо перед входом на постоялый двор стояла телега, запряженная тройкой черных рысаков. Колеса телеги слегка поблескивали — Василию даже показалось, что они были обиты позолотой.
С телеги слезли два человека, и Дубов сразу понял, что это те самые «лихие молодцы», с которыми его обещала «сосватать» Ефросиния Гавриловна. Они были одеты в одинаковые тулупы, подбитые кожей, а на ногах у обоих красовались огромные, явно не по размеру, кожаные сапоги.
Прошло пару минут, и их тяжелые шаги прогремели по доске. Василий спрятал бумаги за пазуху и вышел в коридор, чтобы встретить «новых мангазейских», как он про себя окрестил господ из позолоченной телеги.
Когда гости появились в коридоре, Дубов сумел разглядеть их получше: оба среднего роста, с широкими сытыми ряхами и с коротко остриженными волосами, причем одинаково и на голове, и на лице. Только у одного волосы были темными, а у другого — рыжеватыми. На бычьих шеях у обоих болтались одинаковые цепи из дутого золота, с той лишь разницей, что у темноволосого на цепи висел огромный золотой крест, а у его товарища — несколько бубенчиков, также золотых.
— Ну, хозяин, в чем вопрос? — тут же деловито заговорил темноволосый, едва они прошли в комнату. — Выкладывай скорее, время — деньги.
— Нужно проучить одного, — столь же деловито, хотя и несколько неопределенно отвечал Василий.
— Кто таков? — попросил уточнить рыжеволосый.
— Имени не знаю, но в последнее время он часто здесь крутится. Такой из себя… — И Василий весьма толково описал приметы человека, который -теперь детектив уже не сомневался в этом — следил за ним ночью на базаре, а вчера вечером столкнул с доски отца Нифонта.
— А, знаю! — уверенно заявил темноволосый. — Это ж Аниська. То бишь Анисим. Будет сделано.
— А еще у него есть такой приятель, по имени Вячеслав, — осмелел детектив. — Нельзя ли и его тоже того?..
— Знаю и его, — повторил «новый мангазейский». — Сделаем. Деньги гони, хозяин.
Дубов запустил руку себе в карман и извлек оттуда заранее приготовленные десять золотых:
— Надеюсь, хватит?
— Хватит, — мотнул головой рыжеволосый, отчего бубенчики на его цепи жалостно забренчали, и недвусмысленно приставил руку себе к горлу.
— Нет-нет, этого не надо, — пошел Василий на попятный. — Проучите их эдак на шесть, на семь монет. Ну, чтоб неделю из дома не могли выйти.
— Как закажешь, — несколько разочарованно кивнул темноволосый. А его товарищ вынул из кармана замусоленный листок — как чуть позже сообразил Дубов, это был прейскурант предоставляемых услуг.
— Пять монет, — сказал рыжеволосый, поводив по бумажке толстым пальцем, который украшал увесистый перстень с бриллиантом.
— Ну вот и прекрасненько. — Василий протянул пять золотых.
— Когда? — отрывисто справился темноволосый, почесав себя крестом по стриженому затылку.
— Желательно побыстрее, — сказал Дубов. — Лучше бы прямо сегодня.
— Еще одну за срочность, — опять заглянул в «прейскурант» рыжеволосый.
Василий протянул золотой, и гости удалились, громко топоча и скрипя сапожищами.
— Так, одно дело сделано, — детектив удовлетворенно потер руки. -Ба, совсем забыл — мне же пора на завтрак к Миликтрисе Никодимовне! — И Василий, аккуратно заперев комнату отца Нифонта, бросился в свой номер. Ему еще нужно было подобрать в скоморошьем гардеробе наряд, в котором не стыдно было бы показаться на глаза к неизвестному пока работодателю.
x x x
Соловей Петрович стоял посреди дороги и бормотал себе под нос:
— Всех зарежу… Всем кровь пущу… — При этом он вжикал свои кухонные ножи один о другой.
Девица в кожаном армяке сплюнула в придорожную пыль:
— Слушай, Петрович, может, хватит скрипеть?
Петрович посмотрел на нее исподлобья.
