Но ничего такого он не обнаружил. К югу от Королевской Бесплатной Больницы когда-то располагался небольшой скверик, но теперь большая часть его пребывала погребенной под неостановимо разрастающейся злокачественной городской тканью, именуемой домами с дешевыми квартирами, а остальная часть оказалась отданной во власть мусорников и гадких бактерий.
В тот момент Мерфи охотно бы променял уготованное ему, как он надеялся, на неопределенный срок место в Передней Чистилища на пять минут в своем кресле-качалке; в обмен на пребывание в состоянии зародыша, вернувшегося в лоно, он отказался бы даже от пребывания с подветренной стороны Скалы Белаква, от созерцания на рассвете камышей, трепещущих в эстральном свете у воды, и солнца, заливающего по мере восхождения своим сиянием мир, неподверженный искуплению до тех пор, пока он, Мерфи, не завершит круг своих мечтаний, уходящих ко временам еще нерожденного дитяти, охватывающих период от момента зачатия – сперматозоидной вольности – до распада в печи крематория. Он питал столь высокие надежды на возможность пережить некие особые ощущения post mortem, столь явственно он представлял себе их суть, что он и в самом деле надеялся испытать их, прожив предварительно весьма длинную жизнь… А потом, после жизни, перед тем, как с великими трудами ему придется взбираться по исключительно крутому склону к высотам Рая, у него будет предостаточно времени на мечтания, на созерцания зорь, оживляющих потусторонние небеса с их собственными зодиакальными знаками… И с Божьей помощью ни один из этих гадких бакалейщиков своими проклятиями не сократит ему пребывания в счастливых сферах!
Такова была его фантазия, возможно, самая четко организованная из всех его фантазий. Она относилась к тем из них, которые лежали за пределами страданий, она открывала красоты свободы.
Мерфи, чуть ли не теряющий сознание, прислонился к ограде Королевской Бесплатной Больницы и опять принялся умножать свои бессильные клятвы отказаться от мечтаний и о горнем, и о низменном, если только какой-нибудь чудодейственной силой он будет перенесен в свое кресло-качалку и ему будет позволено покачаться в нем ну хотя бы минуг пять… Но если ему не суждено быть помещенным в кресло-качалку, то пусть будет позволено хотя бы отыскать кусочек старого доброго английского газона с его замечательной травкой, на которой он мог бы улечься, забыться, перестать замечать то, что его окружало, погрузиться в дивный мир, в котором не было бакалейщиков, раковых опухолей, называемых домами, в котором пребывал бы лишь он сам и больше никого бы не было, он, счастливо лишенный всякого лишнего знания.
Ближайшим местом, где он мог бы найти такое отдохновение на мураве, насколько он помнил, являлся маленький скверик на Линкольнз Инн Филдз. Правда, атмосфера там всегда гнусная, насыщенная миазмами обмана, мошенничества, подлости, жульничества; там собирались обманщики и обманутые, жулики и обжуленные, темные дельцы и светлые труженики, там тянуло холодком тюремной камеры, там витала тень виселицы… но там была трава, там росло даже несколько незатейливых деревьев.
Сделав всего пару шагов по направлению, долженствующему привести его к тому малому убежищу, которое, как ни плохо оно само по себе, но все же лучше, чем просто асфальт, Мерфи тут же вернулся к ограде и снова оперся о нее, ибо осознал, что в его состоянии шансов добраться до более близкого сквера не больше, чем до значительно более далекого Гайд-Парка, хотя, строго говоря, газоны Гайд-Парка были бы намного предпочтительнее… А для начала ему бы неплохо присесть, а уж потом можно было бы подумать над тем, где бы прилечь. Как говорится, прежде чем бежать, следует пройтись не спеша, прежде чем улечься, неплохо бы посидеть… Мерфи стал даже подумывать, не истратить ли ему те деньги, которые он приберег на обед, на то, чтобы доехать домой, но если он заявится так рано, то Силия подумает, что он прекратил поиски работы. Да, Силия еще пребывала подле него, так как пообещала, что не «уйдет», что бы ни произошло, и даже в том случае, если ей придется вернуться к своему занятию… Какой выход? Пообедать немедленно, несмотря на то что еще совсем рано и его до обычного повышенного слюноотделения в предвкушении обеда оставалось не менее часу.
