А когда барабаны и трубы смолкли, за спиной зашумело море, и они обернулись и увидели за парапетом вскипающие белой пеной волны. У дверей ресторанов и баров стояло несколько машин. Ночь была прохладная, звездная.
— Как здорово, мы их видим, а они нас — нет, — сказала Тете. — Как будто что-то запретное делаешь. А?
— Иногда по вечерам тут бывает старик, — сказал Чиспас. — Вот будет лихо, если он застукает нас всех троих.
— Да он убьет на месте, если узнает, что мы увязались за тобой, — сказала Тете.
— Он разрыдается от счастья, увидав блудного сына, — сказал Чиспас.
— Можете мне не верить, но я — вот-вот заеду домой, причем нагряну без предупреждения, — сказал Сантьяго. — Может, даже на следующей неделе.
— Почему же мы тебе должны верить? Сколько месяцев ты нам сказки рассказываешь? — Лицо Тете осветилось. — Я придумала! Едем домой прямо сейчас, сию минуту, помиришься с родителями!
— Нет, не сегодня, — сказал Сантьяго. — И потом, по законам мелодрамы, я должен появиться один.
— Никогда ты не приедешь, и я тебе скажу почему, — сказал Чиспас. — Ты будешь ждать, чтобы отец явился к тебе в пансион, попросил прощения, уж не знаю за что, и стал умолять тебя вернуться.
— Ты не навестил его, даже когда его преследовал этот негодяй Бермудес, — сказала Тете. — Даже в день рождения не позвонил. Какая же ты скотина.
— Но если так, то ты сильно ошибаешься, — сказал Чиспас. — Не дождешься. Ты вел себя как полоумный, и родители имели полное право обидеться. Так что просить прощения тебе, а не им.
— Каждый раз талдычите мне одно и то же. Неужели нельзя еще о чем-нибудь? — сказал Сантьяго. — Сменим пластинку. Когда ты выходишь за Попейе, Тете?
— С ума сошел? — сказала Тете. — Никогда. Мы просто друзья.
— Еженедельно — столовую ложку магнезии и бабу, — сказал Карлитос. — Вот верное средство от подавленности и тоскливого настроения, Савалита.
Не успела она вернуться домой, как навстречу бросилась ошалевшая Карлота: по радио передавали, наш хозяин больше не министр, на его место поставили какого-то генерала. Да? — притворно удивилась Амалия, — а хозяйка что? Да что хозяйка, она прямо взбесилась, Симула отнесла ей газеты, так она так ее покрыла, что здесь было слышно. Амалия поставила на поднос апельсиновый сок, кофе, тосты и еще на лестнице услышала тиканье — позывные радиостанции «Время». Хозяйка была полуодета, на незастеленной кровати разбросаны газеты, не поздоровалась в ответ на «доброе утро», а злобно сказала: только кофе. Амалия налила, та поднесла чашку к губам, сделала глоток и отставила. Хозяйка металась от ванной к туалетному столику, Амалия носила за ней кофе — та, одеваясь, прихлебывала на ходу — и видела, как дрожит ее рука, как изломанной линией сошлись к переносице брови, и сама задрожала: неблагодарные твари, если бы не он, где бы сейчас был Одрия со всей своей сворой. Ничего, ничего, посмотрим, как они повертятся без него, и роняла губную помаду, и два раза проливала кофе, без него они и месяца не протянут. Она выскочила из комнаты, так толком и не накрасившись, вызвала такси, а пока ждала, кусала губы и даже выругалась. Когда она уехала, Симула включила радио, и целый день они его слушали. Говорили про членов нового кабинета, передавали их биографии, но нигде, ни по одной программе хозяина даже не упомянули. Под вечер сообщили, что забастовка в Арекипе прекращена, что завтра откроются гимназии и университет, магазины, и Амалия вспомнила, что туда, в Арекипу, уехал приятель Амбросио: может, его там убили? Симула с Карлотой обсуждали новости, она молча их слушала, а иногда отвлекалась на свое, думала про Амбросио: за тебя испугался, из-за тебя пришел, для тебя. Надо полагать, раз он теперь не министр, здесь больше жить не будет, сказала Симула, а Карлота: вот беда-то, беда для нас для всех, а Амалия подумала: а разве плохо, если Амбросио найдет для них квартирку, конечно, плохо, ведь это значит чужой бедой воспользоваться. Хозяйка вернулась поздно, и не одна, а с сеньоритой Кетой и с сеньоритой Люси. Уселись в комнате, и, покуда Симула готовила ужин, Амалия слышала, как они ее утешали: его отставили, чтобы забастовка кончилась, но от дел не отстранят; он и дома сидя всем будет заправлять, не такой человек, Одрия ему обязан по гроб жизни. Но он ни разу не позвонил, сказала хозяйка, ходя из угла в угол, а они: да он занят выше головы, заседания, совещания, позвонит, а скорей всего, сегодня и приедет. Тут они налегли на виски, а когда пошли за стол, то уже хохотали, сыпали шуточками. Уехала сеньорита Люси около полуночи.
