Себастьян смотрел на лица слушателей. Услышав про овец, многие встрепенулись, но вскоре потеряли к рассказу всякий интерес.
Потом поднялся хормейстер, и Себастьян заметил, как сразу изменилась атмосфера. Девушки-служанки, батраки – все прихожане оживились.
Всеобщее ожидание передалось и ему, но хор грянул внезапно. Внимание его привлекли не несовершенные голоса и не то, с каким подъемом они пели. Сама музыка и слова – они были непохожи на все, что слышал Себастьян раньше. Стихи – о потере и обретении веры – проникали прямо в душу. В них не было ничего про Суд Божий, лишь про прощение, даруемое людям.
А что была за музыка! Он ловил каждый звук, доносившийся из-за алтаря. От хора Себастьян отвел взгляд лишь для того, чтобы посмотреть на Корделию.
С изумлением заметил он, как она кивает головой в такт, как пальцы ее беззвучно отбивают ритм. На лице ее застыло выражение безмятежной радости. Казалось, она знает всю партитуру наизусть, но сам он узнать мелодии не мог. Безусловно, его знания церковной музыки нельзя было назвать глубоким, но у них с Ричардом был дотошный учитель, который ознакомил их с произведениями всех именитых композиторов. И Себастьян мог поклясться, что ни один из них этого не сочинил.
Он отвлекся от пения, чтобы повнимательнее рассмотреть присутствующих. Кто-то сидел с закрытыми глазами, молча шевеля губами, будто повторяя знакомые слова. Другие благостно улыбались, одобрительно кивая головами. Взглянув на хормейстера, Себастьян заметил, как тот все время оборачивается к Корделии, словно ожидая ее указаний.
Неужели это ее музыка, недоумевал он. В мелодии не было ничего легкого или поверхностного, но все же Себастьян понимал, что женщина могла это сочинить. И если она действительно сочинила это, то, значит, все рассуждения Ричарда о том, что женщины не способны писать музыку, неверны. Мелодия эта была одной из самых возвышенных из всех, что ему доводилось слышать.
Что же, Гендель восхищался не напрасно.
Себастьян откинулся на спинку скамьи и задумался. Трудно поверить, что музыку, вызвавшую восторг Генделя, написала эта девушка. Раз так, то ей и следует встретиться с Генделем. Но, увы, это невозможно. Ричард ни за что не представит ее Генделю. Его предубеждения были слишком сильны. Кроме того, Ричард должен был доказать, что ему можно доверять. Так как же он признает, что его автор – дочь скромного провинциального викария?
Обидно, подумал Себастьян. Но представлять надо викария. Или викарий, или никто. Но ведь викарий ничего не знает про сочинение музыки.
Псалом закончился. Викарий подошел к кафедре. Себастьян рассматривал его пристально, пытаясь разглядеть на его лице следы вчерашних возлияний, но не заметил их. Да, нос у викария красный, но взгляд ясен, держится он уверенно. Обычный викарий, и даже моложе, чем показалось Себастьяну накануне.
Преподобный Шалстоун разложил свои записи, заглянул в них и заговорил звучным голосом. Проповедь его была связана с прослушанной ранее притчей. Она не была ни скучной, ни примечательной, просто грамотной и уместной. Правда, Себастьяна вся эта ерунда особенно не интересовала, так что судить ему было трудно.
Но то, как она была прочитана, убедило его в том, что до смерти жены преподобный Шалстоун действительно был замечательным викарием. У него был изумительно проникновенный голос, он умел выделить нужное слово, интонацией придать ему дополнительный смысл. Себастьян даже заслушался.
– Учимся мы понимать Христову заботу о единственной заблудшей овце, – звенел голос преподобного Шалстоуна. Он сделал паузу, заглянул в записи и продолжал: – Здесь следует тебе прочесть им отрывок, начинающийся…
Викарий замолчал, поняв свою ошибку. Себастьян едва удержался от смеха и, оглянувшись, заметил, как многие стараются сдержать улыбку. Черт возьми, так, значит, он не ошибся, предположив, что Корделия пишет за отца проповеди!
Пауза затянулась. Кто-то что-то прошептал, кто-то кашлянул. Викарий растерянно озирался. По лицам прихожан Себастьян понял, что такое случается довольно часто. Видно, проповеди его слушали главным образом для того, чтобы ловить священника на ошибках.
– Не могу записей разобрать, – нашелся наконец викарий и продолжил говорить, будто ничего и не случилось.