Обед для Мерфи являлся своего рода ритуалом, не изгаженным пошлыми мыслями о том, что его главная задача – обеспечить питание и соответственно пополнение сил. И он двинулся вдоль ограды, высматривая одну из тех закусочных, в которой можно было бы дешево пообедать. Увидев то, что искали его глаза, он рискнул оторваться от ограды, а оторвавшись, тут же бросился к спасительным стульям. Ощущение того, что его седалище соприкасается с плоской поверхностью стула, было столь сладостным, что он тут же вскочил и повторил процесс размещения зада на стуле, но на этот раз сделал это медленно, со вкусом, с расстановкой. Не так часто получаешь столь приятные ощущения, и поэтому относиться к ним следует соответствующим образом – крайне бережно. Увы, вторичное помещение седалищной части на стул принесло лишь разочарование.
Подняв глаза, он увидел официантку, которая стояла перед ним с таким отсутствующим видом, что ему оказалось очень трудно представить себя в роли клиента, делающего заказ, который ей нужно записать да потом еще и принести. Спустя некоторое время, видя, что официантка не собирается уходить, Мерфи, слегка откашлявшись, произнес тоном, которым собираются заказывать блюдо, требующее особого искусства шеф-повара:
– А вот принесите-ка мне…
И запнулся. Он решил выдержать паузу, которая, как он вычитал в трудах по психологии Освальда Кюльпа, необходима для того, чтобы предварительный сигнал, предшествующий главному сообщению, мог подготовить нужную реакцию и снять напряжение, вызванное необходимостью такую реакцию проявлять. Когда Мерфи решил, что нужный промежуток времени истек, он огласил главную часть своего сообщения:
– Да, принесите-ка мне чашечку чайку и пакетик печенья «ассорти».
Вполне калорийно сбалансированный обед и как раз по его средствам.
А официантка, словно подчиняясь каким-то его волшебным чарам или неожиданно догадавшись о его «вздымающихся», как это когда-то назвал Вайли, способностях, несколько срывающимся голосом тихо и быстро (быстро, наверное, потому, что боялась наплыва других клиентов, которых пришлось бы спешно обслуживать) проговорила:
– Для тебя я Вера, дорогуша.
Нельзя сказать, что Мерфи воспринял это с большой заинтересованностью.
Да, Мерфи испытывал доверие к школе психологии Кюльпа. И Марбе, и Бюлер могли заблуждаться, даже Уотт ошибался – он был человек, а разве человеку не свойственно ошибаться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
В тот момент Мерфи охотно бы променял уготованное ему, как он надеялся, на неопределенный срок место в Передней Чистилища на пять минут в своем кресле-качалке; в обмен на пребывание в состоянии зародыша, вернувшегося в лоно, он отказался бы даже от пребывания с подветренной стороны Скалы Белаква, от созерцания на рассвете камышей, трепещущих в эстральном свете у воды, и солнца, заливающего по мере восхождения своим сиянием мир, неподверженный искуплению до тех пор, пока он, Мерфи, не завершит круг своих мечтаний, уходящих ко временам еще нерожденного дитяти, охватывающих период от момента зачатия – сперматозоидной вольности – до распада в печи крематория. Он питал столь высокие надежды на возможность пережить некие особые ощущения post mortem, столь явственно он представлял себе их суть, что он и в самом деле надеялся испытать их, прожив предварительно весьма длинную жизнь… А потом, после жизни, перед тем, как с великими трудами ему придется взбираться по исключительно крутому склону к высотам Рая, у него будет предостаточно времени на мечтания, на созерцания зорь, оживляющих потусторонние небеса с их собственными зодиакальными знаками… И с Божьей помощью ни один из этих гадких бакалейщиков своими проклятиями не сократит ему пребывания в счастливых сферах!
Такова была его фантазия, возможно, самая четко организованная из всех его фантазий. Она относилась к тем из них, которые лежали за пределами страданий, она открывала красоты свободы.
Мерфи, чуть ли не теряющий сознание, прислонился к ограде Королевской Бесплатной Больницы и опять принялся умножать свои бессильные клятвы отказаться от мечтаний и о горнем, и о низменном, если только какой-нибудь чудодейственной силой он будет перенесен в свое кресло-качалку и ему будет позволено покачаться в нем ну хотя бы минуг пять… Но если ему не суждено быть помещенным в кресло-качалку, то пусть будет позволено хотя бы отыскать кусочек старого доброго английского газона с его замечательной травкой, на которой он мог бы улечься, забыться, перестать замечать то, что его окружало, погрузиться в дивный мир, в котором не было бакалейщиков, раковых опухолей, называемых домами, в котором пребывал бы лишь он сам и больше никого бы не было, он, счастливо лишенный всякого лишнего знания.
