Но, покупая подделку, я должен знать, что это подделка.
Том чувствовал, что вступает на очень узкий и скользкий путь. Он сделал еще одну попытку.
— Мне иногда приходят в голову всякие несуразные вещи вроде этой. В конце концов, если человек делает такие хорошие подделки, — так, может быть, пускай себе делает? Я не буду снимать “Человека в кресле” — подделка это или нет.
Мёрчисон, казалось, даже не слышал Тома и сидел, уставившись на картину, о которой Том говорил.
— Знаете, — произнес он, — дело не только в сиреневом цвете, а в самой душе живописи… Ваш прекрасный обед и вино настроили меня на сентиментальный лад.
Они прикончили бутылку марго — лучшую из запасов Тома.
— Вы не думаете, что владельцы Бакмастерской галереи — жулики? — спросил Мёрчисон. — Я-то практически уверен, что так оно и есть. Если бы они не были жуликами, то не торговали бы подделками наряду с подлинниками.
Том понял, что Мёрчисон считает подлинниками все выставленные в галерее картины, кроме “Ванны”.
— Да, — сказал он, — если ваши “Часы” и некоторые другие в самом деле подделки. Но вы меня пока еще не убедили.
— Это потому, что вы так любите своего “Человека в кресле”, — ухмыльнулся Мёрчисон. — Но если ему четыре года, а моей картине не меньше трех, то, значит, эта афера началась уже давно. Возможно, в Лондоне есть и другие подделки, не попавшие на выставку. А если быть откровенным до конца, то я подозреваю и самого Дерватта. Я думаю, что он в сговоре с Бакмастерской галереей, — ради того, чтобы побольше заработать. И что еще странно — вот уже несколько лет не появлялось новых рисунков Дерватта. Очень странно.
— Правда? А почему это странно? — спросил Том с притворным удивлением. На самом деле он знал, что это так и есть, и понимал, что имеет в виду Мёрчисон.
— Рисунок раскрывает личность художника, — объяснил Мёрчисон. — Я додумался до этого сам, а потом уже прочел об этом где-то и убедился, что прав. — Он рассмеялся. — Люди думают, что раз я выпускаю трубы, то мне недоступны тонкие материи. Но рисунок для художника — это все равно что подпись, причем очень сложная. Пожалуй, подпись или картину подделать даже легче, чем рисунок.
— Никогда не думал об этом, — сказал Том и затушил остаток сигары в пепельнице. — Так вы говорите, что встречаетесь с экспертом из Галереи Тейт в субботу?
— Да. Там есть парочка старых картин Дерватта — как вы, вероятно, знаете. И если Ример подтвердит мои подозрения, я нагряну в Бакмастерскую галерею без предупреждения и выведу их на чистую воду.
Мозг Тома начал лихорадочно искать выход. Суббота — это послезавтра. Возможно, Ример захочет сравнить “Часы” и “Человека в кресле” с картинами из своей галереи и с теми, что выставлены в Бакмастерской. Выдержат ли работы Бернарда Тафтса этот экзамен? А если нет? Том подлил Мёрчисону коньяка и плеснул себе, хотя вовсе не хотел пить его. Он сложил руки на груди.
— А знаете, я, пожалуй, не стану предъявлять кому-либо претензий, даже если это подделка.
— Ха! Это дело ваше. Я же придерживаюсь общепринятой морали. Возможно, я старомоден. Но уж какой есть. А что если Дерватт действительно в сговоре с ними?
— О нем говорят чуть ли не как о святом.
— Да, такая легенда ходит. Может быть, в нем и было что-то от святого, когда он был молод и беден. Но он долго жил вдали от мира. А тем временем его друзья в Лондоне сделали ему имя — это несомненно. А когда бедный человек неожиданно становится богатым, с ним многое может произойти.
В этот вечер Том так и не продвинулся вперед ни на шаг. Мёрчисон устал и хотел лечь пораньше.
— Утром я позвоню насчет самолета, — сказал Мёрчисон. — Надо было сделать это еще в Лондоне. Это мое упущение.
— Ну вот, — протянул Том, — надеюсь, вы не уедете рано утром?
— Утром закажем билет, а полечу я ближе к вечеру. Идет?
Том проводил гостя в его комнату, чтобы убедиться, что у него есть все, что может понадобиться.
Он подумал, не позвонить ли Джеффу с Эдом. Но что нового мог он им сообщить, кроме того, что ему так и не удалось переубедить Мёрчисона? И к тому же ему не хотелось, чтобы номер Джеффа слишком часто фигурировал в его телефонных счетах.
6
С самого утра Том решительно настроился на победу. Выпив в постели чашку великолепного кофе мадам Аннет и окончательно проснувшись, он спустился в гостиную, чтобы проверить, не встал ли Мёрчисон. На часах было без четверти девять.
— Мсье завтракает у себя в спальне, — сообщила мадам Аннет.
