всеобщая забастовка до тех пор, пока Бермудеса не отправят в отставку. И они этого добьются. Представь, отец собирался на их митинг, Аревало отговорил его буквально в последний момент.
— Ничего не понимаю, — сказал Сантьяго. — Разве папаша Попейе тоже враждует с Одрией? Ведь он же лидер одристов в сенате?
— Официально — да, — сказал Чиспас, — но на самом деле он тоже сыт всей этой мерзостью по горло. Он очень хорошо показал себя в истории с отцом. Лучше, чем ты, академик. Сколько всякого свалилось на старика за это время, а ты так и не зашел ни разу.
— Он болен? — сказал Сантьяго. — Клодомиро мне ничего…
— Не болен, но загнан в угол, — сказал Чиспас. — Сначала ты отколол номер со своим уходом, а потом началось кое-что похлеще. Эта сволочь Бермудес заподозрил отца в том, что тот состоял в заговоре Эспины, и вцепился в него мертвой хваткой. Гадит как может.
— А, это я знаю, — сказал Сантьяго. — Клодомиро говорил мне, что с лабораторией расторгли контракт на поставку чего-то там в армейские интендантства.
— Да это что! — сказал Чиспас. — Со строительными подрядами дела еще хуже. Ссуды нам не дали, счета арестовали, а по векселям извольте платить, и еще требуют, чтобы работы велись по прежнему графику, а не то грозят соглашение расторгнуть — не выполняем якобы условий договора. Настоящая война. Но наш старик не сдается, не из такого он теста, чтобы спасовать. Он вступил в коалицию и…
— Я счастлив, что старик расплевался с правительством, — сказал Сантьяго. — И что ты больше не поддерживаешь Одрию.
— Мы пузыри пускаем, из последних сил барахтаемся, а ты счастлив, — улыбнулся Чиспас.
— Как там мама? Как Тете? — сказал Сантьяго. — Клодомиро говорил, у нее роман с Попейе. Это правда?
— Уж кого ты порадовал своим уходом, так это дядюшку Клодомиро, — засмеялся Чиспас. — Он к нам теперь через день ходит, — как же, надо ведь рассказать, что ты, где ты. Да, Тете встречается с конопатым. Ей теперь даже разрешают обедать по субботам с ним в городе. Дело идет к свадьбе, как я понимаю.
— Мама, наверно, на седьмом небе, — сказал Сантьяго. — Она всегда мечтала выдать ее за Попейе.
— Ладно, теперь ты мне ответь. — Чиспас хотел выдержать беспечный тон, но лицо его густо покраснело. — Когда ты кончишь дурить? Когда вернешься домой?
— Никогда, — сказал Сантьяго. — Не будем об этом.
— А почему «никогда»? — Он пытался прикинуться удивленным, Савалита, он хотел уверить тебя, что не верит тебе. — Чем тебе так насолили предки, что ты не хочешь с ними жить? Хватит дурака-то валять.
— Ругаться я с тобой не буду, — сказал Сантьяго. — Лучше отвези-ка меня в Чоррильос, заберем там одного парня из нашей редакции, мы должны с ним вместе сделать репортаж.
— Никто не собирается с тобой ругаться, — сказал Чиспас, — но, ей-богу, тебя не поймешь. Ни с того ни с сего чуть ли не ночью уходишь из дому, за все время ни разу не был, рассорился со всей семьей на ровном месте. Блажь какая-то. Как это все понимать?
— Ты не поймешь, — сказал Сантьяго. — Поехали лучше в Чоррильос, уже поздно. У тебя есть время?
— Ладно, — сказал Чиспас. — Ладно, академик, в Чоррильос я тебя отвезу.
Он включил зажигание и радио: передавали сообщение о ходе забастовки в Арекипе.
— Извиняюсь за беспокойство, но мне надо вещи собрать, уезжаю. — Голос и лицо у него были такие, словно уезжал он прямиком на тот свет. — Привет, Амалия.
