– Этот человек обладает всеми нахальными замашками выскочки, который метит на роль великого барина. Военные успехи вскружили ему голову. Говорят, он заставляет называть себя Севенским Князем. Его люди обращаются к нему не иначе, как со знаками глубочайшего почтения.
– Это похоже на правду! – воскликнул маршал. – Чудесно, чудесно! Продолжайте, прошу вас. Все, что вы мне рассказываете, приводит меня в восхищение.
– Но надо сознаться, что при всех этих смешных сторонах, Кавалье обладает и кое-какими достоинствами. Так, он мне писал, что пока мы будем хорошо обращаться с его отцом, который у нас в тюрьме, он будет воевать великодушно, но если он узнает, что к нему применяют строгости, он будет беспощаден. Хотя не особенно предусмотрительно проявлять уступчивость к требованиям мятежника, тем не менее, с его отцом обращаются почтительно, и, полагаю, только этому можно приписать известного рода честность в поступках Кавалье с нами.
– Это еще лучше! – проговорил Вилляр, о чем-то, видимо, размышляя.
– В начале весны прошлого года я попросил у Шамильяра возможно больше войск, чтобы одним ударом подавить мятеж. Он не мог прислать мне их, и вместо того чтобы стеснить мятежников в горах, мы сами принуждены были защищаться. Число камизаров возрастало со дня на день. Их дерзость не знала границ. Так, например, узнав об одной из их попыток напасть на Алэ, Жюльен поспешно покидает Ним с тремя ротами пехоты и пятью ротами драгун, оставив город под защитой городской гвардии. Не успел он удалиться, как Кавалье выходит из Асперского леса, где он держался в засаде, и отправляется на разведку вплоть до городских ворот. Появляется гвардия. Она разбита наголову. Оставшиеся в беспорядке добираются до Нима. Безотчетный страх охватывает город; бьют в набат; поднимают висячие мосты. А Кавалье имеет дерзость остановиться в предместьях и там разместить своих солдат в домах католиков до следующего утра.
– Если судить по образчикам городской гвардии, которые мне привелось видеть при моем вступлении в Монпелье, – заметил Вилляр, вспоминая мэтра Жанэ, – я понимаю это поражение. Но, надеюсь, регулярные войска не поддадутся такому замешательству.
– И королевские войска, г. маршал, иногда непонятным образом теряли бодрость. Вы не поверите, какие бессмысленные слухи ходят насчет камизаров среди солдат! Это-де дьяволы, кудесники или, по крайней мере, неуязвимые существа. Поэтому наши войска с предубеждением выступают против мятежников. В то время как Кавалье тревожил нас со стороны долины, Ефраим и новый предводитель, по имени Ролан, занимали верхние и нижние Севены. У Монревеля было под начальством, во всей области Монпелье, около 15000 человек; войско камизаров не превышало 9-10-ти тысяч. Но мятежники с поразительной точностью знали о малейшем нашем движении. Они избегали всякого столкновения. При малейшей неудаче они исчезали. Их бесподобное знание местности и связи с поселянами чудесно помогали им совершать свои нападения и отступления. Во всех севенских деревнях, населенных почти все протестантами, они находили жизненные припасы и оружие. Наши же войска имели самые ложные сведения или просто сбивались с пути. При нашем приближении крестьяне-гугеноты убегали со своими стадами в горы и уносили или уничтожали съестные припасы. Нам не удалось ни золотом, ни угрозами заставить пленных указать, где они скрывались, где находились склады запасов, лазареты камизаров или выяснить их движения. Наши войска двигались только днем и то с большими предосторожностями, опасаясь засады. Когда мы сплачивали наши силы, три отряда камизаров, под начальством Кавалье, Ефраима и Ролана, разделялись и рассыпались по всем направлениям. Если же, подражая их приемам, мы образовывали многочисленные отряды, чтобы преследовать их, они с удивительной быстротой соединялись и нападали на каждый из наших отрядов в отдельности. Тогда они брали верх над нами своей численностью. Таким образом, мы потерпели полное поражение при Бижу, при Сове, при Эстабле. Нас преследовали вплоть до Алэ, укрепленного города. И здесь Кавалье имел бесстыдство явиться, чтобы с большой пышностью отпраздновать Пасху, этот торжественный праздник гугенотов. В другой раз жители Женульяка были все перерезаны шайкой Ефраима. Но самое кровавое сражение произошло вблизи Юзеса, у Вержессера.
– Это не там ли, где морские полки и драгуны Фиц-Маркона были совершенно разбиты? – спросил Вилляр.
– Да, г. маршал: от войска не осталось и двадцати человек. Все офицеры, два полковника, три майора и один бригадир королевской армии, г. де ля Жонкьер, были убиты. Это новое торжество еще больше ободрило мятежников: они начали угрожать самому Монпелье. В такой крайности я написал королю. Я объяснял его величеству, что пока мятежники будут встречать помощь в севенских приходах, до тех пор нельзя будет подавить восстание. Не было никакой возможности преследовать и делать нападения на камизаров, скрывавшихся в своих недоступных убежищах. Оставалось одно: окружив их в горах, отрезать им сообщение с окрестными жителями и таким образом морить их голодом. Его величество одобрил мое предложение: я получил приказание истребить порохом и огнем все те приходы, уничтожение которых образовало бы своего рода преграду из развалин между камизарами и жителями Лангедока.
– И приказание короля было исполнено в точности? Или, может быть, ограничились разрушением нескольких домов, чтобы напугать еретиков?
Бавиль, взяв карандаш, очертил треугольник на карте Лангедока и ответил маршалу с невозмутимым хладнокровием:
– Вы видите, сударь, что три горных хребта – Эгоаль, Лозер и Серан – которые составляют верхние и нижние Севены, образуют почти удлиненный треугольник, которому, если не ошибаюсь, основанием служат Эгоаль и Серан, вершиной – лозерские горы.
– Совершенно верно. Так эта горная местность и служит сердцевиной военных действий бунтовщиков?
– Да, сударь. Так вот, на десять или пятнадцать верст кругом всякий доступ к этому треугольнику совершенно отрезан. Около 500 деревень или протестантских поселков уничтожено и 20000 их жителей прогнаны в долину.
– Всемогущий Создатель! – воскликнул Вилляр. – Это была решительная, но и крайне страшная мера. Король два раза предписал разрушить Пфальц. Это было неизбежное зло. Но долго после нас будут следы этого ужасного наказания. И там дело касалось вражеской страны, а подобное опустошение во Франции... Ах, это ужасно!– прибавил Вилляр, не будучи в состоянии скрыть своего скорбного изумления.
– Признавая, что разрушение Пфальца было «неизбежным злом», – продолжал Бавиль со своим невозмутимым спокойствием, – этим самым, г-н маршал, вы оправдываете наши решительные меры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127