Только рвота так и не прекращалась. Ты сам виноват, говорила ему Амалия, а он: это профсоюзные шкуры виноваты, любовь моя, он ей врать не станет.
Однажды сеньора Росарио встретила ее еще на улице, уперла руки в боки, засверкала глазами: оказалось, Тринидад заманил к себе ее дочку, Селесту, заперся с ней, хотел ее ссильничать, и дверь открыл лишь после того, как она пригрозила наряд вызвать. Тринидад оправдывался, твердил, что он всего лишь хотел пошутить, а сеньора Росарио, сволочь такая, знает ведь, что он на заметке в полиции, а поднимает шум, и на кой ему сдалась эта кубышка Селеста. Бессовестный, неблагодарный, совсем спятил, паразит, стала кричать на него Амалия и даже швырнула в него башмаком. Он безропотно сносил и брань и оплеухи, а ночью обхватил голову ладонями, повалился наземь, и Амалия с доном Атанасио потащили его под руки по улице, усадили в такси, свезли в больницу, там ему сделали укол. Домой возвращались пешком, Тринидад еле плелся, через каждые три шага останавливался передохнуть. Пришли наконец, уложили его, и, прежде чем уснуть, он довел ее до слез: брось меня, не губи свою жизнь, моя-то песенка спета, найдешь себе кого получше. Девочку назвали Амалита-Ортенсия, ниньо, ей сейчас уже годочков пять-шесть.
Как-то вернулась она из своей лаборатории, а Тринидад чуть не пляшет: кончились все наши беды, нашел работу! Целует ее, щиплет за все места, сам не свой от радости. Так ты же нездоров, сказала оторопевшая Амалия, а он: да все прошло, я вылечился, я здоров как бык. Оказалось, повстречал он на улице товарища своего, Педро Флореса, — ну, помнишь, я тебе рассказывал? — тоже априст, они с ним вместе во Фронтоне клопов кормили, и когда Тринидад выложил ему все свои огорчения, тот и говорит: пошли со мной, и привез его в Кальяо, и познакомил с другими товарищами, и в тот же самый день устроил его на работу в мебельный магазин. Вот видишь, Амалия, что такое товарищи по классу, он априст до мозга костей, да здравствует Виктор Рауль! Деньги ему положили не ахти какие, да в том ли дело, если у человека душа взыграла. Уходил он очень рано, а возвращался еще до прихода Амалии. Ему заметно получшало, голова уже не так болит, товарищи его сводили к доктору, тот уколы ему делает и ни гроша не берет, видишь, Амалия, как партия обо мне забоится, партия — все равно как семья. Педро Флорес у них в Миронесе не был ни разу, зато Тринидад часто теперь по вечерам уходил встречаться с ним, а Амалия заревновала: как ты можешь думать, что я тебе изменяю, я ведь всем тебе обязан, только смеялся на это Тринидад, клянусь тебе, это подпольные собрания. Не лез бы ты в политику, говорила ему Амалия, следующий раз живым не выберешься. О продажных желтых профсоюзах он больше не говорил, а рвота его все не прекращалась. Часто она его заставала на кровати — лежит трупом, глаза ввалились, от еды отказывается. Однажды ушел он на свое собрание, а Амалию позвал дон Атанасио: ну-ка, пойдем со мной, и привел ее на угол. Она смотрит — там сидит Тринидад, в полном одиночестве, и покуривает. Амалия долго на него смотрела, а когда он вернулся домой, спрашивает: ну, как собрание, а он: жаркие у нас с товарищами споры были. Другую завел, подумала она. Но почему ж тогда он так к ней ластится? Как пошел работать, в первую же неделю отдал Амалии всю зарплату нетронутой, давай купим что-нибудь сеньоре Росарио, надо ее умаслить, и выбрали ей флакончик духов, а потом: а тебе что купить, любовь моя? Лучше за квартиру заплатим, сказала ему Амелия, но ему непременно хотелось шикануть и чем-нибудь ее порадовать. Амалита — это она ей свое имя дала, а Ортенсия — в память одной дамы, у которой служила Амалия, ее, бедной, тоже уже на свете нет, она к ней была очень добра. Ясно, что после всего, что ты натворил, тебе надо смыться, сказал дон Фермин. Ты меня спасла, сказал ей Тринидад, говори, чего хочешь. И тогда Амалия: своди меня в кино. Картина оказалась жизненная, печальная, как будто про них снимали, и Амалия вся исстрадалась, а Тринидад ей: какая ты чувствительная, любовь моя, тебе цены нет. Тут он вспомнил про ребенка и положил ладонь ей на живот: ишь, брыкается. Сеньора Росарио прослезилась над подарком и сказала Тринидаду: ты не ведал, что творил, обними меня. В воскресенье Тринидад сказал: съездим к тетке, она тебя простит, как увидит, что ты в положении. Поехали в Лимонсильо, Тринидад вошел первым, а потом выскочила тетка с распростертыми объятьями. Она их покормила, и Амалия думала: ну вот, вроде все наладилось. Она дохаживала последние недели, Хертрудис и другие девушки из лаборатории уже шили ребеночку приданое.
