– Но убитый вами… наш коллега, который шутил… Почему тигр не удовлетворился им? – спросил Освальдо. – Ведь тело досталось ему?
– Тигры падалью брезгуют, когда есть живая пища.
Мы бездумно что-то делали под руководством испуганной вдовы, все наши мысли были о людоеде, который где-то рядом раздирает труп несчастного Хаббарда. Шумевшие под дождем заросли и подступающая ночь усугубляли мысли о людоедах. Но вот появился кривобокий массивный навес из листьев, ветвей и пластиковой пленки поверху. Раздраженно зашипел костерок, давясь смолистым крошевом. Мой древний предок замурлыкал что-то в предвкушении Покоя, все заметно приободрились. Древняя магия огня! Людоед, может быть, разглядывает нас из темноты, а мы размягчились, особенно вдова. Она развешивала у огня всю свою одежду, сверкая голыми ягодицами с чисто даньчжинский непосредственностью.
– Отгоняй искры, – сказала она французу. – Чтобы не прожгли.
– Позвольте, почему именно я? – вежливо поинтересовался он.
Ему никто не ответил, и он встал на защиту скромных нарядов вдовы с пучком веток в руках.
Мне бы тоже просушить дождевик, портянки, набедренные ухищрения, но я, пораженный благостной апатией, лежал на голой земле: наступи на меня слон – я бы не поморщился. Но какая-то сторожевая мыслишка все еще копошилась, чего-то выискивая.
Знаменитая рабская лень, заклейменная в веках! Я плавал в ее неге, я упивался ею, пользуясь моментом. Но сторожевая мыслишка колола и колола, покушаясь на мое блаженство. Что-то лениво сопротивлялось мыслишке, пытаясь унять ее, насытив подходящей пищей: рабство – подневольный труд, а лень – биологическая защита от него.
Нет, слишком просто. По-видимому, это верхний слой истины, огрубевший и подсохший от соприкосновения с миром грубых истин. А что поглубже? Опять подневольный… Вся жизнь моего многотысячелетнего предка была, оказывается, подневольным трудом. Со стонами и проклятьями он тащился в неведомое, то влекомый страстями, то подгоняемый чужой волей. Но ведь должно было быть что-то неподневольное? Приятное, увлекательное, творческое?
А с другой стороны – даже свободный современный человек, достигший стадии раскрепощенного творческого сознания, сколько времени он проводит в рутинном, вынужденном, мучительном для него труде? И глину месит, и мусор вывозит, и с бытом сражается, и в долг берет под любые проценты… Чем не подневольный человек? Но никому в голову не придет назвать его так.
Но с моим любимым предком все наоборот. Для него даже свободный, без принуждения труд на себя – подневольный труд. Он весь закутан в многочисленные слои подневольности. Поэтому любой труд для него – мука. Он несусветный бездельник. И здесь одной причиной ничего не объяснишь. Здесь целый пласт причин-законов. Одно понятие: его лень соответствует принципу минимальных затрат. Посмотрите на животных – на кошек, собак, змей, пауков… Удовлетворят физиологические потребности – и полное безделие. И в людях это живет, – например, четыре знаменитых позыва на сон в течение дня: это же биоритм на базе предельной экономии, точнее – принципа минимальности энергетических затрат, обеспечивающих максимум прибыли.
Так что, истинный раб – это оставшийся от животного мира инстинкт предельной экономии? Отсюда и все его доминанты? Значит, называть его следует как-то иначе? Например: «Индивидуум реликтовой психики», и аббревиатура термина будет одинаковой почти на всех языках – и.р.п., ИРП, ИРП.
Или проще – доличность.
От беды убежишь в горы, от войны спрячешься в храме, а праздник достанет везде, – говорят даньчжины. Все верно, крепкий характер у даньчжинских праздников. Казалось бы, и траур, и с неба льет не переставая, но пришло время праздновать окончание сезона дождей – и по улочкам чхубанга потекла процессия с молитвами, музыкой и пением. Людей было мало, ведь почти все население ушло из Тхэ, даже монахи низших ступеней совершенства, которые кормились в своих прежних семьях.
Даньчжины слаженно пели о щедрости богов, посылающих влагу с небес. Среди фигур, в некогда красочных, а теперь промокших одеяниях и масках легко угадывались «герои» по характерной походке только что очищенных от «греха потомства». Сквозь звуки пения и музыки то и дело прорывался усталый отрывистый голос единственного узника походной тюрьмы.
– Я знаю Мантру! – выкрикивал Говинд с большими паузами на отдых. – Вечная слава Духовному Палачу! Он самый совершенный!
Возле тюремной клетки неслышно появился шеф Службы Княжеской Безопасности – в парадном сверкающем халате с любимой виверрой на плече. Он спросил грузного тюремщика, почему тюрьма без украшений по случаю праздника, и тот помчался в храмовые мастерские. Страшный человек подошел к Говинду. «Герой» бросился на решетку и закричал:
– Я знаю Мантру!
– Это хорошо, – на редкость вежливо сказал Страшный человек, даже виверра онемела от изумления. – Чего ты хочешь?
– Убивать таких, как ты!
– Я друг «героя». Хочу знать твое желание. Главное самое.
– Ты друг?!
– Даньчжин не врет.
Говинд молчал, раздумывая, а Страшный человек извлек откуда-то из-под мышки большую праздничную булку в форме толстого карпа с изюминами вместо глаз. На румяной аппетитной корочке с рисунком чешуи тотчас появились бледные пятна от дождя.
– Здесь кинжал. – Он держал булку на ладони, словно прикидывая вес. – Когда придут за тобой, всех убьешь. Сможешь?
Говинд знал, что этот человек так же хитер, как и свиреп.
– Почему ты хочешь мне помочь? – Он буравил его недоверчивым взглядом. – Вчера хотел моей смерти, а сегодня не хочешь?
– Вчера был еще глупый. Людей не знал. Всем верил.
– А теперь?
– Люди без совести хотят жить. Все ушли. А совесть можно легко получить. Богов попросить – дадут.
– Верно… Совсем как мои мысли. Бессовестные люди убивают природу, а Желтый убивает их…
– Правильно, – кивнул Страшный.
– Мое желание – вернуть старые законы, когда люди любили природу и поклонялись всему живому…
Оба смотрели на булку. Роскошная глянцевая корочка на глазах превращалась в мокрую коросту.
– Правильное желание, – наконец сказал царедворец, не пуская мокрую виверру за пазуху. – Я дам тебе этот хлеб. Ты уйдешь. Ты взорвешь Большой Оползень. Он загородит Яраму. Будет озеро. Берега слабые, прорвет. Вот большой страх. Люди узнают, что ты сделал, уважать начнут. Ты понял?
Да, Говинд отлично понял: потоки грязи и воды слизнут монастырь и поселок с лица земли. Подобные трагедии приходилось видеть в горах… Он молчал.
– Совершенных жалко? – удивился Страшный человек. – Они тебя – к смерти. «Героев» жалко? Они предали. Несколько глупых монахов жалко? Они без совести. Им тебя не жалко. Ты понял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73