К тому же ему хотелось, чтобы Тыкалпенни побыстрее занялся устройством обогрева его комнаты.
– Мне, конечно же, известно, – проговорил Мерфи, – что тот месячный срок, который мне здесь предстоит провести, начинается с завтрашнего утра, но дело в том, что господин Решенье проявил большую любезность и не возражал против того, чтобы я приступил к исполнению своих обязанностей тотчас же, если бы мне того захотелось…
– И что, вам этого действительно так хочется? – спросил весьма удивленный Бом, который, кстати, видел второй по счету тычок Тыкалпенни в ребра Мерфи.
– Ему, знаете ли, помимо этого еще бы очень хотелось… – снова ввязался Тыкалпенни.
– А ты, – рыкнул Бом на Тыкалпенни с такой яростью, что у Мерфи внутри все подскочило, – а ты заткнись, закрой свою вонючую пасть, нам здесь прекрасно известно, чего тебе хочется!
И Бом упомянул кое-что из того, чего бы Тыкалпенни очень желал. Тыкалпенни пришлось вытереть лицо от пота, который его прошиб. Тыкалпенни делил получаемые им выговоры на два вида: те, которые вгоняли его в пот, и те, которые его в пот не вгоняли. Иных различий он не делал.
– Да, вы знаете, мне бы очень хотелось приступить к работе вот прямо сейчас, если, конечно, мне будет позволено.
И Бом сдался. Когда глупец начинает действовать сообща с глупцом, то честному человеку остается лишь умыть руки. А глупец, который действует заодно с плутом в ущерб самому себе, – против такого союза никто не устоит. О чудовище гуманности и просвещения, приходящее в отчаяние от мира, в котором единственными естественными союзниками являются дураки и проходимцы, восхищайся Бомом, который лишь однажды смутно ощутил то, что ты так остро ощущаешь столь часто, – шуршание рук Пилата в мыслях…
И Бом позволил Мерфи предаться своей глупости, а Тыкалпенни идти восвояси.
Мерфи, надев выданную ему форму, но отказавшись снять галстук-бабочку желто-лимонного цвета и, очевидно, потому чувствуя себя так, словно он еще продолжает постылые поиски работы, явился в два часа к Бому и тем самым принялся за деятельность, которая, как он надеялся, изменит его существование к лучшему, не зная при этом, каким образом изменит, почему изменит и действительно ли к лучшему.
В восемь часов Мерфи к его большому сожалению пришлось закончить свою смену. Бом отправил его отдыхать, вслух и громко обругав за неловкость, с которой Мерфи обращался с подносами, кроватями, термометрами, шприцами, подкладными суднами, медицинскими инструментами, отвертками, винтами и всем прочим, но про себя, мысленно, похвалив за ловкое умение, с которым он, то есть Мерфи, обращался с пациентами, чьи имена и наиболее заметные особенности он за шесть часов успел запомнить; Мерфи удивительным образом за такой краткий срок сумел почувствовать, что от больных можно ожидать, а чего – жди, не дождешься.
А тем временем Тыкалпенни, растянувшись во весь рост на полу «не совсем мансарды, но и не чердака», пытался запустить старенький маленький газовый обогреватель. Борьбу свою Тыкалпенни вел при свете огромной свечи. Когда в комнату заявился Мерфи, Тыкалпенни рассказал ему, как у него зародилась идея, как идея эта обрела образ, сначала смутный, а потом все более четкий, как образ воплотился в эту дурацкую штуку, которая почему-то не хочет работать. Целый час ушел на то, чтобы идея превратилась в образ, а образ – в предмет, который следует искать. Еще час ушел на то, чтобы дурацкое устройство найти, приволочь его на чердак, установить на полу. А теперь оно почему-то не хочет работать. Устройство выглядело невероятно пыльным и ржавым, из него торчали спирали асбеста. Как Тыкалпенни ни старался, оно не хотело работать. Казалось, оно специально было изготовлено так, чтобы исключить возможность зажигания в нем газа.
– Может быть, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что подобное устройство должно иметь баллончик с газом для того, чтобы функционировать так, как положено.
И Тыкалпенни с мрачным видом отправился искать баллончик с газом.
Еще один час ушел на поиски, которые, однако, в конце концов увенчались успехом.
Теперь имелся и обогреватель и небольшой баллон с газом. Оставалось лишь свести эти два предмета воедино. Задача сведения воедино была Тыкалпенни знакома со времен его поэтических дней, когда он сводил с таким трудом концы своих пентаметров. Такая работа даже приводила его в восхищение. И он решил сложную задачу менее чем за два часа с помощью двух шлангов для насильственного введения жидкой пищи сопротивляющимся больным, приспособив их для подачи газа. Эти резиновые трубки соединялись вместе цезурой трубки стеклянной. Однако, несмотря на то что газ вроде бы поступал куда следует, он не хотел возгораться и соответственно обогреватель не хотел работать.
