Позвал разносчика. Купил Точибану европейский костюм и соломенную шляпу. Китаец-портной за гроши тут же на улице подогнал пиджак и брюки по фигуре Прибылова. Башмаки у него уже были, легкие, какие обычно носили в этом климате европейцы.
...Иногда Точибан отлучался в город с позволения Гошкевича и почти всегда рассказывал о своих прогулках. Нельзя отказать ему в понятливости и наблюдательности. Словно ежедневная газета, доставлял в отель офицерам все городские новости, как видны они с улицы и известны толпе. Даже Александр Сергеевич не жалел, что разрешил рядовому покидать казарму и общий стол и жить в отеле.
Иногда Точибан где-то задерживался и приходил поздней обычного. Сказал, что познакомился с местными китайскими коммерсантами и бывает у них.
У Точибана появились деньги, и он старался сам платить за свой стол. По его словам, он помогал одной китайской фирме в ведении записей и составлении писем своим каллиграфическим почерком, также делал рисунки на посылаемых частных бумагах, и к нему обращались охотно – кажется, становился популярной личностью. А рисовал он хорошо, и картинки его исполнены вкуса и тонкого изящества.
– Матросы у нас работают, с деньгами, вам не надо отставать, – сказал японцу Сибирцев, которого Осип Антонович во все посвятил.
При случае, когда кто-то из немцев или американцев заходил в отель к русским офицерам, японца рекомендовали переводчиком Прибыловым. А по городу прошел слух, и, как всегда, говорили больше, чем есть на самом деле, что среди русских есть японский профессор, и американцы спрашивали, правда ли.
Точибан сказал Гошкевичу, что не хотел бы мешать ему обдумывать свои научные труды и затруднять занятия. К чему он клонил?
– Я мог бы переехать в другую комнату...
Прибылов снял в том же отеле отдельный маленький, темный и дешевый номер, похожий на кладовку с оконцем. При этом работал с неизменным усердием, с интересом, радовался, как ребенок, записи перевода каждого нового слова, и казалось, что составление словаря становится делом его жизни.
Держать Точибана взаперти, как полагал Осип Антонович, нет никакого смысла, – в самом деле, человек он скромный, тем более что и наши матросы, хотя и считалось, что ходят на работу и с работы под надзором унтеров, на самом деле, наверно, и отстают, и отпрашиваются, и всюду бывают. Кто за ними усмотрит, кто их разберет!
– Мне очень хочется рассказать в Гонконге... о прогрессе в нашей стране, – говорил японец, – и о значении в этом русских, как они могут быть полезны в Азии...
– Пожалуйста, рассказывайте, это ваше желание.
– Спасибо, спасибо...
Через несколько дней Точибан явился в новом черном костюме, сшитом китайским портным, на этот раз по последней моде, в крахмальном воротнике и шелковом шарфе-галстуке на груди, как у лондонского денди. Показал подкладку, на которой вышито золотыми нитками: «Especially made for mister Tochiban Pribilov. The best tailor of colony, M-r Fun-Tin-Shi».
Точибан все время с офицерами и как бы сам себя считает офицером. Сел, закинув ногу на ногу, и закурил сигару.
– Вы знаете, – сказал он Сибирцеву и Гошкевичу, – я свел знакомство с богатыми китайскими компрадорами, которые приглашают меня для прочтения доклада в свое общество.
– Когда вы читаете?
– Скоро... Но хотел бы посоветоваться...
– Ах, вот как! А вы знаете, что это за общество? – спросил Гошкевич.
– Богачи, всегда очень нарядные, очень умные и умелые, как они сказали, все, что англичане продают и покупают, проходит через их руки. Я думаю, в их руках торговля...
– Что смущает вас?
– Мне помогает один человек...
– Кто же?
– Мистер Вунг. Или, как все его называют, Джолли Джек. Или Ред Роджерс. Вы знаете, прежде, когда он торговал одуряющей и разжигающей сладострастие жидкостью для английских матросов, его звали Ред Роув. Что это такое!
– Что такое «ред роув»? Это, кажется, пиратский флаг, – сказал Сибирцев.
– Поэтому потом ему стало неудобно носить такое имя и он отказался от популярности и переменил прозвище на Ред Роджерс, а еще его зовут Джолли. Общество предложило мне сделать доклад. У них свобода слова. Поэтому Джолли Вунг пригласил меня.
– Вы были у него в усадьбе?
Точибан поклонился, но не ответил – могло означать что угодно.
– Хороший у него дом? – спросил Сибирцев.
– Довольно красивый, но слишком богатый. Мистер Вунг уверяет: «В моем доме пахнет книгами!», но я еще не заметил... Из библиотеки вынесены книги, там у мистера Вунга собственная опиокурильня. Много дорогих предметов! Отсутствует поэзия скромности. Недостаток вкуса вполне возмещается гостеприимством.