Когда он запнулся в третий раз, Себастьян наклонился вперед, чтобы взглянуть на Корделию. Она смотрела прямо перед собой, руки ее были сложены на коленях, она едва улыбалась. Он не отводил взгляда, пока она не посмотрела на него. Улыбка ее исчезла, нижняя губа дрогнула. Она отвела глаза, расправила плечи и чуть откинулась назад, чтобы он не мог ее видеть.
Себастьян довольно улыбнулся. Значит, не все спокойно в домике викария. Священник явно не может справляться со своими обязанностями. Корделия старается изо всех сил, чтобы скрыть это, и ни один человек в городе не желает менять положения дел.
Возможно, это Себастьяну даже на пользу. Узнав, что музыку писала Корделия, он вынужден был поменять свои планы, но сдаваться он не собирался. Из любого положения должен быть выход, надо только его найти.
На обеде у викария наверняка будет полно людей – как-никак воскресный обед в доме священника. Корделия пригласила его к двум. А он придет к часу. Ей не удастся прикрыться гостями. Так или иначе, но он заставит Корделию ему помочь. И викария – тоже, впрочем, старик сделает все, что велит ему дочь.
Себастьян задумался. Интересно, чем можно Корделию соблазнить? Очевидно, что нынешняя ситуация ее не устраивает. Может быть, предложить ей нечто иное?
И – главное – заставить ее подыграть Ричарду, добиться расположения Генделя. И тут он довольно улыбнулся – кажется, выход есть! Дочурка викария отлично притворялась собственным отцом. Кажется, настала пора отцу сыграть роль дочери.
3
Корделия помогала Пруденс и Мэгги с воскресным обедом и немного волновалась. Будет ли доволен герцог их трапезой? После так смутившей ее вчерашней встречи Корделии хотелось показать ему, как хорошо она справляется с ведением хозяйства. Но, вспоминая, как отец свалился на пол, она краснела от стыда.
«Что за глупости! – ругала она себя, помешивая суп. – Совершенно не стоит так суетиться только из-за того, что лорд Веверли видел папу пьяным».
Но ей хотелось произвести на него впечатление, и – в глубине души она знала это – вовсе не для того, чтобы он поскорее забыл вчерашнее. Приход его светлости в церковь странно на нее подействовал. Кто бы мог подумать, что этот высокомерный тип может выглядеть… так привлекательно! Она была уверена, что, присмотревшись к нему повнимательнее, найдет его мерзким и отвратительным. Но каждый раз, когда взгляды их встречались, случалось что-то необыкновенное – будто звучала мелодия какой-то волшебной, не слышанной раньше фуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Потом поднялся хормейстер, и Себастьян заметил, как сразу изменилась атмосфера. Девушки-служанки, батраки – все прихожане оживились.
Всеобщее ожидание передалось и ему, но хор грянул внезапно. Внимание его привлекли не несовершенные голоса и не то, с каким подъемом они пели. Сама музыка и слова – они были непохожи на все, что слышал Себастьян раньше. Стихи – о потере и обретении веры – проникали прямо в душу. В них не было ничего про Суд Божий, лишь про прощение, даруемое людям.
А что была за музыка! Он ловил каждый звук, доносившийся из-за алтаря. От хора Себастьян отвел взгляд лишь для того, чтобы посмотреть на Корделию.
С изумлением заметил он, как она кивает головой в такт, как пальцы ее беззвучно отбивают ритм. На лице ее застыло выражение безмятежной радости. Казалось, она знает всю партитуру наизусть, но сам он узнать мелодии не мог. Безусловно, его знания церковной музыки нельзя было назвать глубоким, но у них с Ричардом был дотошный учитель, который ознакомил их с произведениями всех именитых композиторов. И Себастьян мог поклясться, что ни один из них этого не сочинил.
Он отвлекся от пения, чтобы повнимательнее рассмотреть присутствующих. Кто-то сидел с закрытыми глазами, молча шевеля губами, будто повторяя знакомые слова. Другие благостно улыбались, одобрительно кивая головами. Взглянув на хормейстера, Себастьян заметил, как тот все время оборачивается к Корделии, словно ожидая ее указаний.
Неужели это ее музыка, недоумевал он. В мелодии не было ничего легкого или поверхностного, но все же Себастьян понимал, что женщина могла это сочинить. И если она действительно сочинила это, то, значит, все рассуждения Ричарда о том, что женщины не способны писать музыку, неверны. Мелодия эта была одной из самых возвышенных из всех, что ему доводилось слышать.
Что же, Гендель восхищался не напрасно.
Себастьян откинулся на спинку скамьи и задумался. Трудно поверить, что музыку, вызвавшую восторг Генделя, написала эта девушка. Раз так, то ей и следует встретиться с Генделем. Но, увы, это невозможно. Ричард ни за что не представит ее Генделю. Его предубеждения были слишком сильны. Кроме того, Ричард должен был доказать, что ему можно доверять. Так как же он признает, что его автор – дочь скромного провинциального викария?