Ближайшим местом, где он мог бы найти такое отдохновение на мураве, насколько он помнил, являлся маленький скверик на Линкольнз Инн Филдз. Правда, атмосфера там всегда гнусная, насыщенная миазмами обмана, мошенничества, подлости, жульничества; там собирались обманщики и обманутые, жулики и обжуленные, темные дельцы и светлые труженики, там тянуло холодком тюремной камеры, там витала тень виселицы… но там была трава, там росло даже несколько незатейливых деревьев.
Сделав всего пару шагов по направлению, долженствующему привести его к тому малому убежищу, которое, как ни плохо оно само по себе, но все же лучше, чем просто асфальт, Мерфи тут же вернулся к ограде и снова оперся о нее, ибо осознал, что в его состоянии шансов добраться до более близкого сквера не больше, чем до значительно более далекого Гайд-Парка, хотя, строго говоря, газоны Гайд-Парка были бы намного предпочтительнее… А для начала ему бы неплохо присесть, а уж потом можно было бы подумать над тем, где бы прилечь. Как говорится, прежде чем бежать, следует пройтись не спеша, прежде чем улечься, неплохо бы посидеть… Мерфи стал даже подумывать, не истратить ли ему те деньги, которые он приберег на обед, на то, чтобы доехать домой, но если он заявится так рано, то Силия подумает, что он прекратил поиски работы. Да, Силия еще пребывала подле него, так как пообещала, что не «уйдет», что бы ни произошло, и даже в том случае, если ей придется вернуться к своему занятию… Какой выход? Пообедать немедленно, несмотря на то что еще совсем рано и его до обычного повышенного слюноотделения в предвкушении обеда оставалось не менее часу.
Обед для Мерфи являлся своего рода ритуалом, не изгаженным пошлыми мыслями о том, что его главная задача – обеспечить питание и соответственно пополнение сил. И он двинулся вдоль ограды, высматривая одну из тех закусочных, в которой можно было бы дешево пообедать. Увидев то, что искали его глаза, он рискнул оторваться от ограды, а оторвавшись, тут же бросился к спасительным стульям. Ощущение того, что его седалище соприкасается с плоской поверхностью стула, было столь сладостным, что он тут же вскочил и повторил процесс размещения зада на стуле, но на этот раз сделал это медленно, со вкусом, с расстановкой. Не так часто получаешь столь приятные ощущения, и поэтому относиться к ним следует соответствующим образом – крайне бережно. Увы, вторичное помещение седалищной части на стул принесло лишь разочарование.
Подняв глаза, он увидел официантку, которая стояла перед ним с таким отсутствующим видом, что ему оказалось очень трудно представить себя в роли клиента, делающего заказ, который ей нужно записать да потом еще и принести. Спустя некоторое время, видя, что официантка не собирается уходить, Мерфи, слегка откашлявшись, произнес тоном, которым собираются заказывать блюдо, требующее особого искусства шеф-повара:
– А вот принесите-ка мне…
И запнулся. Он решил выдержать паузу, которая, как он вычитал в трудах по психологии Освальда Кюльпа, необходима для того, чтобы предварительный сигнал, предшествующий главному сообщению, мог подготовить нужную реакцию и снять напряжение, вызванное необходимостью такую реакцию проявлять. Когда Мерфи решил, что нужный промежуток времени истек, он огласил главную часть своего сообщения:
– Да, принесите-ка мне чашечку чайку и пакетик печенья «ассорти».
Вполне калорийно сбалансированный обед и как раз по его средствам.
А официантка, словно подчиняясь каким-то его волшебным чарам или неожиданно догадавшись о его «вздымающихся», как это когда-то назвал Вайли, способностях, несколько срывающимся голосом тихо и быстро (быстро, наверное, потому, что боялась наплыва других клиентов, которых пришлось бы спешно обслуживать) проговорила:
– Для тебя я Вера, дорогуша.
Нельзя сказать, что Мерфи воспринял это с большой заинтересованностью.
Да, Мерфи испытывал доверие к школе психологии Кюльпа. И Марбе, и Бюлер могли заблуждаться, даже Уотт ошибался – он был человек, а разве человеку не свойственно ошибаться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73