Тень от шара косо падала на группу, словно отсекала им головы, и лиц пассажиров совсем не было видно.
- Эй! - крикнул Холин. - Кто вы такие? Как попали на шар?
Трое не ответили. Только мужчина наклонился и что-то сделал, отчего шар поднесло к стратостату совсем близко.
И Холин сразу узнал всех троих. Это были его отец, мать и брат Сережка. Шар повернулся вокруг своей оси, и он ясно увидел их лица.
- Здравствуй, сынок, - сказала мать.
- Здравствуй, Николай, - сказал отец.
- Здорово, брат, - сказал Сережка.
В их голосах не было радости - только испуг, словно они чувствовали незаконность своего появления и боялись сделать что-то такое, отчего исчезнут вместе со своим старинным шаром.
- Тебе лучше, сынок? - спросила мать.
- Вот ты какой стал, - сказал отец.
- Ты каждый день ешь конфеты? - почти прошептал Сережка свой вопрос.
- Зачем вы пришли? - спросил Холин. - Я почти выздоровел. Сегодня я первый раз увидел во сне солнце. Лететь на шаре было нестрашно… Я знаю: летать - это к выздоровлению… А вы пришли…
- Мы пришли проститься, - сказала мать грустно. Ее глаза с жадностью смотрели на сына. - Да, ты выздоровел. Тебе больше не будут сниться кошмары. И не будем сниться мы… Мы пришли проститься…
- Не надо… Это ни к чему, - сказал Николай Егорович неуверенно. Его влекло к шару, но сердце колотилось так, что он боялся - оно не выдержит.
- Ты весь раскрытый. Простудишься, сынок, - мать глянула на него заботливо, как всегда смотрела, когда он собирался на улицу. - Возьми мой платок.
- Ну что ты, мама…
- Возьми, возьми…
Она стала сматывать с шеи платок, но он вырвался из ее рук и улетел. Тень от платка понеслась в сторону моря, как выпущенная на волю чайка.
- Ты все такая же… Я ведь уже не маленький…
- Но все равно глупый… Как ты живешь, сынок?
- В общем, ничего, мама.
- Почему же попал сюда?
- Просто отдохнуть.
Мать помолчала, потом покачала головой.
- Неправда, сынок. Я знаю - тебе плохо. Это ведь я приходила к тебе в корпус, когда ты приехал. Да не решилась… Боялась нарушить сон…
- Мне вовсе не плохо, мама.
- Меня не обманешь, сынок.
- Не будем об этом, ладно, мама?
Он плохо видел ее лицо - его закрывала тень.
- Расскажи о себе с самого начала.
- Я же тебе рассказывал.
- Расскажи еще раз. Я ведь давно к тебе не приходила.
- Да, ты давно не приходила…
- Потому что тебе было хорошо, вот и не приходила.
- Мне и сейчас неплохо. Я приехал отдыхать.
- Сюда не приезжают отдыхать. Ты так и не женился?
- Почти что. Невеста ушла к другому.
- Это не страшно. Это бывает.
- Да, это ерунда.
- Не ерунда, но это бывает. Найдешь себе еще.
- Да, конечно.
- Расскажи про тот день.
- Я уже рассказывал.
- Расскажи еще раз.
- Зачем тебе расстраиваться?
- Теперь это уже меня не расстроит.
- У тебя всегда был табак.
- Он и сейчас у меня есть.
- Дай. И газета есть?
- Да.
Мать отстегнула пальто и из внутреннего кармана вытащила шелковый кисет. Николай Егорович перегнулся через борт и взял кисет. Кисет был теплый; внутри, сверху шелестела порезанная на кусочки бумага. Он неумело свернул цигарку.
- Спички…
Мать достала зажигалку. Это была зажигалка, которую Холин хорошо помнил, - из винтовочного патрона. Ветер был совсем слабый, едва колыхнул пламя.
- Ты не куришь? - спросила мать.
- Нет.
- В отца… Я плохо помню тот день.
