Мало-помалу это слабое мерцание начало увеличиваться, округляясь, и все более и более светлеть. Достигнув двух или трех футов в окружности, оно не увеличивалось более. Сквозь это отверстие, до сих пор скрытое подвижной доской стены и заслоненное узким стеклом, слегка окрашенным лазурью и постепенно освещавшимся, Селеста и Габриэль увидели очень странное явление. Благодаря тому, что дети смотрели сквозь темное, тусклое стекло, им казалось, будто все происходило при лунном свете. Звуки, ослабленные стеклом, долетали до детей так же неявственно, как доходили краски. Они заметили обширную круглую комнату, по-видимому освещенную сверху через своды, так как не замечалось никакого другого света. Среди комнаты стоял скелет человека. Своими костлявыми засохшими пальцами держал он сверкающий серп. Черный шишак покрывал его череп. Из глубины его орбит исходил фосфорический свет. Он сидел на каком-то подобии лошади, голова которой исчезала под стальным шишаком, а тело было покрыто черной попоной.
– Братец, братец, – проговорила Селеста упавшим голоском, прижимаясь к Габриэлю, – это – Смерть!
– Боже, Боже мой, не оставь нас! – сказал ребенок, обхватив сестру руками, но вместе с тем не отрывая своих жадных и полных ужаса глаз от этой страшной картины.
Стенные картины таинственной комнаты, посредине которой стоял скелет, изображали кровавые события, взятые из Св. писания. Они были грубо, но смело написаны в виде фресок. То были изображения жертвы Авраама, смерти Олоферна, мученичества Маккавеев и т. д. Вдруг дальний хор, который слышали уже Селеста и Габриэль, запел снова заунывным тоном псалом Теодора Бэзы:
Почто меня оставил Ты, Творец?
Почто Свой лик от грешника сокрыл?
От юности таким я скорбным был,
Ручьями слез измученный вконец.
После каждой строфы псалма пение все приближалось. Часть стены с одной из картин в комнате со скелетом, беззвучно раскрылась. Две шеренги детей медленно подвигались вперед, с опущенными головами, с руками, скрещенными на груди. Мальчики и девочки были одеты в длинные, белые платья. Их развевающиеся волосы ниспадали на плечи. Лица у них были ужасающей худобы с землистыми щеками и впалыми глазами, с тусклым и неподвижным взглядом. Словом, все на их лицах носило отпечаток постоянного страдания. Голоса их не были серебристы и чисты, но пронзительны и отрывисты. Их можно было принять за шествие призраков, если б они не запели снова последний стих тоном глубокого отчаяния:
Прости, о свет прекрасных райских дней!
Душа судьбе земной обречена.
Там, где звучат смертных имена,
Мое дождалось череды своей.
Пропев стих, дети опять смолкли. Когда Селеста и Габриэль услыхали это похоронное, замирающее пение и увидели эти бледные лица с потухшими взорами, им показалось, что перед ними призраки. Впечатление было тем сильнее, что эти несчастные существа были почти все одинаковых с ними лет. Дети стали в круг среди комнаты, бросая по сторонам мрачные, блуждающие взгляды. Появились два новых лица – мужчина высокого роста, в долгополой красной одежде, с длинными рукавами, и женщина, тоже высокого роста, также одетая в красное, с такой же суровой наружностью, величественная и с видом подвижницы. Это были дю Серр и его жена. При виде их дети пришли в ужас: колена их дрожали. Они с невыразимым страхом прижимались друг к дружке. Дю Серр приблизился к мальчикам, его жена направилась к девочкам. Они брали каждого ребенка за обе руки и всматривались в них долго-долго и молча.
Под упорным, пронизывающим взором стекольщика и его жены жертва казалась во власти какого-то болезненного внушения: она проявляла все признаки сильного возбуждения и судорожно вздрагивала. После нескольких минут испытания дю Серр и его жена говорили каждому ребенку: «Дух сегодня не посетит тебя». И они переходили к следующему ребенку. Добравшись до предпоследней жертвы в ряду мальчиков, дю Серр сказал ему: «Дух посетит тебя». И он дунул ему в лицо. Его жена обратилась с этими же словами к предпоследней из девочек. Она тоже дунула ей в лицо. Тогда все дети, за исключением мальчика и девочки, которых дю Серр и его жена держали за руки, пали на колени с криком: «Вайдаббер! Вайдаббер!» Оба избранника, на которых, по определению дю Серра, должен был снизойти дух, начали проявлять все признаки припадка падучей: их глаза раскрылись страшно широко, зрачки расширились, губы задрожали и пересохли.
– Дух нисходит! Дух нисходит! – проговорил дю Серр громовым голосом, обращаясь к молоденькой жертве, которую держал за руки.
– Дух... нисходит, – повторил ребенок глухим голоском, чувствуя уже легкую нервную дрожь.
– Что ты чувствуешь? Что ты чувствуешь? – спросил дю Серр, приближаясь к нему.
– Ох! Я чувствую, как дух меня давит... Он жжет меня... Тут, тут.
Ребенок, с диким взглядом, задыхаясь, с силой ударял себя кулачком в грудь. Голова его откинулась, щеки зарумянились. Девочка постепенно обнаруживала те же признаки, и жена жантильома-стекольщика повторяла:
– Дух нисходит! Дух нисходит!
Остальные дети, стоя на коленях и жадными глазами уставившись на товарищей, казалось, были близки к подобному же состоянию: одни дрожали, другие всхлипывали, на некоторых словно напал столбняк, иные ломали себе руки. И все тихо повторяли:
– Дух нисходит! Дух нисходит!
Дю Серр, внимательно следивший за ходом припадка у своей жертвы, которую он все держал за руку, наклонился к ребенку и еще раз дунул ему в лицо со словами:
– Дух будет говорить.
– Дух будет говорить! – повторил мальчик сдавленным голосом.
Он закрыл глаза, легкая пена появилась на его мертвенных губах, дыхание сделалось затруднительным, гортань его вспухла, и голос стал от этого свистящим и резким. Жертва оставалась на ногах, держа свои руки в руках дю Серра. Припадок, казалось, достиг высшей степени. После довольно продолжительного молчания, ребенок крикнул прерывающимся голосом, но все еще оставаясь с закрытыми глазами.
– Дух низошел! Он тут! Он возносит меня... Он открывает мне дверь в мир грез.
– Что ты видишь? Что ты видишь? – спросил его дю Серр.
– Я вижу семь золоченых подсвечников, а посреди кого-то похожего на сына человеческого. Он одет в длинное платье, он опоясан золотым поясом.
– Что ты еще видишь? – спросил дю Серр.
– Его голова и волосы белы, как снег. Его глаза кажутся огненными.
– Что ты еще видишь?
– Его ноги напоминают раскаленное железо, его голос равносилен шуму водопада.
– Что ты еще видишь?
– В правой руке держит он семь звезд. Изо рта его двигается шпага о двух остриях. Лицо его сияет, как солнце... Он говорит... Он говорит.
В это мгновение ребенок почувствовал такой приступ внутренней боли, что с силой откинулся назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127