Наделенных пророческим талантом глубоко чтят, с младенчества развивают их дар, и всю жизнь такие эльфы находятся на особом положении. Они воспитываются отдельно от других детей, учатся в специальных школах, а после – на закрытом факультете при академии Светлого Господина, и даже влюбиться не могут просто так – неожиданно и навсегда. Они, бедолаги, почти все знают заранее.
У шефанго провидцы редкость. Такая редкость, что в них, как и в судьбу, тоже не верят. Может быть, конечно, и есть на Ямах Собаки сколько-то шефанго с таким осаммэш, но кто это, когда проверял? Что, в самом деле, ерундой-то заниматься.
А если, все-таки, находится такой вот, как Эльрик де Фокс… находится случайно, или так, как, как получилось у Йорика, – заподозрившего странное, когда Яга почти закончила свою ворожбу, и решившего проверить подозрения, – провидцу настоятельно не рекомендуют пользоваться своим талантом. Настоятельно. Для его же блага. Шефанго верят, или, быть может, знают, что провидец не предсказывает будущее, провидец его создает. Он прокладывает Путь. Или – Пути. Не только для себя, для всех, чье «будущее» увидел.
Редкий и страшный талант.
Вот и де Фокс рычит и посылает к акулам, отказываясь признавать очевидное – признал ведь, куда уж тут денешься – и напоминает, что судьбы нет.
Но легко представить, что кто-то, древний и жуткий, презревший и традиции, священные для шефанго, и даже их законы, о нарушении которых невозможно помыслить, кто-то, предавший свою веру, своего бога, оставшийся верным лишь самому себе, наделен осаммэш пророка, и не страшится прибегнуть к нему. Он вообще ничего не страшится – он потерял все, что мог потерять, включая собственную душу. И он, этот кто-то, льет чистую воду в серебряную чашу, смотрит в бесконечность зеркального коридора, следит за полетом птиц, слушает ветер, просто медитирует, наконец, если он достаточно хорошо овладел своим даром. Он не чудовище, нет, Йорик знает о нем достаточно, чтобы утверждать наверняка – он герой. Но бывают герои страшнее любых чудовищ, ведь, в конце концов, чудовища погибают, а жить остаются их убийцы. Для него, этого шефанго, не преграда Безликий океан, для него не существует границ между реальностями, и кто может сказать, что видит он в пророческом трансе? Кто может сказать, сколько чужих судеб сплетает он в узор, преследуя свои, никому не ведомые цели.
Старые шефанго непонятны и опасны. Они и молодые не подарок, чего уж там. А этот непонятен и опасен вдвойне.
Звездный ветер вскинет паруса,
Клич из века в век сыграют трубы.
Тьма открыла вечности глаза,
И в кривой усмешке сжаты губы.
Время сквозь песок стекает пить,
Тянет сквозняком открытой двери,
У бессмертных нет причин не жить,
Если нервы рвет проклятье Зверя.
Проклятье Зверя. Керват.
Тресса, Эфа, любимая, безумная, ледяная девочка с пылающим сердцем. Можно бояться. Можно не понимать. Можно стискивать зубы, ожидая смертельного удара. И все же знать, как знает Легенда, что только Трессе – только Эльрику – и можно верить. В этом мире, или в любом другом. Где угодно.
Только шефанго…
И не хочется думать, что они трое: де Фокс, Йорик, Легенда оказались вплетены в нити таинственных замыслов бездушного, древнего, чуждого им всем существа. Но не получается отвернуться от этой мысли. А Эльрик разъярится, он такой, взбесится, если поверит, что кто-то проложил для него Путь, с которого не свернешь.
И попытается свернуть. И не сможет. Но будет пробовать снова и снова. И сходить с ума при мысли о том, что даже эти его метания предугаданы, предусмотрены, запланированы тем, чужим, холодным и безжалостным.
Впрочем, он ведь и так сумасшедший. Он керват. И ты знаешь об этом, командор, но ты зовешь его своим дэира. И ты знаешь, что он может тебя убить, но ты зовешь его своим дэира. И ты знаешь, что никогда не поймешь его, а он видит тебя насквозь. Но ты зовешь его своим дэира. А он… он твой дэира. И это так же просто, как дыхание или биение сердца. И это так же обязательно. Потому что жить иначе вы оба уже не сможете.
Только шефанго могут понять шефанго…
Так что, командор? Ты грустишь? Или ты радуешься?
Только шефанго…
И ничего, кроме этих слов.
В их душах – ярость и страсть истинных демонов. Их мысли непостижимы. Их кровь ядовита. Они ужасающи, но разве они не прекрасны?
– Хайнэс, – прошелестело на грани слышимости.