В тот день, когда Тринидад исчез, Хертрудис повела Амалию к доктору. Вернулась в Миронес под вечер — его нет, на рассвете — нет, а часов в десять утра возле дома затормозило такси, вышел какой-то тип, спросил, где ему найти Амалию: мне с вами надо поговорить с глазу на глаз, и был этот тип Педро Флорес. Он посадил ее в машину, а она: что с моим мужем? — а он: его забрали. Это вы виноваты! — закричала Амалия, он же поглядел на нее как на полоумную, — это вы его опять втянули в политику! В политику? — поразился тот. Он его ни в какую политику не втягивал и втянуть не мог, потому что всегда политики сторонился, а вот по милости этого чокнутого Тринидада он может влипнуть в очень некрасивую историю. И рассказал, как было дело: они возвращались с праздника в Барранко, а когда проезжали мимо колумбийского посольства, Тринидад говорит: останови-ка на минутку, надо, мол, выйти. Надо так надо, он затормозил, думал — оправится и дальше поедем, а Тринидад вдруг как закричит: долой желтые профсоюзы! да здравствует АПРА и ее вождь Виктор Рауль! — а когда он кинулся к нему из машины, было уже поздно — налетели целой сворой. Это вы виноваты, заплакала Амалия, вы с вашей АПРА, теперь ему конец. Да что с вами, сеньора, о чем вы: ни он, Педро Флорес, ни ваш муж никогда в жизни ни в какой АПРА не состояли, и ему ли этого не знать: они с Тринидадом — двоюродные братья, родились в одном доме и выросли вместе, в квартале Виктория. Все вы врете, он родился в Пакасмайо! А тот клялся: что вы, сеньора, он уроженец Лимы, никуда из нее не выезжал, кто вам наболтал такую ерунду насчет Пакасмайо? и никогда с политикой дела не имел, правда, один раз его арестовали — то ли перепутали с кем-то, то ли еще что, это было как раз во время революции Одрии, а когда выпустили, ему вдруг взбрело в голову рассказывать всем и каждому, что он — с севера и член АПРА. Надо вам, сеньора, сходить в префектуру, сказать, что он был пьяный и что у него вообще голова не в порядке, его освободят. С тем Педро Флорес и уехал, а она, захватив с собой сеньору Росарио, бросилась в Мирафлорес, опять же к дону Фермину. Тот позвонил куда следует и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
Однажды сеньора Росарио встретила ее еще на улице, уперла руки в боки, засверкала глазами: оказалось, Тринидад заманил к себе ее дочку, Селесту, заперся с ней, хотел ее ссильничать, и дверь открыл лишь после того, как она пригрозила наряд вызвать. Тринидад оправдывался, твердил, что он всего лишь хотел пошутить, а сеньора Росарио, сволочь такая, знает ведь, что он на заметке в полиции, а поднимает шум, и на кой ему сдалась эта кубышка Селеста. Бессовестный, неблагодарный, совсем спятил, паразит, стала кричать на него Амалия и даже швырнула в него башмаком. Он безропотно сносил и брань и оплеухи, а ночью обхватил голову ладонями, повалился наземь, и Амалия с доном Атанасио потащили его под руки по улице, усадили в такси, свезли в больницу, там ему сделали укол. Домой возвращались пешком, Тринидад еле плелся, через каждые три шага останавливался передохнуть. Пришли наконец, уложили его, и, прежде чем уснуть, он довел ее до слез: брось меня, не губи свою жизнь, моя-то песенка спета, найдешь себе кого получше. Девочку назвали Амалита-Ортенсия, ниньо, ей сейчас уже годочков пять-шесть.