– Вот вы все говорите, что газ идет, а я никакого запаха газа не ощущаю, – удивился Мерфи.
Вот тут Мерфи явно уступал преимущество Тыкалпенни, ибо тот явственно ощущал запах газа, хотя и не очень сильный. Тыкалпенни принялся объяснять принципы подачи газа, устройства баллона, регулирования подачи газа. Возможно, все дело как раз в этом, высказал он предположение, в подаче газа из баллончика, может быть, кран неисправен. Тыкалпенни развивал некоторое время тему дефектности крана и поисков возможности все же наладить подачу газа, но так или иначе, сколько ни щелкали искропроизводилкой, сколько ни сыпали искр, газ в нужном месте не зажигался.
– Насколько я понимаю, к этому соплу не подходит газ, – высказал еще одно техническое предположение Мерфи. – Очевидно, где-то нарушена стыковка. Либо краник на баллоне не открыт.
– Я все проверил, все соединения. И кран я, конечно, открыл. Но сейчас опять все проверю. Что мне стоит.
Ложь. Тыкалпенни совсем изнемог, и заниматься проверкой всех стыков и соединений стоило ему больших усилий.
Тыкалпенни снова стал копаться в трубках, соединять их заново, крутить вентиль. Послышалось тихое шипение, и запах газа сделался еще более явственным. Мерфи, отвернув голову, защелкал искропроизводилкой. Со вздохом и хлопком газ загорелся, зашумел обогреватель.
– Странно, – удивился Тыкалпенни. – Я был уверен, что и раньше открыл кран до отказу. Что, горит?
– Горит, – сухо ответил Мерфи. – Я так и думал, что просто вентиль не был достаточно откручен.
– Не понимаю, как так могло получиться, – продолжал удивляться Тыкалпенни.
Как могло случиться, что вентиль, который он вроде бы откручивал, закрутился сам по себе.
– Клянусь, я эту, такую-сякую, штуку открывал!
– Возможно. Но тогда возможно и то, что залетела сюда маленькая птичка, села на краник и клювиком его снова закрутила, – съехидничал Мерфи.
– А как сюда могла влететь птичка, если окно закрыто?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Мне, конечно же, известно, – проговорил Мерфи, – что тот месячный срок, который мне здесь предстоит провести, начинается с завтрашнего утра, но дело в том, что господин Решенье проявил большую любезность и не возражал против того, чтобы я приступил к исполнению своих обязанностей тотчас же, если бы мне того захотелось…
– И что, вам этого действительно так хочется? – спросил весьма удивленный Бом, который, кстати, видел второй по счету тычок Тыкалпенни в ребра Мерфи.
– Ему, знаете ли, помимо этого еще бы очень хотелось… – снова ввязался Тыкалпенни.
– А ты, – рыкнул Бом на Тыкалпенни с такой яростью, что у Мерфи внутри все подскочило, – а ты заткнись, закрой свою вонючую пасть, нам здесь прекрасно известно, чего тебе хочется!
И Бом упомянул кое-что из того, чего бы Тыкалпенни очень желал. Тыкалпенни пришлось вытереть лицо от пота, который его прошиб. Тыкалпенни делил получаемые им выговоры на два вида: те, которые вгоняли его в пот, и те, которые его в пот не вгоняли. Иных различий он не делал.
– Да, вы знаете, мне бы очень хотелось приступить к работе вот прямо сейчас, если, конечно, мне будет позволено.
И Бом сдался. Когда глупец начинает действовать сообща с глупцом, то честному человеку остается лишь умыть руки. А глупец, который действует заодно с плутом в ущерб самому себе, – против такого союза никто не устоит. О чудовище гуманности и просвещения, приходящее в отчаяние от мира, в котором единственными естественными союзниками являются дураки и проходимцы, восхищайся Бомом, который лишь однажды смутно ощутил то, что ты так остро ощущаешь столь часто, – шуршание рук Пилата в мыслях…
И Бом позволил Мерфи предаться своей глупости, а Тыкалпенни идти восвояси.
Мерфи, надев выданную ему форму, но отказавшись снять галстук-бабочку желто-лимонного цвета и, очевидно, потому чувствуя себя так, словно он еще продолжает постылые поиски работы, явился в два часа к Бому и тем самым принялся за деятельность, которая, как он надеялся, изменит его существование к лучшему, не зная при этом, каким образом изменит, почему изменит и действительно ли к лучшему.