Тресса бесшумно скользнула в дверь, присела рядом, зачарованно глядя, как пальцы Йорика перебирают певучие струны. Низкий голос холодным бархатом обернулся вокруг золотой музыкальной основы. Последние строфы песни, последние слова – на два голоса, женский и мужской. Йорик Хасг, чужак, холль, полукровка, и Тресса де Фокс, эрте, наследница Владетельного конунга – эта песня, слова которой были написаны Эдоном Сиэйлах, а музыка – командором Хасгом в равной степени принадлежала им обоим.
Память на весах с самим собой,
Лезвие блеснет лукавым глазом,
Накрывает жаркою волной,
Берег оставляя, лишь для сказок.
Изумрудным заревом закат,
Черное проклятие безумья,
И встречает каждый взглядом взгляд
Зверя на изломе полнолунья…
* * *
Тресса, скрестив ноги, сидела на полу. Прекрасная дева, смертоносное чудовище. Шефанго.
– Йорик, – сказала она, склонив голову и очень внимательно его разглядывая, – у тебя плохие новости, правда?
– Вряд ли это новости, – ответил он. Поразмыслил, сесть на пол самому, или усадить Трессу к себе на колени и выбрал первое: надо было поговорить. – Это точно не новости. Это я просто медленно соображаю. Но сейчас твоя очередь рассказывать. Кстати, что там Легенда?
– Устала она, и перенервничала. Заснула, едва легла. Я оставила с ней Дхиса.
– Где мы сейчас?
– На краю мира. В двух днях пути от границы.
– Мы выйдем из этого дома не там, где вошли в него, так?
– А-ага. Это, вообще, интересный домишко.
– Кто ты здесь?
– Здесь – правительница земли, лежащей за краем мира. Я правлю Межой. Дальше – Небыль, когда я пришла, там не было хозяев, этот мир никому не нужен, но если ты прав, и я привела с собой войну, то сейчас там Финрой. Что еще, командор? Анласитские монастыри в горах?
Йорик улыбнулся.
– Про монастыри я догадался и сам. Соседство гномов ни для кого бесследно не проходит, и тамошние монахи вынуждены признавать реальность нереального. Они распознали бы в тебе… хм-м… нечисть.
– Во мне? – ядовито уточнила Тресса.
– И во мне, – признал Йорик. – Мы духи, так? По меркам этого мира – мы духи, и здесь есть Межа, отделяющая реальность людей от нереальности нашего пласта бытия.
– Да. А дома мы, похоже, все живем на Меже, и люди, и нелюди. И, может быть, там тоже есть свой «тварный мир», только мы понятия не имеем о его существовании, а его обитатели рассказывают про нас страшные сказки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
У шефанго провидцы редкость. Такая редкость, что в них, как и в судьбу, тоже не верят. Может быть, конечно, и есть на Ямах Собаки сколько-то шефанго с таким осаммэш, но кто это, когда проверял? Что, в самом деле, ерундой-то заниматься.
А если, все-таки, находится такой вот, как Эльрик де Фокс… находится случайно, или так, как, как получилось у Йорика, – заподозрившего странное, когда Яга почти закончила свою ворожбу, и решившего проверить подозрения, – провидцу настоятельно не рекомендуют пользоваться своим талантом. Настоятельно. Для его же блага. Шефанго верят, или, быть может, знают, что провидец не предсказывает будущее, провидец его создает. Он прокладывает Путь. Или – Пути. Не только для себя, для всех, чье «будущее» увидел.
Редкий и страшный талант.
Вот и де Фокс рычит и посылает к акулам, отказываясь признавать очевидное – признал ведь, куда уж тут денешься – и напоминает, что судьбы нет.
Но легко представить, что кто-то, древний и жуткий, презревший и традиции, священные для шефанго, и даже их законы, о нарушении которых невозможно помыслить, кто-то, предавший свою веру, своего бога, оставшийся верным лишь самому себе, наделен осаммэш пророка, и не страшится прибегнуть к нему. Он вообще ничего не страшится – он потерял все, что мог потерять, включая собственную душу. И он, этот кто-то, льет чистую воду в серебряную чашу, смотрит в бесконечность зеркального коридора, следит за полетом птиц, слушает ветер, просто медитирует, наконец, если он достаточно хорошо овладел своим даром. Он не чудовище, нет, Йорик знает о нем достаточно, чтобы утверждать наверняка – он герой. Но бывают герои страшнее любых чудовищ, ведь, в конце концов, чудовища погибают, а жить остаются их убийцы. Для него, этого шефанго, не преграда Безликий океан, для него не существует границ между реальностями, и кто может сказать, что видит он в пророческом трансе? Кто может сказать, сколько чужих судеб сплетает он в узор, преследуя свои, никому не ведомые цели.
Старые шефанго непонятны и опасны. Они и молодые не подарок, чего уж там. А этот непонятен и опасен вдвойне.