Как-то вернулась она из своей лаборатории, а Тринидад чуть не пляшет: кончились все наши беды, нашел работу! Целует ее, щиплет за все места, сам не свой от радости. Так ты же нездоров, сказала оторопевшая Амалия, а он: да все прошло, я вылечился, я здоров как бык. Оказалось, повстречал он на улице товарища своего, Педро Флореса, — ну, помнишь, я тебе рассказывал? — тоже априст, они с ним вместе во Фронтоне клопов кормили, и когда Тринидад выложил ему все свои огорчения, тот и говорит: пошли со мной, и привез его в Кальяо, и познакомил с другими товарищами, и в тот же самый день устроил его на работу в мебельный магазин. Вот видишь, Амалия, что такое товарищи по классу, он априст до мозга костей, да здравствует Виктор Рауль! Деньги ему положили не ахти какие, да в том ли дело, если у человека душа взыграла. Уходил он очень рано, а возвращался еще до прихода Амалии. Ему заметно получшало, голова уже не так болит, товарищи его сводили к доктору, тот уколы ему делает и ни гроша не берет, видишь, Амалия, как партия обо мне забоится, партия — все равно как семья. Педро Флорес у них в Миронесе не был ни разу, зато Тринидад часто теперь по вечерам уходил встречаться с ним, а Амалия заревновала: как ты можешь думать, что я тебе изменяю, я ведь всем тебе обязан, только смеялся на это Тринидад, клянусь тебе, это подпольные собрания. Не лез бы ты в политику, говорила ему Амалия, следующий раз живым не выберешься. О продажных желтых профсоюзах он больше не говорил, а рвота его все не прекращалась. Часто она его заставала на кровати — лежит трупом, глаза ввалились, от еды отказывается. Однажды ушел он на свое собрание, а Амалию позвал дон Атанасио: ну-ка, пойдем со мной, и привел ее на угол. Она смотрит — там сидит Тринидад, в полном одиночестве, и покуривает. Амалия долго на него смотрела, а когда он вернулся домой, спрашивает: ну, как собрание, а он: жаркие у нас с товарищами споры были. Другую завел, подумала она. Но почему ж тогда он так к ней ластится? Как пошел работать, в первую же неделю отдал Амалии всю зарплату нетронутой, давай купим что-нибудь сеньоре Росарио, надо ее умаслить, и выбрали ей флакончик духов, а потом: а тебе что купить, любовь моя? Лучше за квартиру заплатим, сказала ему Амелия, но ему непременно хотелось шикануть и чем-нибудь ее порадовать. Амалита — это она ей свое имя дала, а Ортенсия — в память одной дамы, у которой служила Амалия, ее, бедной, тоже уже на свете нет, она к ней была очень добра. Ясно, что после всего, что ты натворил, тебе надо смыться, сказал дон Фермин. Ты меня спасла, сказал ей Тринидад, говори, чего хочешь. И тогда Амалия: своди меня в кино. Картина оказалась жизненная, печальная, как будто про них снимали, и Амалия вся исстрадалась, а Тринидад ей: какая ты чувствительная, любовь моя, тебе цены нет. Тут он вспомнил про ребенка и положил ладонь ей на живот: ишь, брыкается. Сеньора Росарио прослезилась над подарком и сказала Тринидаду: ты не ведал, что творил, обними меня. В воскресенье Тринидад сказал: съездим к тетке, она тебя простит, как увидит, что ты в положении. Поехали в Лимонсильо, Тринидад вошел первым, а потом выскочила тетка с распростертыми объятьями. Она их покормила, и Амалия думала: ну вот, вроде все наладилось. Она дохаживала последние недели, Хертрудис и другие девушки из лаборатории уже шили ребеночку приданое.
В тот день, когда Тринидад исчез, Хертрудис повела Амалию к доктору. Вернулась в Миронес под вечер — его нет, на рассвете — нет, а часов в десять утра возле дома затормозило такси, вышел какой-то тип, спросил, где ему найти Амалию: мне с вами надо поговорить с глазу на глаз, и был этот тип Педро Флорес. Он посадил ее в машину, а она: что с моим мужем? — а он: его забрали. Это вы виноваты! — закричала Амалия, он же поглядел на нее как на полоумную, — это вы его опять втянули в политику! В политику? — поразился тот. Он его ни в какую политику не втягивал и втянуть не мог, потому что всегда политики сторонился, а вот по милости этого чокнутого Тринидада он может влипнуть в очень некрасивую историю. И рассказал, как было дело: они возвращались с праздника в Барранко, а когда проезжали мимо колумбийского посольства, Тринидад говорит: останови-ка на минутку, надо, мол, выйти. Надо так надо, он затормозил, думал — оправится и дальше поедем, а Тринидад вдруг как закричит: долой желтые профсоюзы! да здравствует АПРА и ее вождь Виктор Рауль! — а когда он кинулся к нему из машины, было уже поздно — налетели целой сворой. Это вы виноваты, заплакала Амалия, вы с вашей АПРА, теперь ему конец. Да что с вами, сеньора, о чем вы: ни он, Педро Флорес, ни ваш муж никогда в жизни ни в какой АПРА не состояли, и ему ли этого не знать: они с Тринидадом — двоюродные братья, родились в одном доме и выросли вместе, в квартале Виктория. Все вы врете, он родился в Пакасмайо! А тот клялся: что вы, сеньора, он уроженец Лимы, никуда из нее не выезжал, кто вам наболтал такую ерунду насчет Пакасмайо? и никогда с политикой дела не имел, правда, один раз его арестовали — то ли перепутали с кем-то, то ли еще что, это было как раз во время революции Одрии, а когда выпустили, ему вдруг взбрело в голову рассказывать всем и каждому, что он — с севера и член АПРА. Надо вам, сеньора, сходить в префектуру, сказать, что он был пьяный и что у него вообще голова не в порядке, его освободят. С тем Педро Флорес и уехал, а она, захватив с собой сеньору Росарио, бросилась в Мирафлорес, опять же к дону Фермину. Тот позвонил куда следует и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174