Закат празднично освещал деревья в саду и слепил через стекла веранды уставшие за день глаза Анны Сергеевны. Сутулая широкая спина мужа в полосатой пижаме скрылась за углом. Она понимала, что он пошел в беседку проверять стойкость своего упрямства. День выдался для него нелегкий.
– Ты, Коля, отца не больно дразни, – тихо сказала она сыну.
– Сама слышала: он третирует меня, как мальчишку!
– Ему с Глафирой трудно расстаться, ты что, не знаешь?
– Понятно!.. Глафира не хуже его комбайн знает, курсы механизаторов с отличием закончила. Он теперь нас боится, вот и все! – заключил Николай.
– Ну, положим, его запугать не так просто. Ты не очень фырчи на отца. Прошу тебя, не зли его. Тут вон еще и Дарья… Беда с вами, – вздохнула Анна Сергеевна.
– А я-то что? При чем тут я? – Поправляя на висках бумажные рогульки, Даша высунула голову из окна. – Думаете, что я все еще малышка, да?
– Подслушиваешь? – Николай обернулся и встретился с гневно прищуренными глазами сестры.
– Очень мне нужно подслушивать! – Даша вызывающе тряхнула нелепо торчащими в волосах бумажками. – Вы так кричите, что на всю улицу слышно…
– Значит, прихорашиваешься, под венец собираешься?.. Так, так… – Николай подмигнул матери и лукаво улыбнулся.
– А тебе-то что? – Даша вспыхнула, лениво передернула круглыми плечиками и отвернулась.
– Ну и затеяла… Ох, невеста, – вздохнул Николай и покачал головой.
– Отстань! – крикнула Даша.
– Не трогай ты ее, ради бога! – вмешалась Анна Сергеевна. – С ума меня сведете. Вон к нам, кажется, гости идут.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Николай посмотрел в открытую дверь. В калитку входили Молодцов и Спиглазов.
– Иди зови отца, – сказала Анна Сергеевна Николаю и пошла гостям навстречу. Приветливо поздоровавшись, она рассадила гостей на плетеные стулья и побежала ставить самовар.
– Ну, как дела, курортник? – когда вошел Соколов, спросил Иван Михайлович.
– Отдохнул малость, – мрачно смотря себе под ноги, ответил Михаил Лукьянович. Он был сердит на директора и главного инженера за то, что не дождались его и решили вопрос о закреплении комбайнеров самостоятельно.
Молодцов это понимал, потому и пришел. Разговор поначалу вертелся на мелких хозяйственных делах и явно не клеился.
– Комбайн новый получили? – спросил Соколов.
– Да. Отличная машина! – сказал директор.
– Слыхал, и решение приняли, – искоса поглядывая на Спиглазова, проговорил Михаил Лукьянович.
– Предварительная наметка пока, – сказал Спиглазов. – Если ты не согласен, можно и пересмотреть.
– Пересматривать поздно. Ячмень уже косить надо. – Молодцов насупил клочковатые брови. – Ты что, против своей снохи? – спросил он, обращаясь к Соколову.
– В принципе нет, а вот что мой Колька будет у нее штурвальным, тут уж извиняйте… – Соколов встал и, взяв со стола сигареты, снова присел.
– Она сама попросила, ну, мы уважили, – нерешительно сказал Спиглазов. Он не хотел спорить с Соколовым и готов был пойти на любые уступки, тем более что речь шла не о ком-либо, а о сыне секретаря партийной организации. Он отец, ему и решать…
Директор совхоза, наоборот, придерживался совсем иного мнения. Ему хотелось, чтобы на новом агрегате работала молодежь. Соколов-младший ему очень нравился.
– Дело тут не только в уважении, – возразил Молодцов.
– А в чем же? – спросил Михаил Лукьянович.
– Сколько твоему Николаю лет?
– Предположим, девятнадцать. Что из этого?
– Он у тебя что? Маменькин сынок? – не скрывая насмешки, напирал директор.
