Обожаю лыжи!
Один раз отдыхали на море. На Азовском. Но тут нам не повезло. Какие-то штормы, дожди, ветры. Купаться удалось лишь несколько раз, загорать - и того меньше. И, наверное, потому у нас с Леной появилось к югу настороженное отношение.
Вот, в общем-то, и все наши отпуска. Не густо, конечно, но ведь и до серебряной свадьбы нам далековато. Сколько мы вместе? Всего ничего.
В этом смысле у Вадима жизнь куда богаче. Он уже дважды выезжал на лето с детским садом километров за сто от города. А для него это Австралия. Там такие впечатления, что потом ползимы он по своей манере крайне обстоятельно - нам повествует об этом. Значительное место в этом рассказе занимали бабочки, жучки, птицы, стрекозы и, разумеется, воспоминание на всю жизнь - еж! Еще долгое время после того лета весь животный мир для Вадима подразделялся на два вида: "больше ежа" и "меньше ежа".
Например, читая ему сказку о Коньке-горбунке и упомянув о ките, я немедленно услышал вопрос: "А кит больше ежа или меньше?"
Вопросы кончились, когда мы впервые (уж не знаю, почему с таким опозданием) повели Вадима в зоопарк.
Это явилось потрясением на всю жизнь.
Повидав слона, бегемота, верблюда, он вдруг понял, сколь жалок размерами был еж. Вадим очень переживал за ежа, он плакал и с тайной надеждой все спрашивал:
- А большие ежи бывают?
- Бывают, - отвечал я и повел его смотреть дикобраза.
Дикобраз немного утешил Вадима - он все же был больше ежа, но не настолько, чтобы принести окончательное утешение. Некоторое время он крепился, но потом все же спросил:
- А больше слона ежи бывают?
- Бывают, - неожиданно вмешалась Лена, - если они хорошо кушают. Если съедают весь суп, например.
Но Вадим оказался хитрей. Он сразу раскусил наивный Ленин педагогический прием, проследил логическую связь и, тщательно все продумав, изрек:
- Пусть еж кушает суп, - и, забивая последний гвоздь в несостоявшийся воспитательный маневр матери, торжествующе добавил: "Я - не еж!"
По внешности, конечно, нет. А что касается характера, это еще подлежит изучению...
Не то, что у нас с Леной. Мы очень любим восхищаться нашими характерами. И какими только качествами мы не наделены: и добрые, и отходчивые, и уступчивые, и легкие, и веселые... Нам только крыльев не хватает, чтобы стать ангелами.
Мы, действительно, очень редко ссоримся.
"Ничего, не огорчайся, это еще придет", - зловеще предсказывает Лена, когда я ее чем-нибудь тяжко обижаю, например, не иду с ней в кино, не хвалю ее новую прическу или иронизирую над ее подругой (глупой, как телеграфный столб, и патологически лишенной чувства юмора, но "бедняжкой, такой одинокой", по мнению Лены, - еще бы!).
А вообще мы живем счастливо.
Кто это сказал: "Счастлив тот, кто утром с удовольствием идет на работу, а вечером с удовольствием возвращается домой"? Не помню. Но это о нас.
Я, действительно, не представляю себе жизнь без Вадима и Лены. И не представляю себе жизнь без моей работы. Даже если все мои тренировки, подготовка, учеба один только раз и пригодятся за всю жизнь.
Конечно, хорошо, если б они вообще не пригодились.
Это, как армия. Она десятилетиями готовится, учится, находится всегда в боевой готовности, а войны может и не быть. И дай бог, чтобы ее не было.
Когда-нибудь наступит на земле полная уверенность, что не будет войны, и тогда армия перестанет существовать.
Когда-нибудь на земле переведутся все преступники (или хотя бы наиболее опасные) и тогда отпадет потребность в милиции, только ГАИ останется.
Тогда я как раз и пойду учителем физкультуры в школу или стану лесным парашютистом-пожарником или, на худой конец, буду руководить хором в милицейской самодеятельности (ах, да, милиции-то не будет, ну, ладно, в самодеятельности какой-нибудь кондитерской фабрики).
Удивительная профессия у милиционеров - делать все возможное, чтобы остаться без работы!
...А пока что можно остаться и без головы.
Я смотрю на гигантскую черную тушу самолета, что возвышается надо мной, пытаясь себе представить, что там внутри происходит.
Я представляю себе всех этих измученных, запуганных, отчаявшихся людей, старых и молодых, женщин и мужчин, здоровых и больных, наших и иностранцев.
У каждого из них где-то есть своя жизнь, кто-то их ждет, кто-то провожал. Каждого в конце пути встретят какие-то радости, какие-то приятные события, люди, дела (ну, может, не каждого, но, наверняка, большинство).
