– Сальце-то у тебя дай боже! Опять зятек Мартьяшка будет жир жрать да над тещей изгаляться…
Расстроенная потерей почти целого ведра молока, Агафья Нестеровна покинула хлев и скрылась в сенцах.
Она снова вышла на скотный двор и дала корма курам, уткам, индюку с индюшкой, всему рогатому скоту, в том числе двум пуховым козам с четырьмя маленькими козлятами, и выпустила ранее накормленных двух гусынь и длинношеего гусака. Кормила она их в первую очередь потому, что они поднимались чуть свет и начинали гоготать на весь поселок, не давая Агафону спать.
Агафон дивился хозяйской сноровке, изворотливости, наконец, работоспособности, с какою она с утра до ночи хлопотала вокруг своего обширного дома и даже успевала вязать очень ценные платки из козьего пуха. Он уже знал от Ульяны, что его хозяйка два раза в год выезжает к своим родственникам с большими чемоданами. Сестра ее жила где-то в Ставрополе, а младший брат – в Кустанае. Всем было ясно, что она сбывает там пуховые платки. Это делалось весьма аккуратно и расчетливо. Обо всех делах тещи догадывался и Мартьян, он как мог воевал с нею и Варварой, но его действия пока были малоуспешны. В доме жили два коммуниста, комсомолец и ничего не могли поделать с пожилой домовитой Агафьей Нестеровной. Она все хозяйство держала в своих хватких руках и чувствовала себя полным властелином. Зачем ей такое хозяйство? Ведь в семье три пары рабочих рук. Заработок Мартьяна, Феди и Варвары полностью обеспечивал их потребности. В сельмаге можно покупать и свежее мясо. А молоко рабочим и служащим доставлялось из того же отделения. Правда, чабаны на кошарах имели лично им принадлежащий скот – коров и овец, но они жили совсем в иных условиях. Кошары отдалены от центрального участка на большие расстояния, в горы. Почти все чабаны были люди многосемейные. Старший чабан шестой кошары, Николай Иванович Байсургенов – отец Кызлгая, имел десять детей и до сего времени жил в саманном азбаре. Без собственных коров и овец семья пока жить не могла. К тому же Николай Иванович был прирожденный кочевник, привыкший жить в степи и постоянно питаться мясом и молоком. Иной пищи он не признавал. Это был лучший в совхозе чабан. У него в отаре был самый большой приплод и отличный начес пуха. Агафон был на этой кошаре и познакомился со всей семьей. Байсургеновы жили очень дружно и ладно, ухаживая и выращивая в очень трудных, особенно зимних, условиях больше двух тысяч коз. Николай Иванович и Кузьма, так он перекрестил сам себя, встретили Агафона как старого знакомого, чуть ли не родича, и угостили вкусным бешбармаком, который он ел с удовольствием первый раз в жизни. Обедали, по старому киргизскому обычаю, только втроем: отец, старший сын и гость. Жена хозяина, тетка Кашмат, молодая, еще очень крепкая женщина, мать десяти детей, прислуживала. Пятеро черноголовых смуглощеких мальчишек и две маленькие трехлетние девочки-двойняшки сидели на нарах позади отца, на разостланной кошме, в один ряд, по возрасту. Самому старшему было лет двенадцать. Две младшие, после Кызлгая, сестренки учились в Валиевской средней школе и жили в интернате.
Ребятишки изучающе поглядывали на гостя, улыбчиво перешептывались и сидели очень смирно. Отец крошил мясо и поочередно давал им глодать кости. Они это делали с завидным, бесцеремонным аппетитом. Агафону очень и очень понравилась эта ватажка черноголовых малышей. Тоже обгладывая мосол, он смотрел на них и весело им подмигивал. Они сдержанно пыжились от смеха и дарили его взаимными взглядами черных, с прищуром глазенок, прелестных своей детской чистотой и лукавостью. Уезжая, он вынул из кармана десять рублей и подарил на гостинцы этой милой, радостной компании – вчера получил первую получку.
– Наверно, это не надо… – смущенно сказал Николай Иванович.
– На конфеты, – краснея, ответил Агафон.
– Привожу им гостинцев-то! Деньги имеем, не жалуемся. А они у меня работящие мальчишки. Ну ладно. Спасибо, – чувствуя, что гость тоже смутился, примиренно добавил отец. В душе ему даже понравилась простота гостя.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Вечером, когда Агафон проводил Ульяну и вернулся домой, он застал у себя гостя. В комнате сидел с ружьем в руках и ждал его Кузьма. Он был тоже на комсомольском собрании и слушал пламенную речь Агафона. Кузьма хотел поговорить с ним там же, но, увидев, что парня поймала девушка и пошла с ним вместе, мешать не стал и решил дождаться на квартире.
Тому, что гость был с ружьем, хозяин не удивился. Кузьма почти никогда не расставался с ружьем.
Агафон провел его в комнату и принес чаю. Принимая из рук хозяина стакан, Кузьма без всяких предисловий сказал:
– Слышишь, Гафон, ты мне друг, да?
– Конечно, друг! – улыбнулся Агафон.
– У нас беда, Гафон.
– Что случилось? Какая беда? – смотря на суровое лицо молодого чабана, встревоженно спросил Агафон.
– Балшая беда, начальник, – сокрушенно качая головой, ответил Кузьма и расстегнул воротник потертого, но опрятного кителя. Он только осенью отслужил срок в армии на афганской границе и вернулся в звании ефрейтора. Однако любил носить все военное, потому что служил в пограничной кавалерийской группе, имел значок отличника границы и постоянно носил его на груди. Сейчас на нем были суконные офицерские брюки с зеленым кантом, заправленные в новенькие остроносые сапоги, сшитые из яловой кожи его отцом, – Николай Иванович был мастером на все руки.
– Да расскажи ты наконец, что произошло? – теряя всякое терпение, спросил Агафон. Он еще мало был знаком с обычаями степняков: сначала неожиданно огорошить себеседника мудрым вопросом, а потом уже исподволь начать замысловатый восточный разговор.
– А то, что больно хорошо, что ты стал нашим другом, – держа чашку обеими руками и медлительно попивая чай, с достоинством древнего аксакала ответил Кузьма.
– Я рад это слышать… Но ты все-таки расскажи про свою беду.
– Ты знаешь пьяницу Апоньку? – вдруг спросил Кузьма.
– Какого Апоньку? – вытаращил глаза Агафон. – Шофера, ты хочешь сказать!
– Да, да! Он самый, который приехал тогда к нам на грузовой автомашине. Шойфер Апонька Лохматов, – подтвердил Кузьма.
– Афанасий Косматов, наверное? Шофер надо произносить, понимаешь, Кузьма, шо-фер! – раздельно повторил Агафон.
– Хорошо. Так, скажем, шофер… Вот этот самый Апонька сегодня сказал, что он нас будет убивать, – удивительно спокойным, уверенным тоном, как нечто само собой разумеющееся, проговорил Кузьма.
– Как это убивать? За что?
Агафон стремительно вскочил со стула и подошел к гостю. Все это было так необыкновенно и неожиданно, что он на минуту растерялся.
– Сказал, что стреляет меня из своей тульской двустволки, – невозмутимо ответил Кузьма и прищурил чуть узковатые глаза, темные, как будто специально закопченные у вечного пастушьего огня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86