Пока мадам убирала его комнату, Том побрился в ванной. В ответ на ее вопрос об обеденном меню он сказал, что Мёрчисон собирается уехать во второй половине дня.
— Сегодня четверг. Как вы думаете, удастся вам поймать пару палтусов у рыботорговца и приготовить их к обеду? — В Вильперсе не было своей рыбной лавки, так как деревня была слишком маленькой для этого, и рыбу привозили в фургоне дважды в неделю.
Мадам Аннет эта идея вдохновила.
— А у торговца фруктами замечательный виноград, — сообщила она. — Вы просто не поверите…
— Хорошо, купите тоже, — отозвался Том. Он почти не слушал ее.
В одиннадцать они с Мёрчисоном пошли прогуляться в лес позади владений Тома. Мысли и чувства Тома были в смятении. В приливе откровенности или дружеского расположения, или каких-то иных эмоций — он и сам не знал, как их охарактеризовать, — он показал Мёрчисону собственные живописные опыты — в основном, пейзажи и портреты. Том всегда старался максимально упростить манеру, мысленно ориентируясь на Матисса, но, на его взгляд, это ему плохо удавалось. Правда, один из портретов Элоизы — десятый или двенадцатый из целой серии — получился у него неплохо, и Мёрчисон его похвалил. “Господи боже мой, — думал Том, — я готов раскрыть перед ним душу, прочитать ему стихи, которые я писал Элоизе, сплясать в голом виде танец с саблями, — лишь бы он взглянул на вещи моими глазами!” Но это было неосуществимо. Самолет Мёрчисона вылетал в 16.00. Скоро пора было обедать, так как дорога до Орли в хорошую погоду занимала около часа. Пока Мёрчисон переобувался для лесной прогулки, Том завернул “Человека в кресле” в три слоя гофрированной бумаги, обвязал, сверху обернул коричневой упаковочной бумагой и еще раз обвязал бечевкой. Мёрчисон обещал Тому, что в полете будет держать его картину при себе. Он сказал, что заказал номер в “Мандевиле” на сегодняшний вечер.
— Значит, не забудьте: я не буду выдвигать никаких исков по поводу “Человека в кресле”, — сказал Том.
— Но это не значит, что вы не согласны со мной? — улыбнулся Мёрчисон. — Вы ведь не собираетесь оспаривать мое утверждение, что это подделка?
— Нет, — ответил Том. — Touche . Я готов склониться перед мнением экспертов.
Лес был неподходящим местом для последнего и решительного натиска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Том чувствовал, что вступает на очень узкий и скользкий путь. Он сделал еще одну попытку.
— Мне иногда приходят в голову всякие несуразные вещи вроде этой. В конце концов, если человек делает такие хорошие подделки, — так, может быть, пускай себе делает? Я не буду снимать “Человека в кресле” — подделка это или нет.
Мёрчисон, казалось, даже не слышал Тома и сидел, уставившись на картину, о которой Том говорил.
— Знаете, — произнес он, — дело не только в сиреневом цвете, а в самой душе живописи… Ваш прекрасный обед и вино настроили меня на сентиментальный лад.
Они прикончили бутылку марго — лучшую из запасов Тома.
— Вы не думаете, что владельцы Бакмастерской галереи — жулики? — спросил Мёрчисон. — Я-то практически уверен, что так оно и есть. Если бы они не были жуликами, то не торговали бы подделками наряду с подлинниками.
Том понял, что Мёрчисон считает подлинниками все выставленные в галерее картины, кроме “Ванны”.
— Да, — сказал он, — если ваши “Часы” и некоторые другие в самом деле подделки. Но вы меня пока еще не убедили.
— Это потому, что вы так любите своего “Человека в кресле”, — ухмыльнулся Мёрчисон. — Но если ему четыре года, а моей картине не меньше трех, то, значит, эта афера началась уже давно. Возможно, в Лондоне есть и другие подделки, не попавшие на выставку. А если быть откровенным до конца, то я подозреваю и самого Дерватта. Я думаю, что он в сговоре с Бакмастерской галереей, — ради того, чтобы побольше заработать. И что еще странно — вот уже несколько лет не появлялось новых рисунков Дерватта. Очень странно.
— Правда? А почему это странно? — спросил Том с притворным удивлением. На самом деле он знал, что это так и есть, и понимал, что имеет в виду Мёрчисон.
— Рисунок раскрывает личность художника, — объяснил Мёрчисон. — Я додумался до этого сам, а потом уже прочел об этом где-то и убедился, что прав. — Он рассмеялся. — Люди думают, что раз я выпускаю трубы, то мне недоступны тонкие материи. Но рисунок для художника — это все равно что подпись, причем очень сложная. Пожалуй, подпись или картину подделать даже легче, чем рисунок.
— Никогда не думал об этом, — сказал Том и затушил остаток сигары в пепельнице. — Так вы говорите, что встречаетесь с экспертом из Галереи Тейт в субботу?