В восемь часов Мерфи к его большому сожалению пришлось закончить свою смену. Бом отправил его отдыхать, вслух и громко обругав за неловкость, с которой Мерфи обращался с подносами, кроватями, термометрами, шприцами, подкладными суднами, медицинскими инструментами, отвертками, винтами и всем прочим, но про себя, мысленно, похвалив за ловкое умение, с которым он, то есть Мерфи, обращался с пациентами, чьи имена и наиболее заметные особенности он за шесть часов успел запомнить; Мерфи удивительным образом за такой краткий срок сумел почувствовать, что от больных можно ожидать, а чего – жди, не дождешься.
А тем временем Тыкалпенни, растянувшись во весь рост на полу «не совсем мансарды, но и не чердака», пытался запустить старенький маленький газовый обогреватель. Борьбу свою Тыкалпенни вел при свете огромной свечи. Когда в комнату заявился Мерфи, Тыкалпенни рассказал ему, как у него зародилась идея, как идея эта обрела образ, сначала смутный, а потом все более четкий, как образ воплотился в эту дурацкую штуку, которая почему-то не хочет работать. Целый час ушел на то, чтобы идея превратилась в образ, а образ – в предмет, который следует искать. Еще час ушел на то, чтобы дурацкое устройство найти, приволочь его на чердак, установить на полу. А теперь оно почему-то не хочет работать. Устройство выглядело невероятно пыльным и ржавым, из него торчали спирали асбеста. Как Тыкалпенни ни старался, оно не хотело работать. Казалось, оно специально было изготовлено так, чтобы исключить возможность зажигания в нем газа.
– Может быть, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что подобное устройство должно иметь баллончик с газом для того, чтобы функционировать так, как положено.
И Тыкалпенни с мрачным видом отправился искать баллончик с газом.
Еще один час ушел на поиски, которые, однако, в конце концов увенчались успехом.
Теперь имелся и обогреватель и небольшой баллон с газом. Оставалось лишь свести эти два предмета воедино. Задача сведения воедино была Тыкалпенни знакома со времен его поэтических дней, когда он сводил с таким трудом концы своих пентаметров. Такая работа даже приводила его в восхищение. И он решил сложную задачу менее чем за два часа с помощью двух шлангов для насильственного введения жидкой пищи сопротивляющимся больным, приспособив их для подачи газа. Эти резиновые трубки соединялись вместе цезурой трубки стеклянной. Однако, несмотря на то что газ вроде бы поступал куда следует, он не хотел возгораться и соответственно обогреватель не хотел работать.
– Вот вы все говорите, что газ идет, а я никакого запаха газа не ощущаю, – удивился Мерфи.
Вот тут Мерфи явно уступал преимущество Тыкалпенни, ибо тот явственно ощущал запах газа, хотя и не очень сильный. Тыкалпенни принялся объяснять принципы подачи газа, устройства баллона, регулирования подачи газа. Возможно, все дело как раз в этом, высказал он предположение, в подаче газа из баллончика, может быть, кран неисправен. Тыкалпенни развивал некоторое время тему дефектности крана и поисков возможности все же наладить подачу газа, но так или иначе, сколько ни щелкали искропроизводилкой, сколько ни сыпали искр, газ в нужном месте не зажигался.
– Насколько я понимаю, к этому соплу не подходит газ, – высказал еще одно техническое предположение Мерфи. – Очевидно, где-то нарушена стыковка. Либо краник на баллоне не открыт.
– Я все проверил, все соединения. И кран я, конечно, открыл. Но сейчас опять все проверю. Что мне стоит.
Ложь. Тыкалпенни совсем изнемог, и заниматься проверкой всех стыков и соединений стоило ему больших усилий.
Тыкалпенни снова стал копаться в трубках, соединять их заново, крутить вентиль. Послышалось тихое шипение, и запах газа сделался еще более явственным. Мерфи, отвернув голову, защелкал искропроизводилкой. Со вздохом и хлопком газ загорелся, зашумел обогреватель.
– Странно, – удивился Тыкалпенни. – Я был уверен, что и раньше открыл кран до отказу. Что, горит?
– Горит, – сухо ответил Мерфи. – Я так и думал, что просто вентиль не был достаточно откручен.
– Не понимаю, как так могло получиться, – продолжал удивляться Тыкалпенни.
Как могло случиться, что вентиль, который он вроде бы откручивал, закрутился сам по себе.
– Клянусь, я эту, такую-сякую, штуку открывал!
– Возможно. Но тогда возможно и то, что залетела сюда маленькая птичка, села на краник и клювиком его снова закрутила, – съехидничал Мерфи.
– А как сюда могла влететь птичка, если окно закрыто?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73