Не глядя на нее, как будто она была предметом обстановки, который он всю жизнь видел в своей комнате, Лудовико опустился на колени и вытащил из-под кровати чемодан, стал складывать в него развешанные на крюках вещи. Амалия испытывала жгучий стыд: он и не удивился, застав тебя тут, он знал, что встретит тебя тут, он предоставляет Амбросио свою комнату для… и все это брехня, что они условились встретиться. Лудовико пришел неожиданно. Амбросио было вроде неловко. Он сидел на кровати, курил и смотрел, как Лудовико швыряет в чемодан рубашки и носки.
— Вызывают, тащат, везут, — приговаривал он. — Что за жизнь, что за жизнь.
— Куда ты отправляешься? — спросил Амбросио.
— В Арекипу, — пробурчал Лудовико. — Эти, из коалиции, собираются устроить манифестацию против правительства. Похоже, будет заваруха. С этими горцами никогда ничего не знаешь: начинается манифестацией, а кончится революцией.
Он швырнул в чемодан майку и мрачно вздохнул. Амбросио поглядел на Амалию и подмигнул ей, но она отвернулась.
— Тебе смешно, негр, тебя-то это не касается, — сказал Лудовико. — Конечно, ты выбился наверх, а про тех, кто служит, и не вспоминаешь. Побыл бы в моей шкуре, по-другому бы запел.
— Не принимай близко к сердцу, — сказал Амбросио.
— Да, поглядел бы я на тебя, когда б тебя в твой законный выходной выдернули — «самолет в пять». — Он тоскливо посмотрел на Амбросио, потом на Амалию. — Зачем? На сколько? Ничего не известно. И что там вообще творится, в Арекипе этой?
— Да ничего не творится, прокатишься, посмотришь новые места, — сказал Амбросио. — Смотри на это как на экскурсию. Иполито с тобой?
— Со мной, — сказал Лудовико, запирая чемодан. — Ах, негр, негр, как было славно, когда мы работали при доне Кайо. До самой смерти жалеть буду, что меня перевели.
— Сам виноват, — засмеялся Амбросио. — Не ты ли все время ныл, что времени ни на что не остается? Не вы ли с Иполито просили о переводе?
— Ну, ладно, располагайтесь, — сказал Лудовико, и Амалия чуть не сгорела со стыда. — Когда будешь уходить, ключ отдай донье Кармен, она у ворот. — Он мрачно помахал им на прощанье и открыл дверь. Амалия почувствовала, как волна ярости захлестнула все ее тело, и поднявшийся на ноги Амбросио, увидев, какое у нее сделалось лицо, замер.
— Он знал, что я здесь, он не удивился, когда увидел меня. — И глаза ее и руки грозили Амбросио. — Это все брехня, что ты его ждал, он тебя пускает в комнату для…
— Он не удивился, потому что я ему сказал, что ты моя жена, — сказал Амбросио. — Неужели ж я со своей женой не могу прийти сюда, как захочу?
— Никакая я тебе не жена и не была никогда, — кричала Амалия. — Кем ты меня перед ним выставил?
— Лудовико мне все равно как брат, и я у него как у себя дома, — сказал Амбросио. — Чего чепуху-то молоть. Я могу тут делать все, что мне вздумается.
— Он решил, наверно, что я какая-нибудь уличная, он даже и не смотрел в мою сторону, и руки не подал. Он подумал, что…
— Руки он тебе не подал, потому что знает, как я ревнив, — сказал Амбросио. — И не смотрел на тебя, чтоб меня не дразнить. Брось Амалия, брось.
Официант подал ему стакан воды, и он, на мгновение умолкнув, отпил глоток, прокашлялся: правительство признательно всем гражданам Кахамарки и особенно — членам оргкомитета по встрече президента за их усилия, направленные на то, чтобы визит главы государства стал первостепенным политическим событием, и решил, и увидел за тюлевой дымкой стремительную череду новых лиц, новых тел, но событие это неизбежно повлечет за собой крупные расходы, и было бы неразумным обременять ими граждан Кахамарки, которые и так потратили немало времени и сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
— Ничего не понимаю, — сказал Сантьяго. — Разве папаша Попейе тоже враждует с Одрией? Ведь он же лидер одристов в сенате?