Звездный ветер вскинет паруса,
Клич из века в век сыграют трубы.
Тьма открыла вечности глаза,
И в кривой усмешке сжаты губы.
Время сквозь песок стекает пить,
Тянет сквозняком открытой двери,
У бессмертных нет причин не жить,
Если нервы рвет проклятье Зверя.
Проклятье Зверя. Керват.
Тресса, Эфа, любимая, безумная, ледяная девочка с пылающим сердцем. Можно бояться. Можно не понимать. Можно стискивать зубы, ожидая смертельного удара. И все же знать, как знает Легенда, что только Трессе – только Эльрику – и можно верить. В этом мире, или в любом другом. Где угодно.
Только шефанго…
И не хочется думать, что они трое: де Фокс, Йорик, Легенда оказались вплетены в нити таинственных замыслов бездушного, древнего, чуждого им всем существа. Но не получается отвернуться от этой мысли. А Эльрик разъярится, он такой, взбесится, если поверит, что кто-то проложил для него Путь, с которого не свернешь.
И попытается свернуть. И не сможет. Но будет пробовать снова и снова. И сходить с ума при мысли о том, что даже эти его метания предугаданы, предусмотрены, запланированы тем, чужим, холодным и безжалостным.
Впрочем, он ведь и так сумасшедший. Он керват. И ты знаешь об этом, командор, но ты зовешь его своим дэира. И ты знаешь, что он может тебя убить, но ты зовешь его своим дэира. И ты знаешь, что никогда не поймешь его, а он видит тебя насквозь. Но ты зовешь его своим дэира. А он… он твой дэира. И это так же просто, как дыхание или биение сердца. И это так же обязательно. Потому что жить иначе вы оба уже не сможете.
Только шефанго могут понять шефанго…
Так что, командор? Ты грустишь? Или ты радуешься?
Только шефанго…
И ничего, кроме этих слов.
В их душах – ярость и страсть истинных демонов. Их мысли непостижимы. Их кровь ядовита. Они ужасающи, но разве они не прекрасны?
– Хайнэс, – прошелестело на грани слышимости.
Тресса бесшумно скользнула в дверь, присела рядом, зачарованно глядя, как пальцы Йорика перебирают певучие струны. Низкий голос холодным бархатом обернулся вокруг золотой музыкальной основы. Последние строфы песни, последние слова – на два голоса, женский и мужской. Йорик Хасг, чужак, холль, полукровка, и Тресса де Фокс, эрте, наследница Владетельного конунга – эта песня, слова которой были написаны Эдоном Сиэйлах, а музыка – командором Хасгом в равной степени принадлежала им обоим.
Память на весах с самим собой,
Лезвие блеснет лукавым глазом,
Накрывает жаркою волной,
Берег оставляя, лишь для сказок.
Изумрудным заревом закат,
Черное проклятие безумья,
И встречает каждый взглядом взгляд
Зверя на изломе полнолунья…
* * *
Тресса, скрестив ноги, сидела на полу. Прекрасная дева, смертоносное чудовище. Шефанго.
– Йорик, – сказала она, склонив голову и очень внимательно его разглядывая, – у тебя плохие новости, правда?
– Вряд ли это новости, – ответил он. Поразмыслил, сесть на пол самому, или усадить Трессу к себе на колени и выбрал первое: надо было поговорить. – Это точно не новости. Это я просто медленно соображаю. Но сейчас твоя очередь рассказывать. Кстати, что там Легенда?
– Устала она, и перенервничала. Заснула, едва легла. Я оставила с ней Дхиса.
– Где мы сейчас?
– На краю мира. В двух днях пути от границы.
– Мы выйдем из этого дома не там, где вошли в него, так?
– А-ага. Это, вообще, интересный домишко.
– Кто ты здесь?
– Здесь – правительница земли, лежащей за краем мира. Я правлю Межой. Дальше – Небыль, когда я пришла, там не было хозяев, этот мир никому не нужен, но если ты прав, и я привела с собой войну, то сейчас там Финрой. Что еще, командор? Анласитские монастыри в горах?
Йорик улыбнулся.
– Про монастыри я догадался и сам. Соседство гномов ни для кого бесследно не проходит, и тамошние монахи вынуждены признавать реальность нереального. Они распознали бы в тебе… хм-м… нечисть.
– Во мне? – ядовито уточнила Тресса.
– И во мне, – признал Йорик. – Мы духи, так? По меркам этого мира – мы духи, и здесь есть Межа, отделяющая реальность людей от нереальности нашего пласта бытия.
– Да. А дома мы, похоже, все живем на Меже, и люди, и нелюди. И, может быть, там тоже есть свой «тварный мир», только мы понятия не имеем о его существовании, а его обитатели рассказывают про нас страшные сказки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87