– Ну, теперь расскажи нам обо всем и ничего не скрывай, – попросил Вайли.
– В Корке уж больше не мог оставаться, – проговорил Ниери, – все из-за этого болвана Красноветки… да, он был последней каплей…
– Выпей еще кофе, – посоветовал Вайли. – Может, полегчает.
И Ниери последовал совету.
– А что ты вообще здесь делаешь, в этой дыре? – спросил Вайли. – Почему ты в Дублине, а не в Корке?
– «Сад» мой, расположенный на Большом Променаде, – ответил Ниери, – оказался вычищенным, как тарелка, на которую сначала была навалена гора еды, а потом вдруг на ней и крошки не осталось, и в довершение всего ее еще и перевернули вверх дном.
– А что случилось с твоей бородой? – продолжал расспросы Вайли.
– Безжалостно изгнана с лица, – отрешенно сказал Ниери, – во исполнение обета, и уж никогда ей более не украшать умную узколикость, никогда более ей не разряжать свой жизненный заряд по предустановленным судьбой путям…
– Туманно и загадочно высказываешься, Ниери.
– Напомню тебе, Игла Вайли, что полнота любви, как в любви телесной, так и в единении умов, достигается лишь через открытие доступа к самым сокровенным местам. Вот такова pudenda моей psyche.
– Кэтлин! – позвал Вайли.
– Но если ты предашь меня, то тебе уготована судьба Гиппаса.
– Того самого, я полагаю, которого называли Акусматиком? – высказал предположение Вайли. – Но какое именно наказание постигло его, я не помню.
– Утоплен в глубокой луже, – объявил Ниери, – за то, что разгласил теорему о несоизмеримости стороны и диагонали.
– Да сгинут все болтуны! – вскричал Вайли.
– И за сооружение модели правильного доде… – Ниери икнул, – извини… правильного додекаэдра.
Рассказ Ниери, смягченный, очищенный от непристойностей, сокращенный, приукрашенный, о том, как же так получилось, что его терпению, а заодно и пребыванию в Корке, пришел конец, сводился к следующему.
Едва только девица Двайер осчастливила Ниери тем, что отчаялась привлечь внимание капитана авиации Эллимана к своей особе, она полностью слилась с тем фоном, на котором раньше так красиво выделялась. Счастью Ниери пришел конец, и он написал господину Курту Коффке письмо, требуя объяснения, но до сих пор так и не получил ответа.
И тогда возникла проблема – как разорвать сношения с этим кусочком хаоса, не задевая особо его чувства. Plaisir de rompre, которая составляла для Мерфи главный смысл и оправдание поддержанию какого-либо общения с людьми, была полностью чужда Ниери. Он настаивал на том, что не достоин девицы Двайер, и делал это с помощью слов и поступков; хотя то был и затасканный приемчик, но он принес желаемые результаты. И прошло всего немного времени, прежде чем девице Двайер удалось осчастливить капитана авиации Эллимана, который отчаялся привлечь внимание девицы Фаррен из Рингсакидди.
А несколько позже, в марте, Ниери повстречался с девицей Кунихэн, и его отношения с ней можно было бы описать как своего рода запоздалое сожаление Дивеса по поводу Лазаря, правда, не нашлось Авраама, который замолвил бы за него словечко. Девица Кунихэн сказала, что ей жаль, но грудь ее, говоря метафорически, занята уже склоненной головой другого. И тем не менее она призналась, что тронута и польщена вниманием, однако, увы, ее чувства отданы другому. Счастливчиком, как Ниери было сказано после того, как он пригрозил свою грудь приставить к смертельно опасному шипу, был господин Мерфи, один из его, Ниери, ученых сподвижников.
– Бог ты мой! – воскликнул Вайли.
– Да, он, эта аполлоническая, астеническая дылда, – простонал Ниери, – этот шизофренический спазмофил, это он занял место на груди и в сердце этого ангельского создания Кунихэн. Как такое возможно?
– Удивительно. Мерфи – эта знаменито-никчемная и ничтожная личность, и вдруг такое, – подивился Вайли. – Он однажды со мной заговорил.
– Когда я видел его в последний раз, – продолжил свой рассказ Ниери, – он заявил мне, что копит деньги на аппарат искусственного дыхания для пьющих, который поможет ему поддерживать дыхание тогда, когда ему самому дышать уже надоест.
– А я вот вспомнил, как он выражал надежду, что я смогу спокойно вернуться к своей бутылке и никто меня уже не остановит.
Сердце Ниери, когда оно находилось не в приостановленном, а в обычном, рабочем состоянии, не только страдало от неразделенных чувств к девице Кунихэн, но еще и кровью обливалось, ибо Ниери пребывал в уверенности, что ее подло бросили. Ниери припомнил, как Мерфи хвастал, что устраивает свои амурные дела по принципам, установленным в «Печальном Пастухе» Флетчера, а те выражения, которые он употреблял, говоря о девице Кунихэн, вполне красноречиво подтверждали, что он не выделял ее среди других как личность, заслуживающую особого к ней отношения. Мерфи ушел из Гимнастической Школы в феврале, приблизительно за месяц до того, как Ниери познакомился с девицей Кунихэн. И с тех пор у Ниери о нем никаких сведений не было, если не считать сообщения о том, что Мерфи видели в Лондоне, в Великий Четверг на Страстной Неделе перед Пасхой под вечер. Он лежал на спине на траве в Гайд-Парке, погруженный в летаргическое оцепенение, из которого его, несмотря ни на какие усилия, вывести не удалось.
Ниери осаждал Кунихэн вниманием и ухаживаниями, посылая ей плоды манго, орхидеи, кубинские сигареты и прочее, и среди этого прочего он подарил ей экземпляр своего трактата «Учение о Пределе» с дарственной надписью, сделанной страстным росчерком пера. Она никаким особым образом не реагировала на эти подарки, но и не отсылала их, и это обстоятельство позволяло Ниери питать некоторые надежды на будущее. Наконец она назначила ему предполуденное свидание у гробницы преподобного Праута, что на кладбище Шэндон, единственное известное ей место в Корке, в котором наиболее благоприятным образом сочетались свежий воздух, возможность уединиться и невозможность подвергнуться нападению.
Ниери прибыл на место свидания с букетом особо изысканных орхидей, которые она, опоздав на два часа, снисходительно приняла и положила на могильную плиту. Затем она сделала заявление, смысл которого сводился к тому, что она пришла лишь для того, чтобы избавить несчастного страдальца Ниери от каких бы то ни было матримониальных и прочих надежд, связанных с ее особой, которые Ниери еще мог питать.
Кунихэн заявила также, что она уготована для Мерфи, который все оставил для того, чтобы иметь возможность устроить для своей принцессы, то есть для нее, Кунихэн, в каком-нибудь не столь запущенном местечке на земном шаре обиталище, достойное ее, и как только он это сделает, прилетит к ней на крыльях любви и заберет ее с собой. Она рассказала, что не получала от него никаких известий с момента его отбытия и поэтому достоверно не знает, где он находится и чем занимается, но это обстоятельство ее не беспокоит, ибо перед отъездом он пояснил ей, что для него заниматься устройством достойного обиталища и любовью одновременно, пусть даже и через посредство писем, никак не возможно, и поэтому он ей писать не будет и подаст о себе знать лишь тогда, когда сможет доложить об успешном окончании своих дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73