Первой беззвучно пришла Ортенсия: он видел, как на пороге возник ее покачивающийся, словно пламя свечи, силуэт, видел, как она шла, ощупью, как нашарила и включила торшер. В зеркале, стоявшем перед ним, появилось черное покрывало, а в трюмо забился хвост дракона. Он услышал, как Ортенсия начала что-то говорить, но голос изменил ей. Ничего, ничего. Стараясь сохранить равновесие, она двинулась к нему, и вступила в темный угол, где он сидел, и тьма поглотила ее перекошенное дурашливой гримасой лицо. Он остановил ее вопросом, слова выговаривались трудно, звучали тоскливо: а сумасшедшая? сумасшедшая ушла? И ее темный силуэт вместо того, чтобы приблизиться к нему, свернул в сторону, зигзагами двинулся к кровати, мягко обрушился на нее. В слабом свете он увидел ее руку, протянутую к двери, поглядел туда, куда она указывала: Кета тоже уже прокралась в комнату. Ее пышное тело, ее рыжеватые волосы, ее агрессивная стать. Он услышал Ортенсию: не хочет с ней дела иметь, зовет тебя, Кетита, ее посылает подальше, а тебя зовет. О, если бы они онемели, подумал он и решительно схватил ножницы, сверкнул двойной безмолвный клинок, и два языка упали на пол. Они лежали у его ног, два красных, сплюснутых зверька и, корчась в агонии, пачкали кровью ковер. Он засмеялся из своей темной засады, а Кета, по-прежнему стоявшая на пороге, словно ожидая приказа, тоже засмеялась: разве ты, куколка, хочешь иметь дело с Кайито-Дерьмом, разве он не ушел, разве не освободил тебя? Ушел и ушел, зачем он нам нужен, и он с бесконечной тоской подумал: нет, она — не пьяна, она — нет. Она говорила как бездарная актриса, которая к тому же начинает терять память и произносит слова роли медленно, словно боясь спутать текст. Прошу вас, сеньора Эредиа, прошептал он, чувствуя неодолимое разочарование, и гнев исказил его голос. Он видел: она двинулась вперед, изображая неуверенность, услышал: Ортенсия спросила — про кого это он? Ты ее знаешь? Кета села рядом с Ортенсией, ни та, ни другая не смотрели в его сторону, и он вздохнул. Ну, и на черта он нам сдался, куколка, пусть отправляется к ней. Зачем она притворяется, зачем произносит слова, отсечь ей язык. Не поворачивая головы, он перебегал глазами от кровати к зеркальной двери гардероба, от зеркала на стене — к кровати, и тело его напряглось, одеревенело, нервы натянулись, словно из-под сиденья этого креслица вот-вот могли просунуться острия гвоздей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
— Как здорово, мы их видим, а они нас — нет, — сказала Тете. — Как будто что-то запретное делаешь. А?
— Иногда по вечерам тут бывает старик, — сказал Чиспас. — Вот будет лихо, если он застукает нас всех троих.
— Да он убьет на месте, если узнает, что мы увязались за тобой, — сказала Тете.
— Он разрыдается от счастья, увидав блудного сына, — сказал Чиспас.
— Можете мне не верить, но я — вот-вот заеду домой, причем нагряну без предупреждения, — сказал Сантьяго. — Может, даже на следующей неделе.
— Почему же мы тебе должны верить? Сколько месяцев ты нам сказки рассказываешь? — Лицо Тете осветилось. — Я придумала! Едем домой прямо сейчас, сию минуту, помиришься с родителями!
— Нет, не сегодня, — сказал Сантьяго. — И потом, по законам мелодрамы, я должен появиться один.
— Никогда ты не приедешь, и я тебе скажу почему, — сказал Чиспас. — Ты будешь ждать, чтобы отец явился к тебе в пансион, попросил прощения, уж не знаю за что, и стал умолять тебя вернуться.
— Ты не навестил его, даже когда его преследовал этот негодяй Бермудес, — сказала Тете. — Даже в день рождения не позвонил. Какая же ты скотина.
— Но если так, то ты сильно ошибаешься, — сказал Чиспас. — Не дождешься. Ты вел себя как полоумный, и родители имели полное право обидеться. Так что просить прощения тебе, а не им.
— Каждый раз талдычите мне одно и то же. Неужели нельзя еще о чем-нибудь? — сказал Сантьяго. — Сменим пластинку. Когда ты выходишь за Попейе, Тете?
— С ума сошел? — сказала Тете. — Никогда. Мы просто друзья.
— Еженедельно — столовую ложку магнезии и бабу, — сказал Карлитос. — Вот верное средство от подавленности и тоскливого настроения, Савалита.