— Да. Там есть парочка старых картин Дерватта — как вы, вероятно, знаете. И если Ример подтвердит мои подозрения, я нагряну в Бакмастерскую галерею без предупреждения и выведу их на чистую воду.
Мозг Тома начал лихорадочно искать выход. Суббота — это послезавтра. Возможно, Ример захочет сравнить “Часы” и “Человека в кресле” с картинами из своей галереи и с теми, что выставлены в Бакмастерской. Выдержат ли работы Бернарда Тафтса этот экзамен? А если нет? Том подлил Мёрчисону коньяка и плеснул себе, хотя вовсе не хотел пить его. Он сложил руки на груди.
— А знаете, я, пожалуй, не стану предъявлять кому-либо претензий, даже если это подделка.
— Ха! Это дело ваше. Я же придерживаюсь общепринятой морали. Возможно, я старомоден. Но уж какой есть. А что если Дерватт действительно в сговоре с ними?
— О нем говорят чуть ли не как о святом.
— Да, такая легенда ходит. Может быть, в нем и было что-то от святого, когда он был молод и беден. Но он долго жил вдали от мира. А тем временем его друзья в Лондоне сделали ему имя — это несомненно. А когда бедный человек неожиданно становится богатым, с ним многое может произойти.
В этот вечер Том так и не продвинулся вперед ни на шаг. Мёрчисон устал и хотел лечь пораньше.
— Утром я позвоню насчет самолета, — сказал Мёрчисон. — Надо было сделать это еще в Лондоне. Это мое упущение.
— Ну вот, — протянул Том, — надеюсь, вы не уедете рано утром?
— Утром закажем билет, а полечу я ближе к вечеру. Идет?
Том проводил гостя в его комнату, чтобы убедиться, что у него есть все, что может понадобиться.
Он подумал, не позвонить ли Джеффу с Эдом. Но что нового мог он им сообщить, кроме того, что ему так и не удалось переубедить Мёрчисона? И к тому же ему не хотелось, чтобы номер Джеффа слишком часто фигурировал в его телефонных счетах.
6
С самого утра Том решительно настроился на победу. Выпив в постели чашку великолепного кофе мадам Аннет и окончательно проснувшись, он спустился в гостиную, чтобы проверить, не встал ли Мёрчисон. На часах было без четверти девять.
— Мсье завтракает у себя в спальне, — сообщила мадам Аннет.
Пока мадам убирала его комнату, Том побрился в ванной. В ответ на ее вопрос об обеденном меню он сказал, что Мёрчисон собирается уехать во второй половине дня.
— Сегодня четверг. Как вы думаете, удастся вам поймать пару палтусов у рыботорговца и приготовить их к обеду? — В Вильперсе не было своей рыбной лавки, так как деревня была слишком маленькой для этого, и рыбу привозили в фургоне дважды в неделю.
Мадам Аннет эта идея вдохновила.
— А у торговца фруктами замечательный виноград, — сообщила она. — Вы просто не поверите…
— Хорошо, купите тоже, — отозвался Том. Он почти не слушал ее.
В одиннадцать они с Мёрчисоном пошли прогуляться в лес позади владений Тома. Мысли и чувства Тома были в смятении. В приливе откровенности или дружеского расположения, или каких-то иных эмоций — он и сам не знал, как их охарактеризовать, — он показал Мёрчисону собственные живописные опыты — в основном, пейзажи и портреты. Том всегда старался максимально упростить манеру, мысленно ориентируясь на Матисса, но, на его взгляд, это ему плохо удавалось. Правда, один из портретов Элоизы — десятый или двенадцатый из целой серии — получился у него неплохо, и Мёрчисон его похвалил. “Господи боже мой, — думал Том, — я готов раскрыть перед ним душу, прочитать ему стихи, которые я писал Элоизе, сплясать в голом виде танец с саблями, — лишь бы он взглянул на вещи моими глазами!” Но это было неосуществимо. Самолет Мёрчисона вылетал в 16.00. Скоро пора было обедать, так как дорога до Орли в хорошую погоду занимала около часа. Пока Мёрчисон переобувался для лесной прогулки, Том завернул “Человека в кресле” в три слоя гофрированной бумаги, обвязал, сверху обернул коричневой упаковочной бумагой и еще раз обвязал бечевкой. Мёрчисон обещал Тому, что в полете будет держать его картину при себе. Он сказал, что заказал номер в “Мандевиле” на сегодняшний вечер.
— Значит, не забудьте: я не буду выдвигать никаких исков по поводу “Человека в кресле”, — сказал Том.
— Но это не значит, что вы не согласны со мной? — улыбнулся Мёрчисон. — Вы ведь не собираетесь оспаривать мое утверждение, что это подделка?
— Нет, — ответил Том. — Touche . Я готов склониться перед мнением экспертов.
Лес был неподходящим местом для последнего и решительного натиска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80