Но, поразмыслив хорошенько, Клод пришел к заключению, что ничто не в силах удержать Психею. В нем происходила жестокая борьба между свойственной ему трусостью и глубокой жалостью, которую вызывала в нем Туанон искренностью своего всеобъемлющего чувства. В конце концов победа осталась за Психеей. Табуро сердито обратился к ней:
– Превратись я тут же в козу, если, покидая Париж, я думал хоть одну минуту, что мне придется надеть на себя платье лангедокского крестьянина.
– Что вы говорите? – воскликнула Туанон.
– Эх, черт возьми! – проговорил Табуро, бросив взгляд на свой шитый золотом сюртук. – Пожалуй, вы воображаете, что я вас буду сопровождать принаряженный, сверкая, точно светляк?
– Вы меня сопровождаете?
– Вы сопровождаете меня! – передразнил Клод Психею. – Скажите на милость, что же другое остается мне, если не сопровождать вас? Разве могу я вас оставить под охраной какой-то попрошайки, в стране волков и дикарей?
– Ах, Клод, Клод, почему я вас не могу любить? – воскликнула Туанон. Обвив руками шею Табуро, она запечатлела два звучных поцелуя на жирных щеках доброго своего чичисбея.
– К черту! – промычал Клод, осторожно отстраняя ее. – Только что я леденел от ужаса, слушая ее, а вот теперь своими адскими ласками она собирается сжечь меня.
– Оно, конечно... Я не знала... Простите нас, господин Клод, – промолвила лукавая девица, отвешивая небольшой поклон по-крестьянски, неловкий и наивный, но полный изящества.
– А, змея подколодная, воплощенный дьявол! – проговорил Клод, грозя ей кулаком: – Узнаю тебя. Вот точно такой явилась ты мне в интермедии Мольера «Лекарь поневоле». Я этого никогда не забуду! На тебе был корсаж из алого бархата с оранжевыми буфами; ты исполняла танец «Молодой поселянки, милой язвочки», как она называется по книжке.
На церковных часах пробило девять.
– Девять часов! Уже девять часов! – воскликнула Туанон. – Мой друг, если вы меня сопровождаете, то следует двинуться. Но ваш ужин?...
– Черт его возьми! Что вы воображаете? Точно у меня желудок страуса! Я был голоден, но все это меня расстроило. Теперь предлагайте мне райское блюдо, не проглочу и кусочка. Наконец, не судьба мне, видно, поужинать сегодня вечером. Ну, я спрячу в корзину перепелок и пирог. Может быть завтра, на восходе солнца на свежем воздухе, вознагражу себя за весь этот пост. Ну, а теперь надо заняться нарядами не хуже, чем при представлении во дворце герцога Бургундского. И прямо-таки удивительно, как меня сейчас тянет к комедии.
Полчаса спустя, благодаря платью одной из служанок, Туанон совершенно преобразилась в лангедокскую крестьянку: красный нагрудник, темная шерстяная юбка, черный бархатный чепчик, поярковая шляпка и «шутиха» (род мантильи) с капюшоном из черного сукна. Табуро был одет в платье достойного Фомы Рэна: саржевый камзол, кожаные поножья, дорожный плащ из овечьей кожи, большая шляпа. В руках он держал палку с железным наконечником; через плечо висела широкая сумка, в которую он положил свой драгоценный ужин. Маскариль и Зербинета оставались в Алэ и должны были ожидать дальнейших приказаний своих господ. В случае если бы им пришлось поехать за ним к Зеленогорскому Мосту, решено было, что они не двинутся в путь без провожатых. В чудную звездную ночь, часов в десять, Изабелла, Туанон и Табуро безмолвно покинули Алэ и направились к западу.
ПУТЕШЕСТВИЕ
Пройдя несколько часов по дороге из Алэ к Зеленогорскому Мосту и прорезав несколько плодородных долин, наши трое путников проникли в ущелья Севенского хребта. По мере того как дорога поднималась к северо-западу, она становилась все труднее и труднее. Все в этой неизмеримой пустыне представляло картины разрушения и хаоса. Великие землетрясения и вулканические извержения нагромоздили скалы на скалы. Время от времени путникам попадались потухшие кратеры, которые превратились в бездонные пропасти.
В полночь взошла на небе светлая и блестящая луна. Но ее нежный свет не смягчит дикого вида узкого ущелья, по которому карабкались Изабелла, Туанон и Табуро. Неровные, рассеченные вершины, возвышавшиеся над этим ущельем, утопали в синеватой дымке. Там и сям высоко над дорогой выступали глыбы известняка белые и прозрачные, как стекло, и слабо поблескивали, отражая в себе радужные лунные лучи, словно исполинские окна. Вокруг царствовала глубокая тишина. По этой звонкой известковой почве, под которой происходила вулканическая работа, гулко отдавались шаги трех путешественников.
Туанон до сих пор не решалась сообщить Клоду свой страх и опасения насчет отношений Изабеллы к Танкреду, как и ту басню, благодаря которой молодая девушка согласилась служить им проводником. Психея скрыла еще от него, что проводница принимала его за протестантского пастора. Боясь чтобы Изабелла не нарушила молчания, которое она хранила почти все время, и чтобы Табуро не ответил ей как-нибудь невпопад, Психея в двух словах познакомила его с тем, что произошло.
В своем простосердечии Клод нашел прекрасным, что Психея представила его пастором: в таком виде он был неприкосновенной особой для всякого протестанта. Но, несмотря на эту предохранительную меру, он все еще был далек от полного спокойствия. Вид этих пустынных мест, еще более величественных, благодаря полумраку, который окутывал их, неприятно действовал на него. То волшебный вид скал, освещенных причудливым светом луны, вызывал в нем глухой ужас, то вдруг неясный далекий шум, среди ночной тишины, словно перекличка таинственных пустынь, удваивал беспокойство чичисбея.
Туанон, вся охваченная своей любовью и тем лихорадочным пылом, который внушает столько энергии существам хрупким и нервным, ничего не боялась. Она вся отдалась восторженной мысли настичь Танкреда, преодолеть ради него все препятствия и всякую усталость. Ей мерещились тысячи золотых грез. Вот он ласково встретит ее: ведь в такой глуши ей нечего опасаться соперниц! Чтобы удобнее следовать за ним, она переоденется в мужское платье и будет его пажом или лакеем, все равно, лишь бы быть возле него. Единственный страх, от которого иногда бедная женщина леденела, была мысль, что Танкред может дурно принять ее, даже прогнать.
Клод и Психея замедлили шаги. Желая поговорить на свободе, Изабелла шла впереди. Мрачное молчание, упорно хранимое севенкой, объяснялось просто: после трехлетней разлуки, ей предстояла встреча с Жаном Кавалье. Не зная наверное, стал ли он одним из предводителей восстания, она все-таки не сомневалась, что он принял деятельное участие в нем. Если же Жана там не окажется, Изабелла решила пуститься в поиски за ним. Она должна была сделать ему страшные сообщения: ей предстояло объяснить ему свое поведение, которое, по внешним признакам, столь роковым образом свидетельствовало против нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127