- Ты поехала за мякиной… На лошади…
- Да… Председатель разрешил охапку мякины Подожди, во сколько же это было…
- Под вечер.
- Да… Под вечер?.. Я не помню… А по-моему, было утро.
- Нет, под вечер…
- Расскажи подробнее про тот вечер.
- Не надо.
- Я так и не привезла вам мякины…
- Кто же виноват? Потом привез сам председатель…
- Он был славный человек…
- Ты устал?
- Ты устала.
Мать помолчала.
- Расскажи, что вы делали, когда я уехала?
- Не надо ворошить… Я уже забыл.
- Ты не можешь забыть. Расскажи.
- Я выучил уроки… Потом ничего не делал… Ждал тебя… А брат спал… Он всегда спит, когда голодный, ты же знаешь…
- Сережка…
- Он спал… Он почти ничего не понимал, когда… сказали. Он был слишком маленьким… Он не сильно страдал… Просто не проснулся… от голода…
Они помолчали.
- Мне трудно вспомнить твое лицо.
- На, посмотри…
Мать подалась вперед, но Холин, сколько ни вглядывался, не смог рассмотреть лицо. Он чувствовал лишь, что это молодое лицо. Он невольно вздрогнул.
- Никак не могу привыкнуть, что ты молодая.
- Мне было двадцать шесть лет. И три месяца… И три дня… И восемь часов, когда…
- Не надо…
- Когда…
- Прошу тебя…
- Я повернула лошадь чуть вправо… Если бы я не повернула лошадь чуть вправо…
Николай Егорович опустил голову и стал смотреть вниз, на темную землю.
- Мне показалось, что впереди кочка и я повернула вправо… Чуть-чуть натянула вожжу… Совсем немножко… Мне так не хотелось это делать… Я словно что предчувствовала… Я еще успела подумать о вас, когда это случилось… Я подумала: «Лишь бы они выжили… Лишь бы они выжили… Чтобы не угас наш род… Отец всегда говорил об этом: лишь бы не угас род… Самое главное, чтобы не угас род…»
- Не надо, мам, меня мучить… Я же знаю, что это во сне. Иди, мам, и больше не приходи… Пожалуйста, прошу тебя… Ладно, мам? Пожалуйста… Я приехал сюда отдыхать… Правда… Я хочу здесь отдыхать. Не приходи больше. Ладно, мам?
Мать отступила в тень, и вперед неслышно вышел отец.
- Я тебе вообще никогда не снился, - сказал отец извиняющимся голосом.
- Потому что я тебя не помню…
- Да, да, - поспешно согласился отец, словно он был в этом виноват. - Поэтому я и пришел. Посмотри на меня.
Они встретились глазами. У отца были такие же глаза, как и у Николая Егоровича: внутри коричневые, а по краям голубые. И нос такой же, и подбородок с мягкими линиями, которые придавали лицу доброту. Только отец был моложе сына…
- А я пришел попросить у тебя конфету, - сказал брат Сережка. - Я забыл, какая она сладкая… У тебя есть конфета?..
Холин сунул руку в карман и достал мятную конфетку, которую ему дата Толя.
- Лови! - крикнул он брату и кинул конфету. Конфета не долетела до корзины, описала дугу и понеслась вниз, во тьму.
- Больше у меня нет, - виновато сказал Холин.
- Ничего, - утешил Сережка. - Ты не расстраивайся. Я бы все равно не смог ее сосать… Я привык к голоду. Мне даже странно, что люди едят каждый день. Ты ешь каждый день?
- Пять раз в день, - опять виновато сказал Николай Егорович.
Сережка покачал головой.
- Так много… Ты можешь объесться и умереть. А камышовый корень ты ешь?
- Нет, камышовый корень я не ем.
- Он очень сладкий. Помнишь, как мы любили?
- Сейчас полно сахара. Навалом.
- Навалом? - недоверчиво спросил Сережка.
- Да. А в санаториях стоит на столах бесплатно.
Сережка помолчал, обдумывая слова старшего брата, видно, все-таки не поверил и спросил:
- А запруды ты делаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62