– А где же проверяют подлинность серебряных монет? Для этого у мистера Вунга существует целая фабрика?
– Банк имеет мастерские, там производятся испытания и ставятся штампы. Работают опытные специалисты по серебру. Конечно, он прекрасный человек. Очень хочет видеть вас у себя и сказал, что послал вам приглашение. У него есть собственный мудрец и философ. Как у всех великих китайцев... Стиль жизни, противоположный основным понятиям, которые во мне воспитаны. Вы знаете, японцы очень скромны!
– А господин Вунг?
– У господина Вунга есть китайская важность, – застенчиво ответил Прибылов. – Вы знаете, – обратился он к Сибирцеву, – я познакомился с китайской барышней. Она хорошо знает вас, Аресей.
– С какой барышней вы познакомились?
– Она лодочница!
– Ах, да... Я нанимал лодку...
– Ее сестра передавала вам привет.
– А куда ездили вы?
– Совсем недалеко. Я ездил в Китай.
– Как – в Китай?
– Да, лодочница перевезла меня на ту сторону бухты. Вон в ту деревушку. Там Китай, и всем было бы интересно. Ее сестра сказала про меня, что еще никогда не видела такого мужественного иностранца.
– Что же тут удивительного, если вы ей понравились...
– О-сё-фу-сан, – с чувством обратился Точибан к Гошкевичу, – я очень хотел бы встретиться с мистером Боурингом и попросить у него разрешения читать доклад на обширной китайской аудитории.
– Какая же тема вашего доклада?
– Значение России для азиатских народов. «Почему народы Азии тянутся навстречу России, как тараканы на сахар». Это не вопрос, это объяснение.
– Не советую вам ходить к сэру Джону, – заметил Гошкевич.
– Он может не разрешить? Мне кажется, это его заинтересует.
– Конечно, он исправит ошибки, – сказал Алексей.
– Не знаю, как он вас примет. Но лучше бы не ходить, – повторил Гошкевич. – Все, что делается у китайцев, они не контролируют.
– Прошу вас, О-сё-фу-сан, сделать это для меня. Вы знаете, что вам разрешат... Попросите приема. Если нам будет отказано, то я могу быть спокоен.
– Пожалуй, если так надо, я попрошу.
Гошкевич рассказал все собравшимся товарищам. Офицеры дружно рассмеялись.
– Подите с ним! – сказал Шиллинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
...Иногда Точибан отлучался в город с позволения Гошкевича и почти всегда рассказывал о своих прогулках. Нельзя отказать ему в понятливости и наблюдательности. Словно ежедневная газета, доставлял в отель офицерам все городские новости, как видны они с улицы и известны толпе. Даже Александр Сергеевич не жалел, что разрешил рядовому покидать казарму и общий стол и жить в отеле.
Иногда Точибан где-то задерживался и приходил поздней обычного. Сказал, что познакомился с местными китайскими коммерсантами и бывает у них.
У Точибана появились деньги, и он старался сам платить за свой стол. По его словам, он помогал одной китайской фирме в ведении записей и составлении писем своим каллиграфическим почерком, также делал рисунки на посылаемых частных бумагах, и к нему обращались охотно – кажется, становился популярной личностью. А рисовал он хорошо, и картинки его исполнены вкуса и тонкого изящества.
– Матросы у нас работают, с деньгами, вам не надо отставать, – сказал японцу Сибирцев, которого Осип Антонович во все посвятил.
При случае, когда кто-то из немцев или американцев заходил в отель к русским офицерам, японца рекомендовали переводчиком Прибыловым. А по городу прошел слух, и, как всегда, говорили больше, чем есть на самом деле, что среди русских есть японский профессор, и американцы спрашивали, правда ли.
Точибан сказал Гошкевичу, что не хотел бы мешать ему обдумывать свои научные труды и затруднять занятия. К чему он клонил?
– Я мог бы переехать в другую комнату...
Прибылов снял в том же отеле отдельный маленький, темный и дешевый номер, похожий на кладовку с оконцем. При этом работал с неизменным усердием, с интересом, радовался, как ребенок, записи перевода каждого нового слова, и казалось, что составление словаря становится делом его жизни.
Держать Точибана взаперти, как полагал Осип Антонович, нет никакого смысла, – в самом деле, человек он скромный, тем более что и наши матросы, хотя и считалось, что ходят на работу и с работы под надзором унтеров, на самом деле, наверно, и отстают, и отпрашиваются, и всюду бывают. Кто за ними усмотрит, кто их разберет!
– Мне очень хочется рассказать в Гонконге... о прогрессе в нашей стране, – говорил японец, – и о значении в этом русских, как они могут быть полезны в Азии...