— Официально — да, — сказал Чиспас, — но на самом деле он тоже сыт всей этой мерзостью по горло. Он очень хорошо показал себя в истории с отцом. Лучше, чем ты, академик. Сколько всякого свалилось на старика за это время, а ты так и не зашел ни разу.
— Он болен? — сказал Сантьяго. — Клодомиро мне ничего…
— Не болен, но загнан в угол, — сказал Чиспас. — Сначала ты отколол номер со своим уходом, а потом началось кое-что похлеще. Эта сволочь Бермудес заподозрил отца в том, что тот состоял в заговоре Эспины, и вцепился в него мертвой хваткой. Гадит как может.
— А, это я знаю, — сказал Сантьяго. — Клодомиро говорил мне, что с лабораторией расторгли контракт на поставку чего-то там в армейские интендантства.
— Да это что! — сказал Чиспас. — Со строительными подрядами дела еще хуже. Ссуды нам не дали, счета арестовали, а по векселям извольте платить, и еще требуют, чтобы работы велись по прежнему графику, а не то грозят соглашение расторгнуть — не выполняем якобы условий договора. Настоящая война. Но наш старик не сдается, не из такого он теста, чтобы спасовать. Он вступил в коалицию и…
— Я счастлив, что старик расплевался с правительством, — сказал Сантьяго. — И что ты больше не поддерживаешь Одрию.
— Мы пузыри пускаем, из последних сил барахтаемся, а ты счастлив, — улыбнулся Чиспас.
— Как там мама? Как Тете? — сказал Сантьяго. — Клодомиро говорил, у нее роман с Попейе. Это правда?
— Уж кого ты порадовал своим уходом, так это дядюшку Клодомиро, — засмеялся Чиспас. — Он к нам теперь через день ходит, — как же, надо ведь рассказать, что ты, где ты. Да, Тете встречается с конопатым. Ей теперь даже разрешают обедать по субботам с ним в городе. Дело идет к свадьбе, как я понимаю.
— Мама, наверно, на седьмом небе, — сказал Сантьяго. — Она всегда мечтала выдать ее за Попейе.
— Ладно, теперь ты мне ответь. — Чиспас хотел выдержать беспечный тон, но лицо его густо покраснело. — Когда ты кончишь дурить? Когда вернешься домой?
— Никогда, — сказал Сантьяго. — Не будем об этом.
— А почему «никогда»? — Он пытался прикинуться удивленным, Савалита, он хотел уверить тебя, что не верит тебе. — Чем тебе так насолили предки, что ты не хочешь с ними жить? Хватит дурака-то валять.
— Ругаться я с тобой не буду, — сказал Сантьяго. — Лучше отвези-ка меня в Чоррильос, заберем там одного парня из нашей редакции, мы должны с ним вместе сделать репортаж.
— Никто не собирается с тобой ругаться, — сказал Чиспас, — но, ей-богу, тебя не поймешь. Ни с того ни с сего чуть ли не ночью уходишь из дому, за все время ни разу не был, рассорился со всей семьей на ровном месте. Блажь какая-то. Как это все понимать?
— Ты не поймешь, — сказал Сантьяго. — Поехали лучше в Чоррильос, уже поздно. У тебя есть время?
— Ладно, — сказал Чиспас. — Ладно, академик, в Чоррильос я тебя отвезу.
Он включил зажигание и радио: передавали сообщение о ходе забастовки в Арекипе.
— Извиняюсь за беспокойство, но мне надо вещи собрать, уезжаю. — Голос и лицо у него были такие, словно уезжал он прямиком на тот свет. — Привет, Амалия.
