– Он впервые в плаванье и никаких европейских обычаев не понимает, – горячо возразил Алексей, – он боготворит вас, ваше превосходительство, и желал, видимо, это выразить. Неужели за это получит пятьдесят ударов? Он не имеет понятия о том, что к вам нельзя... Я уверяю вас, что он дисциплинированный, вежливый, почтительный. Ужасное недоразумение произошло только из-за того, что его разделили с его учителем и другом... Пока этот японец находился с нашим ученым секретарем посольства и знатоком японского языка, господином Гошкевичем, он вел себя как нельзя лучше и никто не мог бы его обвинить в неповиновении. Он сам объяснял мне, что не находит себе места без Гошкевича... Он боится, что разлучен с ним навсегда, что Гошкевич может погибнуть.
А наверх уже вызвали унтер-офицера Маслова.
– Это ваш человек? – спросил его младший офицер.
– Йес!
– Выпороть линьками! Сейчас же...
Маслову объяснили суть дела.
– Линьками его! Пятьдесят линьков!
– Он бывший буддийский монах, – не унывая, стоял на своем Сибирцев, обращаясь к адмиралу, – автор книги об Англии, пострадавший за это в закрытой Японии и вынужденный бежать.
Стирлинг закричал, что если японца уже начали пороть, то пусть остановятся! Всякое наказание отменяется!
«Но как он мог попасть в салон незамеченным? – сетовал сэр Джеймс. – И у него хватило терпения просидеть взаперти всю ночь! Это удивительный народ. Очень большая опасность для тех, кто этого еще не понимает! Но я заключил с ними мирный договор!»
Сигналили на «Стикс». Легли в дрейф. Пришлось посылать свой баркас.
В каюту адмирала ввели Осипа Антоновича с японцем.
– Кто этот человек? – спросил Стирлинг, показывая на Точибана. – Как он попал к вам? Он ваш? Или он сел на корабль тайно в Нагасаки?
– Японский джентльмен, ученый, пожелавший вместе со мной производить филологические исследования, ваше превосходительство!
– Мистер Гошкевич, переведите ему: почему он ничего не хочет говорить нашим переводчикам?
Точибан медленно, сквозь зубы процедил, что, наблюдая адмирала, понял, что он высшего происхождения, как бог, и желал молиться ему, оделся чисто и проник в храм.
– Я не желаю быть японским богом, – ответил Стирлинг.
Японец пояснил Гошкевичу, что своими криками и угрозами Стирлинг очень надоел ему, как и всем.
– Я открыл дверь, а в моем салоне кто-то сидит, как мумия, и зловеще шевелит глазами, как фарфоровый болван! А я еще подумал, что сувенир от офицеров эскадры за большую победу!
– Ваш пленник и мой друг – японский лорд, принадлежит к старинному княжескому роду...
– Возьмите его с собой на «Стикс», мистер Гошкевич. Я не хочу его видеть!
– Адмирал просит вас к себе, – сказал флаг-офицер Сибирцеву, который сидел в кают-компании, читал в старом журнале статью об усадебной архитектуре в сельской Америке.
Сибирцев поднялся из кают-компании на палубу и спустился по трапу.
Стирлинг пригласил садиться и сказал, что благодарит за помощь. Подвинул ящичек:
– Гаванскую сигару, пожалуйста...
– Благодарю вас, ваше превосходительство, я не курю.
– Я решаю пойти вам навстречу и смягчить условия. На каком судне вы хотели бы находиться?
– Я бы хотел находиться вместе с лейтенантом Пушкиным и моими товарищами Шиллингом и другими, но я не могу оставить моих людей.
Стирлинг перебил, сказав, что все обдумает, и велел, по возможности, ослабить строгости, один раз в неделю выдавать мыло и табак. Но только увеличить порции еды невозможно.
– По моему приказанию японца отделили от мистера Гошкевича и держали на флагмане, но ему не нравилось... Я велел убрать японца с моего корабля, чтобы я его больше не видел... Я бы повесил его не задумываясь! Но нельзя повесить единственного японца, тем более что он лорд, и мне стало известно от мистера Гошкевича, что японец нужен адмиралу Путятину для ученых исследований.
Несмотря на желание поправить свою стратегию и доказать способность к продолжению войны и карьеры, Стирлинг не желал делать неприятностей лично Путятину; как и все английские моряки старшего возраста, он испытывал к известному адмиралу уважение.
– Величайшая чепуха – разговоры про мой возраст! Известная старая истина: у мужчин до пятидесяти лет лишь подготовка к жизни. Настоящая же деятельность начинается с пятидесяти! А я полагаю – нет! Не так! Только с шестидесяти! Да! Даже с семидесяти!
Стирлинг быстр в решениях и смел. Но он умеет быть осторожным. Главная опасность впереди. В Гонконге предстояла встреча с губернатором Джоном Боурингом.
«Вот про сэра Джона действительно можно сказать, что он выжил из ума от старости. Терпеть не могу этих чиновников из литераторов и проповедников! Великий ум! Гуманист! Вот кого старость совершенно разрушила! Неприятная, склочная личность».
Но ничего. Стирлинг даст отпор. Боуринг – губернатор, Стирлинг – командующий флотом. Ведомства совершенно разные, и в этом случае, когда не зависишь, действовать можно даже против губернатора. Боуринг облечен властью. Кроме того, он посол Англии в Китае, хотя китайцы и отказываются с ним вести переговоры и не пускают в Кантон. На порог его не пускают в свои дворцы! Если китайцы говорят с ним, то только на английских кораблях и как высшие с низшим, это бесит сэра Джона. Он никак не может приспособить идеи гуманизма к китайской важности!
– На что обиделся барон Шиллинг?
– Лейтенант Шиллинг оскорблен, полагая, что вы предложили нам быть шпионами.
– Он понял правильно. Я действительно хотел бы, чтобы вы помогли в сборе интеллидженс Мы одни... И я расположен к вам вполне. Вы чем-то напоминаете мне моих сыновей...
«Пощечина полагается в таких случаях, тем более – один на один. Однако послушаем, учиться так учиться, и у них и у японцев. Да и на виселицу мне идти не следует».
– Шпионаж – великая деятельность общества будущего... Тот, кто шпионит – отдельная каюта. Кто не шпионит – подвесная койка в матросской палубе и паек, какой бы... ни был...
– Будем спать в подвесных койках! – сказал Сибирцев, выслушав речь адмирала, и, показывая, что разговор окончен, встал.
– Разрешите уйти?
– Да, пожалуйста, лейтенант.
– Я никогда не обольщался на их счет, – говорил Елкин, стоя с мешком в темной, душной палубе под крюком, назначенным для койки Сибирцева. Уже подана команда «подвешивать гамаки». Сумбурный день закончился.
– Я ждал, что таким Стирлинг и должен оказаться, – отвечал Мусин-Пушкин, прикрепляя вытянутыми руками петли.
– А, черт с ним! Охота вам говорить про них! – молвил Алексей и тоже стал подвешивать.
Усталость брала свое. Жарко. Чувствуется противная прель. Спертый воздух.
– К тропикам подходим. Говорят, что ждут тайфуна, на палубу не пускают спать. Задохнешься здесь.
– Посмотрите, что будет в Гонконге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99