Там летят японские артисты - они возвращаются домой довольные, их чудесно принимали у нас, а быть хорошо принятыми для танцоров и балерин в Советском Союзе, это что-нибудь да значит. Там летят наши ученые - они наверняка долго готовились к своему научному конгрессу, их ждет интересная работа, диспуты с коллегами, увлекательные доклады. А наши гимнастки-студентки, ручаюсь, рассчитывали на высшие награды в этом первенстве мира по художественной гимнастике, на этом светлом празднике, который небось только и снился им последнее время. А этих старых туристов-американцев ждут новые города, неизвестная и хорошо известная им страна - Японская империя.
Там и дети - им легче всего. Они ничего не понимают. Ну, что думает сейчас этот ребенок, о котором сообщали летчики, которого держат заложником возле их кабины? Может, плачет, а, может, спит, а, может, с любопытством трогает пальцем непонятную блестящую игрушку, которую тетя держит все время около его виска.
Я представляю себе и эту "тетю" (японцы сообщили нам приметы бандитов). Совсем молодая девушка, хорошенькая, элегантная, хрупкая на вид. Чудовище! Как может быть такое!
Ну, троих других я тоже себе хорошо представляю: два настоящих бандита, профессиональные убийцы и вторая - женщина-наркоманка, преступница. Но первая-то, судя по данным на нее, воспитанная дочка порядочных родителей!
Лишнее напоминание, что преступление, подлость, самая страшная человеческая мерзость может рядиться в любые одежды: и чистые, и красивые, и светлые.
Так что, хоть и не люблю я это слово "бдительность", затрепали его, но никуда не денешься, не обойтись без него.
Странное дело, мы, милиционеры, казалось бы, никому не должны доверять, всех подозревать. А мы, наоборот, верим людям. Почему? Наверное, потому что примеров того, как самоотверженно, охотно, добровольно помогают нам люди у нас неизмеримо больше, чем примеров того, как нас пытаются обмануть.
Человеку можем не поверить, людям верим всегда.
Эту мысль неоднократно высказывал нам наш преподаватель полковник Дубравин. Старый чекист, он всю войну провел в партизанах и частенько делился с нами, молодыми, своими воспоминаниями.
Историй он знал великое множество, на все случаи жизни. И происшедшие с ним самим и с его товарищами по партизанскому отряду, по подполью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Один раз отдыхали на море. На Азовском. Но тут нам не повезло. Какие-то штормы, дожди, ветры. Купаться удалось лишь несколько раз, загорать - и того меньше. И, наверное, потому у нас с Леной появилось к югу настороженное отношение.
Вот, в общем-то, и все наши отпуска. Не густо, конечно, но ведь и до серебряной свадьбы нам далековато. Сколько мы вместе? Всего ничего.
В этом смысле у Вадима жизнь куда богаче. Он уже дважды выезжал на лето с детским садом километров за сто от города. А для него это Австралия. Там такие впечатления, что потом ползимы он по своей манере крайне обстоятельно - нам повествует об этом. Значительное место в этом рассказе занимали бабочки, жучки, птицы, стрекозы и, разумеется, воспоминание на всю жизнь - еж! Еще долгое время после того лета весь животный мир для Вадима подразделялся на два вида: "больше ежа" и "меньше ежа".
Например, читая ему сказку о Коньке-горбунке и упомянув о ките, я немедленно услышал вопрос: "А кит больше ежа или меньше?"
Вопросы кончились, когда мы впервые (уж не знаю, почему с таким опозданием) повели Вадима в зоопарк.
Это явилось потрясением на всю жизнь.
Повидав слона, бегемота, верблюда, он вдруг понял, сколь жалок размерами был еж. Вадим очень переживал за ежа, он плакал и с тайной надеждой все спрашивал:
- А большие ежи бывают?
- Бывают, - отвечал я и повел его смотреть дикобраза.
Дикобраз немного утешил Вадима - он все же был больше ежа, но не настолько, чтобы принести окончательное утешение. Некоторое время он крепился, но потом все же спросил:
- А больше слона ежи бывают?
- Бывают, - неожиданно вмешалась Лена, - если они хорошо кушают. Если съедают весь суп, например.
Но Вадим оказался хитрей. Он сразу раскусил наивный Ленин педагогический прием, проследил логическую связь и, тщательно все продумав, изрек:
- Пусть еж кушает суп, - и, забивая последний гвоздь в несостоявшийся воспитательный маневр матери, торжествующе добавил: "Я - не еж!"
По внешности, конечно, нет. А что касается характера, это еще подлежит изучению...