– Просто еще мальчишка, и доверять такому новый агрегат…
Соколов шумно выдохнул табачный дым и сплюнул в открытое окно.
– Мы тут без тебя хотели Чертыковцева принять в члены партии. Он, по-твоему, тоже мальчишка?
– Сравнял! – не то осуждая, не то возмущаясь, ответил Соколов.
– Правильно было бы, если бы приняли, как ты считаешь, секретарь партийной организации? – настаивал Иван Михайлович.
– Думаю, поторопились бы… – не очень уверенно проговорил Соколов.
– Я тоже так считаю, – вставил Спиглазов.
– Ну, ты-то, понятно, «против» голосовал бы, а тебе, Михаил Лукьянович, непростительно, – сказал Молодцов. – Парень понял вас и забрал заявление.
– Выходит, я не могу иметь своего собственного мнения? – норовисто спросил Соколов. – Вон у меня Дашка еще в куклы играть не перестала, а уж замуж за Федьку Сушкина собралась, – совсем неожиданно прорвалось у Михаила Лукьяновича.
– Вот это колобок! – восхищенно крикнул Иван Михайлович и звучно расхохотался.
– Ничего смешного! – нахмурился Соколов.
– А что? Чем Федя не жених? Парень хоть куда!
– Сурьезный вы человек, Иван Михайлович, а тоже говорите глупости, чушь. – Михаил Лукьянович от волнения смял в пальцах окурок и швырнул его в кусты, спугнув сидевшего на ветке воробья.
– Почему же чушь?
– А потому… У них у обоих молоко еще на губах не обсохло, – ответил Соколов.
– Смотрю я на тебя и думаю: рано ты, брат, стареть начал, трещинку, Миша, дал… – с сожалением проговорил Молодцов. – А может быть, печенка шалит опять? Советую бросить курить. Я вот перестал глотать этот яд и сразу себя молодым почувствовал. Сознаюсь вам по секрету, даже на агрономшу Ульяну поглядываю… Ну до чего же хороша девушка! Жаль, младший женат, лучшей снохи не сыскать!
– Ты всех переженить хочешь, – заметил Соколов.
– Хочу! Люблю на свадьбах песни петь. А ты вот захирел, а может быть, мы все тут зачванились? Да, да! Ты погоди, не ерзай на стуле, а послушай, что я сказать хочу. Начну с тебя, Михаил Лукьянович. Ты знаменитый на всю область комбайнер и к тому же исполняешь обязанности секретаря партийной организации. Почет, слава и должность ко многому обязывают. Не кажется ли тебе, что ты на людей стал смотреть не с площадки комбайна, а с Уральского хребта?
– С чего ж это ты взял, директор? – напряженно спросил Соколов.
– Это ерунда, Иван Михайлович, – крутя светловолосой головой, вставил Спиглазов.
– Ты, Роман, помолчи чуть-чуть, – продолжал Молодцов. – Тебя тоже надо немножко пригладить… Все мы только и способны гнуть вашу молодежь и не хотим доверить ей больших дел. Соколов не доверяет уже своим детям. Сыну, дочери. Ему даже для снохи новый комбайн жалко… Он хоть и молчит, но я его мысли чую… Не оправдывайся, Михаил Лукьянович, все равно не поверю. Ну хорошо, дочка преждевременно замуж собралась… Тут дело семейное, щекотливое. У каждого родителя, как говорится, свой нрав. Но зачем же выгонять парня и орать на дочь так, что у нас в доме слышно? Почему нельзя спокойно, без крика, объяснить молодым людям, что любовь и брак – дело не шуточное. К чему эта отцовская спесь? Неужели вы не чувствуете, что наступают совсем иные времена и приказным порядком великих дел не свершишь? Теперь каждый чумазый мальчишка и даже напомаженная девица в кокетливых штанцах требуют не хворостины, а добротных, убедительных слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86