Обидно, подумал Себастьян. Но представлять надо викария. Или викарий, или никто. Но ведь викарий ничего не знает про сочинение музыки.
Псалом закончился. Викарий подошел к кафедре. Себастьян рассматривал его пристально, пытаясь разглядеть на его лице следы вчерашних возлияний, но не заметил их. Да, нос у викария красный, но взгляд ясен, держится он уверенно. Обычный викарий, и даже моложе, чем показалось Себастьяну накануне.
Преподобный Шалстоун разложил свои записи, заглянул в них и заговорил звучным голосом. Проповедь его была связана с прослушанной ранее притчей. Она не была ни скучной, ни примечательной, просто грамотной и уместной. Правда, Себастьяна вся эта ерунда особенно не интересовала, так что судить ему было трудно.
Но то, как она была прочитана, убедило его в том, что до смерти жены преподобный Шалстоун действительно был замечательным викарием. У него был изумительно проникновенный голос, он умел выделить нужное слово, интонацией придать ему дополнительный смысл. Себастьян даже заслушался.
– Учимся мы понимать Христову заботу о единственной заблудшей овце, – звенел голос преподобного Шалстоуна. Он сделал паузу, заглянул в записи и продолжал: – Здесь следует тебе прочесть им отрывок, начинающийся…
Викарий замолчал, поняв свою ошибку. Себастьян едва удержался от смеха и, оглянувшись, заметил, как многие стараются сдержать улыбку. Черт возьми, так, значит, он не ошибся, предположив, что Корделия пишет за отца проповеди!
Пауза затянулась. Кто-то что-то прошептал, кто-то кашлянул. Викарий растерянно озирался. По лицам прихожан Себастьян понял, что такое случается довольно часто. Видно, проповеди его слушали главным образом для того, чтобы ловить священника на ошибках.
– Не могу записей разобрать, – нашелся наконец викарий и продолжил говорить, будто ничего и не случилось.
Когда он запнулся в третий раз, Себастьян наклонился вперед, чтобы взглянуть на Корделию. Она смотрела прямо перед собой, руки ее были сложены на коленях, она едва улыбалась. Он не отводил взгляда, пока она не посмотрела на него. Улыбка ее исчезла, нижняя губа дрогнула. Она отвела глаза, расправила плечи и чуть откинулась назад, чтобы он не мог ее видеть.
Себастьян довольно улыбнулся. Значит, не все спокойно в домике викария. Священник явно не может справляться со своими обязанностями. Корделия старается изо всех сил, чтобы скрыть это, и ни один человек в городе не желает менять положения дел.
Возможно, это Себастьяну даже на пользу. Узнав, что музыку писала Корделия, он вынужден был поменять свои планы, но сдаваться он не собирался. Из любого положения должен быть выход, надо только его найти.
На обеде у викария наверняка будет полно людей – как-никак воскресный обед в доме священника. Корделия пригласила его к двум. А он придет к часу. Ей не удастся прикрыться гостями. Так или иначе, но он заставит Корделию ему помочь. И викария – тоже, впрочем, старик сделает все, что велит ему дочь.
Себастьян задумался. Интересно, чем можно Корделию соблазнить? Очевидно, что нынешняя ситуация ее не устраивает. Может быть, предложить ей нечто иное?
И – главное – заставить ее подыграть Ричарду, добиться расположения Генделя. И тут он довольно улыбнулся – кажется, выход есть! Дочурка викария отлично притворялась собственным отцом. Кажется, настала пора отцу сыграть роль дочери.
3
Корделия помогала Пруденс и Мэгги с воскресным обедом и немного волновалась. Будет ли доволен герцог их трапезой? После так смутившей ее вчерашней встречи Корделии хотелось показать ему, как хорошо она справляется с ведением хозяйства. Но, вспоминая, как отец свалился на пол, она краснела от стыда.
«Что за глупости! – ругала она себя, помешивая суп. – Совершенно не стоит так суетиться только из-за того, что лорд Веверли видел папу пьяным».
Но ей хотелось произвести на него впечатление, и – в глубине души она знала это – вовсе не для того, чтобы он поскорее забыл вчерашнее. Приход его светлости в церковь странно на нее подействовал. Кто бы мог подумать, что этот высокомерный тип может выглядеть… так привлекательно! Она была уверена, что, присмотревшись к нему повнимательнее, найдет его мерзким и отвратительным. Но каждый раз, когда взгляды их встречались, случалось что-то необыкновенное – будто звучала мелодия какой-то волшебной, не слышанной раньше фуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89