Не успела она вернуться домой, как навстречу бросилась ошалевшая Карлота: по радио передавали, наш хозяин больше не министр, на его место поставили какого-то генерала. Да? — притворно удивилась Амалия, — а хозяйка что? Да что хозяйка, она прямо взбесилась, Симула отнесла ей газеты, так она так ее покрыла, что здесь было слышно. Амалия поставила на поднос апельсиновый сок, кофе, тосты и еще на лестнице услышала тиканье — позывные радиостанции «Время». Хозяйка была полуодета, на незастеленной кровати разбросаны газеты, не поздоровалась в ответ на «доброе утро», а злобно сказала: только кофе. Амалия налила, та поднесла чашку к губам, сделала глоток и отставила. Хозяйка металась от ванной к туалетному столику, Амалия носила за ней кофе — та, одеваясь, прихлебывала на ходу — и видела, как дрожит ее рука, как изломанной линией сошлись к переносице брови, и сама задрожала: неблагодарные твари, если бы не он, где бы сейчас был Одрия со всей своей сворой. Ничего, ничего, посмотрим, как они повертятся без него, и роняла губную помаду, и два раза проливала кофе, без него они и месяца не протянут. Она выскочила из комнаты, так толком и не накрасившись, вызвала такси, а пока ждала, кусала губы и даже выругалась. Когда она уехала, Симула включила радио, и целый день они его слушали. Говорили про членов нового кабинета, передавали их биографии, но нигде, ни по одной программе хозяина даже не упомянули. Под вечер сообщили, что забастовка в Арекипе прекращена, что завтра откроются гимназии и университет, магазины, и Амалия вспомнила, что туда, в Арекипу, уехал приятель Амбросио: может, его там убили? Симула с Карлотой обсуждали новости, она молча их слушала, а иногда отвлекалась на свое, думала про Амбросио: за тебя испугался, из-за тебя пришел, для тебя. Надо полагать, раз он теперь не министр, здесь больше жить не будет, сказала Симула, а Карлота: вот беда-то, беда для нас для всех, а Амалия подумала: а разве плохо, если Амбросио найдет для них квартирку, конечно, плохо, ведь это значит чужой бедой воспользоваться. Хозяйка вернулась поздно, и не одна, а с сеньоритой Кетой и с сеньоритой Люси. Уселись в комнате, и, покуда Симула готовила ужин, Амалия слышала, как они ее утешали: его отставили, чтобы забастовка кончилась, но от дел не отстранят; он и дома сидя всем будет заправлять, не такой человек, Одрия ему обязан по гроб жизни. Но он ни разу не позвонил, сказала хозяйка, ходя из угла в угол, а они: да он занят выше головы, заседания, совещания, позвонит, а скорей всего, сегодня и приедет. Тут они налегли на виски, а когда пошли за стол, то уже хохотали, сыпали шуточками. Уехала сеньорита Люси около полуночи.
Первой беззвучно пришла Ортенсия: он видел, как на пороге возник ее покачивающийся, словно пламя свечи, силуэт, видел, как она шла, ощупью, как нашарила и включила торшер. В зеркале, стоявшем перед ним, появилось черное покрывало, а в трюмо забился хвост дракона. Он услышал, как Ортенсия начала что-то говорить, но голос изменил ей. Ничего, ничего. Стараясь сохранить равновесие, она двинулась к нему, и вступила в темный угол, где он сидел, и тьма поглотила ее перекошенное дурашливой гримасой лицо. Он остановил ее вопросом, слова выговаривались трудно, звучали тоскливо: а сумасшедшая? сумасшедшая ушла? И ее темный силуэт вместо того, чтобы приблизиться к нему, свернул в сторону, зигзагами двинулся к кровати, мягко обрушился на нее. В слабом свете он увидел ее руку, протянутую к двери, поглядел туда, куда она указывала: Кета тоже уже прокралась в комнату. Ее пышное тело, ее рыжеватые волосы, ее агрессивная стать. Он услышал Ортенсию: не хочет с ней дела иметь, зовет тебя, Кетита, ее посылает подальше, а тебя зовет. О, если бы они онемели, подумал он и решительно схватил ножницы, сверкнул двойной безмолвный клинок, и два языка упали на пол. Они лежали у его ног, два красных, сплюснутых зверька и, корчась в агонии, пачкали кровью ковер. Он засмеялся из своей темной засады, а Кета, по-прежнему стоявшая на пороге, словно ожидая приказа, тоже засмеялась: разве ты, куколка, хочешь иметь дело с Кайито-Дерьмом, разве он не ушел, разве не освободил тебя? Ушел и ушел, зачем он нам нужен, и он с бесконечной тоской подумал: нет, она — не пьяна, она — нет. Она говорила как бездарная актриса, которая к тому же начинает терять память и произносит слова роли медленно, словно боясь спутать текст. Прошу вас, сеньора Эредиа, прошептал он, чувствуя неодолимое разочарование, и гнев исказил его голос. Он видел: она двинулась вперед, изображая неуверенность, услышал: Ортенсия спросила — про кого это он? Ты ее знаешь? Кета села рядом с Ортенсией, ни та, ни другая не смотрели в его сторону, и он вздохнул. Ну, и на черта он нам сдался, куколка, пусть отправляется к ней. Зачем она притворяется, зачем произносит слова, отсечь ей язык. Не поворачивая головы, он перебегал глазами от кровати к зеркальной двери гардероба, от зеркала на стене — к кровати, и тело его напряглось, одеревенело, нервы натянулись, словно из-под сиденья этого креслица вот-вот могли просунуться острия гвоздей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174