Не глядя на нее, как будто она была предметом обстановки, который он всю жизнь видел в своей комнате, Лудовико опустился на колени и вытащил из-под кровати чемодан, стал складывать в него развешанные на крюках вещи. Амалия испытывала жгучий стыд: он и не удивился, застав тебя тут, он знал, что встретит тебя тут, он предоставляет Амбросио свою комнату для… и все это брехня, что они условились встретиться. Лудовико пришел неожиданно. Амбросио было вроде неловко. Он сидел на кровати, курил и смотрел, как Лудовико швыряет в чемодан рубашки и носки.
— Вызывают, тащат, везут, — приговаривал он. — Что за жизнь, что за жизнь.
— Куда ты отправляешься? — спросил Амбросио.
— В Арекипу, — пробурчал Лудовико. — Эти, из коалиции, собираются устроить манифестацию против правительства. Похоже, будет заваруха. С этими горцами никогда ничего не знаешь: начинается манифестацией, а кончится революцией.
Он швырнул в чемодан майку и мрачно вздохнул. Амбросио поглядел на Амалию и подмигнул ей, но она отвернулась.
— Тебе смешно, негр, тебя-то это не касается, — сказал Лудовико. — Конечно, ты выбился наверх, а про тех, кто служит, и не вспоминаешь. Побыл бы в моей шкуре, по-другому бы запел.
— Не принимай близко к сердцу, — сказал Амбросио.
— Да, поглядел бы я на тебя, когда б тебя в твой законный выходной выдернули — «самолет в пять». — Он тоскливо посмотрел на Амбросио, потом на Амалию. — Зачем? На сколько? Ничего не известно. И что там вообще творится, в Арекипе этой?
— Да ничего не творится, прокатишься, посмотришь новые места, — сказал Амбросио. — Смотри на это как на экскурсию. Иполито с тобой?
— Со мной, — сказал Лудовико, запирая чемодан. — Ах, негр, негр, как было славно, когда мы работали при доне Кайо. До самой смерти жалеть буду, что меня перевели.
— Сам виноват, — засмеялся Амбросио. — Не ты ли все время ныл, что времени ни на что не остается? Не вы ли с Иполито просили о переводе?
— Ну, ладно, располагайтесь, — сказал Лудовико, и Амалия чуть не сгорела со стыда. — Когда будешь уходить, ключ отдай донье Кармен, она у ворот. — Он мрачно помахал им на прощанье и открыл дверь. Амалия почувствовала, как волна ярости захлестнула все ее тело, и поднявшийся на ноги Амбросио, увидев, какое у нее сделалось лицо, замер.
— Он знал, что я здесь, он не удивился, когда увидел меня. — И глаза ее и руки грозили Амбросио. — Это все брехня, что ты его ждал, он тебя пускает в комнату для…
— Он не удивился, потому что я ему сказал, что ты моя жена, — сказал Амбросио. — Неужели ж я со своей женой не могу прийти сюда, как захочу?
— Никакая я тебе не жена и не была никогда, — кричала Амалия. — Кем ты меня перед ним выставил?
— Лудовико мне все равно как брат, и я у него как у себя дома, — сказал Амбросио. — Чего чепуху-то молоть. Я могу тут делать все, что мне вздумается.
— Он решил, наверно, что я какая-нибудь уличная, он даже и не смотрел в мою сторону, и руки не подал. Он подумал, что…
— Руки он тебе не подал, потому что знает, как я ревнив, — сказал Амбросио. — И не смотрел на тебя, чтоб меня не дразнить. Брось Амалия, брось.
Официант подал ему стакан воды, и он, на мгновение умолкнув, отпил глоток, прокашлялся: правительство признательно всем гражданам Кахамарки и особенно — членам оргкомитета по встрече президента за их усилия, направленные на то, чтобы визит главы государства стал первостепенным политическим событием, и решил, и увидел за тюлевой дымкой стремительную череду новых лиц, новых тел, но событие это неизбежно повлечет за собой крупные расходы, и было бы неразумным обременять ими граждан Кахамарки, которые и так потратили немало времени и сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174