— Ты меня лучше не трогай, — тихо проговорил он, — я сейчас на все способен. И ежели кого сей миг не пограблю, то за себя не ручаюсь.
И тут очень удачно (смотря для кого, конечно) из-за поворота вылетела богатая карета, запряженная тройкой черных коней. При виде кареты Петрович воспрянул духом.
— Зарежу! — завопил он — Кровь пущу!… — И вихляющимся аллюром припустил навстречу экипажу.
То ли от удивления, то ли еще почему, но кучер резко осадил коней.
— Фто там есть такое? — раздался из кареты раздраженный мужской голос с заморским акцентом.
— Здесь есть я! — гордо выкрикнул Петрович, подскакивая к дверце. -Ща буду резать и убивать!
— Их бин спешить, — снова заскрипел господин из кареты. — Кто там мешать?
И дверца кареты открылась. В ней появился странный человек с длинным лицом и прилизанными черными волосами. Шею его опоясывал белый гофрированный воротник, а на груди блистал и переливался массивный золотой кулон, усыпанный драгоценными камнями. Взгляд Петровича уперся в сокровище.
— Сейчас будем грабить, — мечтательно произнес он. — Ну и, конечно же, убивать.
— А насиловать? — подал голос долговязый злодей.
— И насиловать будем… — как эхо, откликнулся Петрович.
— А штаны потом стирать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Как ты прекрасно знаешь, любезнейший Иван Сидорыч, я много лет неустанно воспитывал своих прихожан в Божеском духе, и навряд ли кто-либо может упрекнуть меня в отступничестве от христианских заповедей. Но, похоже, я оказался плохим пастырем: племянник мой Евлампий, оказавшись в Новой Мангазее, сием Содоме Кислоярского царства, забыл Божеские наставления и нарушил одну из главнейших заповедей. И Господь его за это жестоко, но справедливо покарал. Это я узнал почти наверняка — и сегодня, должно быть, получу решающее доказательство: ко мне на постоялый двор должен придти один из тех, кто именовал себя друзьями Евлампия. После встречи с ним я продолжу письмо…"
На этих словах рукопись обрывалась. Василий извлек из-за пазухи копию «могильного» свитка и стал внимательно перечитывать: «…Анисиму и Вячеславу за Манфреда — двадцать золотых. Прости, Петрович, но ты слишком много знал. Садовой за (тут следовало примечание Мисаила: „Имя тщательно замазано“) -десять золотых; „имя замазано“ за воеводу — двадцать пять золотых; Анисиму и Вячеславу за „имя замазано“ — пятнадцать золотых; им же за Данилу -двадцать золотых». И последняя строчка — «Анисиму и Вячеславу за попа -семь золотых задатка».
— Все это как-то связано, я непременно должен разобраться! — в возбуждении пробормотал Дубов, но тут за окном отчетливо заслышался цокот копыт. Василий выглянул в окно (комната отца Нифонта выходила на улицу) -прямо перед входом на постоялый двор стояла телега, запряженная тройкой черных рысаков. Колеса телеги слегка поблескивали — Василию даже показалось, что они были обиты позолотой.
С телеги слезли два человека, и Дубов сразу понял, что это те самые «лихие молодцы», с которыми его обещала «сосватать» Ефросиния Гавриловна. Они были одеты в одинаковые тулупы, подбитые кожей, а на ногах у обоих красовались огромные, явно не по размеру, кожаные сапоги.
Прошло пару минут, и их тяжелые шаги прогремели по доске. Василий спрятал бумаги за пазуху и вышел в коридор, чтобы встретить «новых мангазейских», как он про себя окрестил господ из позолоченной телеги.
Когда гости появились в коридоре, Дубов сумел разглядеть их получше: оба среднего роста, с широкими сытыми ряхами и с коротко остриженными волосами, причем одинаково и на голове, и на лице. Только у одного волосы были темными, а у другого — рыжеватыми. На бычьих шеях у обоих болтались одинаковые цепи из дутого золота, с той лишь разницей, что у темноволосого на цепи висел огромный золотой крест, а у его товарища — несколько бубенчиков, также золотых.
— Ну, хозяин, в чем вопрос? — тут же деловито заговорил темноволосый, едва они прошли в комнату. — Выкладывай скорее, время — деньги.