Не то, что у нас с Леной. Мы очень любим восхищаться нашими характерами. И какими только качествами мы не наделены: и добрые, и отходчивые, и уступчивые, и легкие, и веселые... Нам только крыльев не хватает, чтобы стать ангелами.
Мы, действительно, очень редко ссоримся.
"Ничего, не огорчайся, это еще придет", - зловеще предсказывает Лена, когда я ее чем-нибудь тяжко обижаю, например, не иду с ней в кино, не хвалю ее новую прическу или иронизирую над ее подругой (глупой, как телеграфный столб, и патологически лишенной чувства юмора, но "бедняжкой, такой одинокой", по мнению Лены, - еще бы!).
А вообще мы живем счастливо.
Кто это сказал: "Счастлив тот, кто утром с удовольствием идет на работу, а вечером с удовольствием возвращается домой"? Не помню. Но это о нас.
Я, действительно, не представляю себе жизнь без Вадима и Лены. И не представляю себе жизнь без моей работы. Даже если все мои тренировки, подготовка, учеба один только раз и пригодятся за всю жизнь.
Конечно, хорошо, если б они вообще не пригодились.
Это, как армия. Она десятилетиями готовится, учится, находится всегда в боевой готовности, а войны может и не быть. И дай бог, чтобы ее не было.
Когда-нибудь наступит на земле полная уверенность, что не будет войны, и тогда армия перестанет существовать.
Когда-нибудь на земле переведутся все преступники (или хотя бы наиболее опасные) и тогда отпадет потребность в милиции, только ГАИ останется.
Тогда я как раз и пойду учителем физкультуры в школу или стану лесным парашютистом-пожарником или, на худой конец, буду руководить хором в милицейской самодеятельности (ах, да, милиции-то не будет, ну, ладно, в самодеятельности какой-нибудь кондитерской фабрики).
Удивительная профессия у милиционеров - делать все возможное, чтобы остаться без работы!
...А пока что можно остаться и без головы.
Я смотрю на гигантскую черную тушу самолета, что возвышается надо мной, пытаясь себе представить, что там внутри происходит.
Я представляю себе всех этих измученных, запуганных, отчаявшихся людей, старых и молодых, женщин и мужчин, здоровых и больных, наших и иностранцев.
У каждого из них где-то есть своя жизнь, кто-то их ждет, кто-то провожал. Каждого в конце пути встретят какие-то радости, какие-то приятные события, люди, дела (ну, может, не каждого, но, наверняка, большинство).
Там летят японские артисты - они возвращаются домой довольные, их чудесно принимали у нас, а быть хорошо принятыми для танцоров и балерин в Советском Союзе, это что-нибудь да значит. Там летят наши ученые - они наверняка долго готовились к своему научному конгрессу, их ждет интересная работа, диспуты с коллегами, увлекательные доклады. А наши гимнастки-студентки, ручаюсь, рассчитывали на высшие награды в этом первенстве мира по художественной гимнастике, на этом светлом празднике, который небось только и снился им последнее время. А этих старых туристов-американцев ждут новые города, неизвестная и хорошо известная им страна - Японская империя.
Там и дети - им легче всего. Они ничего не понимают. Ну, что думает сейчас этот ребенок, о котором сообщали летчики, которого держат заложником возле их кабины? Может, плачет, а, может, спит, а, может, с любопытством трогает пальцем непонятную блестящую игрушку, которую тетя держит все время около его виска.
Я представляю себе и эту "тетю" (японцы сообщили нам приметы бандитов). Совсем молодая девушка, хорошенькая, элегантная, хрупкая на вид. Чудовище! Как может быть такое!
Ну, троих других я тоже себе хорошо представляю: два настоящих бандита, профессиональные убийцы и вторая - женщина-наркоманка, преступница. Но первая-то, судя по данным на нее, воспитанная дочка порядочных родителей!
Лишнее напоминание, что преступление, подлость, самая страшная человеческая мерзость может рядиться в любые одежды: и чистые, и красивые, и светлые.
Так что, хоть и не люблю я это слово "бдительность", затрепали его, но никуда не денешься, не обойтись без него.
Странное дело, мы, милиционеры, казалось бы, никому не должны доверять, всех подозревать. А мы, наоборот, верим людям. Почему? Наверное, потому что примеров того, как самоотверженно, охотно, добровольно помогают нам люди у нас неизмеримо больше, чем примеров того, как нас пытаются обмануть.
Человеку можем не поверить, людям верим всегда.
Эту мысль неоднократно высказывал нам наш преподаватель полковник Дубравин. Старый чекист, он всю войну провел в партизанах и частенько делился с нами, молодыми, своими воспоминаниями.
Историй он знал великое множество, на все случаи жизни. И происшедшие с ним самим и с его товарищами по партизанскому отряду, по подполью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30