– Пожалуйста, рассказывайте, это ваше желание.
– Спасибо, спасибо...
Через несколько дней Точибан явился в новом черном костюме, сшитом китайским портным, на этот раз по последней моде, в крахмальном воротнике и шелковом шарфе-галстуке на груди, как у лондонского денди. Показал подкладку, на которой вышито золотыми нитками: «Especially made for mister Tochiban Pribilov. The best tailor of colony, M-r Fun-Tin-Shi».
Точибан все время с офицерами и как бы сам себя считает офицером. Сел, закинув ногу на ногу, и закурил сигару.
– Вы знаете, – сказал он Сибирцеву и Гошкевичу, – я свел знакомство с богатыми китайскими компрадорами, которые приглашают меня для прочтения доклада в свое общество.
– Когда вы читаете?
– Скоро... Но хотел бы посоветоваться...
– Ах, вот как! А вы знаете, что это за общество? – спросил Гошкевич.
– Богачи, всегда очень нарядные, очень умные и умелые, как они сказали, все, что англичане продают и покупают, проходит через их руки. Я думаю, в их руках торговля...
– Что смущает вас?
– Мне помогает один человек...
– Кто же?
– Мистер Вунг. Или, как все его называют, Джолли Джек. Или Ред Роджерс. Вы знаете, прежде, когда он торговал одуряющей и разжигающей сладострастие жидкостью для английских матросов, его звали Ред Роув. Что это такое!
– Что такое «ред роув»? Это, кажется, пиратский флаг, – сказал Сибирцев.
– Поэтому потом ему стало неудобно носить такое имя и он отказался от популярности и переменил прозвище на Ред Роджерс, а еще его зовут Джолли. Общество предложило мне сделать доклад. У них свобода слова. Поэтому Джолли Вунг пригласил меня.
– Вы были у него в усадьбе?
Точибан поклонился, но не ответил – могло означать что угодно.
– Хороший у него дом? – спросил Сибирцев.
– Довольно красивый, но слишком богатый. Мистер Вунг уверяет: «В моем доме пахнет книгами!», но я еще не заметил... Из библиотеки вынесены книги, там у мистера Вунга собственная опиокурильня. Много дорогих предметов! Отсутствует поэзия скромности. Недостаток вкуса вполне возмещается гостеприимством.
– А где же проверяют подлинность серебряных монет? Для этого у мистера Вунга существует целая фабрика?
– Банк имеет мастерские, там производятся испытания и ставятся штампы. Работают опытные специалисты по серебру. Конечно, он прекрасный человек. Очень хочет видеть вас у себя и сказал, что послал вам приглашение. У него есть собственный мудрец и философ. Как у всех великих китайцев... Стиль жизни, противоположный основным понятиям, которые во мне воспитаны. Вы знаете, японцы очень скромны!
– А господин Вунг?
– У господина Вунга есть китайская важность, – застенчиво ответил Прибылов. – Вы знаете, – обратился он к Сибирцеву, – я познакомился с китайской барышней. Она хорошо знает вас, Аресей.
– С какой барышней вы познакомились?
– Она лодочница!
– Ах, да... Я нанимал лодку...
– Ее сестра передавала вам привет.
– А куда ездили вы?
– Совсем недалеко. Я ездил в Китай.
– Как – в Китай?
– Да, лодочница перевезла меня на ту сторону бухты. Вон в ту деревушку. Там Китай, и всем было бы интересно. Ее сестра сказала про меня, что еще никогда не видела такого мужественного иностранца.
– Что же тут удивительного, если вы ей понравились...
– О-сё-фу-сан, – с чувством обратился Точибан к Гошкевичу, – я очень хотел бы встретиться с мистером Боурингом и попросить у него разрешения читать доклад на обширной китайской аудитории.
– Какая же тема вашего доклада?
– Значение России для азиатских народов. «Почему народы Азии тянутся навстречу России, как тараканы на сахар». Это не вопрос, это объяснение.
– Не советую вам ходить к сэру Джону, – заметил Гошкевич.
– Он может не разрешить? Мне кажется, это его заинтересует.
– Конечно, он исправит ошибки, – сказал Алексей.
– Не знаю, как он вас примет. Но лучше бы не ходить, – повторил Гошкевич. – Все, что делается у китайцев, они не контролируют.
– Прошу вас, О-сё-фу-сан, сделать это для меня. Вы знаете, что вам разрешат... Попросите приема. Если нам будет отказано, то я могу быть спокоен.
– Пожалуй, если так надо, я попрошу.
Гошкевич рассказал все собравшимся товарищам. Офицеры дружно рассмеялись.
– Подите с ним! – сказал Шиллинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99