— Нужно проучить одного, — столь же деловито, хотя и несколько неопределенно отвечал Василий.
— Кто таков? — попросил уточнить рыжеволосый.
— Имени не знаю, но в последнее время он часто здесь крутится. Такой из себя… — И Василий весьма толково описал приметы человека, который -теперь детектив уже не сомневался в этом — следил за ним ночью на базаре, а вчера вечером столкнул с доски отца Нифонта.
— А, знаю! — уверенно заявил темноволосый. — Это ж Аниська. То бишь Анисим. Будет сделано.
— А еще у него есть такой приятель, по имени Вячеслав, — осмелел детектив. — Нельзя ли и его тоже того?..
— Знаю и его, — повторил «новый мангазейский». — Сделаем. Деньги гони, хозяин.
Дубов запустил руку себе в карман и извлек оттуда заранее приготовленные десять золотых:
— Надеюсь, хватит?
— Хватит, — мотнул головой рыжеволосый, отчего бубенчики на его цепи жалостно забренчали, и недвусмысленно приставил руку себе к горлу.
— Нет-нет, этого не надо, — пошел Василий на попятный. — Проучите их эдак на шесть, на семь монет. Ну, чтоб неделю из дома не могли выйти.
— Как закажешь, — несколько разочарованно кивнул темноволосый. А его товарищ вынул из кармана замусоленный листок — как чуть позже сообразил Дубов, это был прейскурант предоставляемых услуг.
— Пять монет, — сказал рыжеволосый, поводив по бумажке толстым пальцем, который украшал увесистый перстень с бриллиантом.
— Ну вот и прекрасненько. — Василий протянул пять золотых.
— Когда? — отрывисто справился темноволосый, почесав себя крестом по стриженому затылку.
— Желательно побыстрее, — сказал Дубов. — Лучше бы прямо сегодня.
— Еще одну за срочность, — опять заглянул в «прейскурант» рыжеволосый.
Василий протянул золотой, и гости удалились, громко топоча и скрипя сапожищами.
— Так, одно дело сделано, — детектив удовлетворенно потер руки. -Ба, совсем забыл — мне же пора на завтрак к Миликтрисе Никодимовне! — И Василий, аккуратно заперев комнату отца Нифонта, бросился в свой номер. Ему еще нужно было подобрать в скоморошьем гардеробе наряд, в котором не стыдно было бы показаться на глаза к неизвестному пока работодателю.
x x x
Соловей Петрович стоял посреди дороги и бормотал себе под нос:
— Всех зарежу… Всем кровь пущу… — При этом он вжикал свои кухонные ножи один о другой.
Девица в кожаном армяке сплюнула в придорожную пыль:
— Слушай, Петрович, может, хватит скрипеть?
Петрович посмотрел на нее исподлобья.
— Ты меня лучше не трогай, — тихо проговорил он, — я сейчас на все способен. И ежели кого сей миг не пограблю, то за себя не ручаюсь.
И тут очень удачно (смотря для кого, конечно) из-за поворота вылетела богатая карета, запряженная тройкой черных коней. При виде кареты Петрович воспрянул духом.
— Зарежу! — завопил он — Кровь пущу!… — И вихляющимся аллюром припустил навстречу экипажу.
То ли от удивления, то ли еще почему, но кучер резко осадил коней.
— Фто там есть такое? — раздался из кареты раздраженный мужской голос с заморским акцентом.
— Здесь есть я! — гордо выкрикнул Петрович, подскакивая к дверце. -Ща буду резать и убивать!
— Их бин спешить, — снова заскрипел господин из кареты. — Кто там мешать?
И дверца кареты открылась. В ней появился странный человек с длинным лицом и прилизанными черными волосами. Шею его опоясывал белый гофрированный воротник, а на груди блистал и переливался массивный золотой кулон, усыпанный драгоценными камнями. Взгляд Петровича уперся в сокровище.
— Сейчас будем грабить, — мечтательно произнес он. — Ну и, конечно же, убивать.
— А насиловать? — подал голос долговязый злодей.
— И насиловать будем… — как эхо, откликнулся Петрович.
— А штаны потом стирать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108