Если бы в связи с мальчиком было упомянуто имя Лукреции, Эркюль получил бы достаточные основания для пренебрежения брачным соглашением.
Тогда Александр выпустил буллу, главным в которой было признание маленького Джованни законнорожденным. Поскольку никто не сомневался в его принадлежности семье Борджа, то у Папы попросту не оставалось иного выхода. Он объявил, что отцом младенца был Чезаре, герцог де Валентинуа, а матерью – одна малоизвестная римлянка. Родитель множества незаконнорожденных детей, Чезаре не возражал против ответственности за одного законного.
Слухи на какое-то время улеглись; Эркюль уже не мог придраться к прошлому своей невестки. Но Александр все равно беспокоился за будущее ее сына.
Между тем французские войска вступили на территорию Неаполя; в их походе – как того требовала договоренность между Папой и Луи – участвовал Чезаре.
Федерико проявил малодушие и сдался еще до прибытия объединенной франко-ватиканской армии. Луи милостиво предложил ему убежище во Франции, а тот с благодарностью принял его предложение.
Больше всех успехом этой военной кампании упивался Чезаре. Наконец-то был посрамлен и унижен человек, некогда отказавшийся выдать дочь замуж за Борджа! Чезаре давно ждал этого времени. Кроме того, теперь многие преклонялись перед ним, и в ходе сегодняшних блестящих побед большинство восхищенных взоров обращалось на него, а не на Луи, которому на самом деле он был обязан и этим, и предыдущим триумфом.
Победителей встречали пирами и балами, и в центре всех праздников неизменно оказывался Чезаре. Множество женщин пылали желанием познакомиться с ним – хотя известия о кровавой резне, учиненной им в Капуе, не могли не достичь их, если уж даже французские военачальники во всеуслышание заявляли о том, что они не считают себя союзниками такого жестокого и разнузданного варвара.
Дикая натура Чезаре давала о себе знать всякий раз, когда, он считал, что кто-то унизил его достоинство, – так было и сейчас. Все жестокости и насилия этой военной кампании совершались им ради исцеления ран, нанесенных принцессой Карлоттой и ее отцом.
В Капуе он велел слугам разыскивать и приводить к нему всех самых красивых девушек, известных в городе, – требовал, чтобы каждая была девственницей. Затем выбрал сорок наиболее приглянувшихся ему и отправил в Рим, где поселил в своем дворце и держал, как рабынь в гареме. Нравы его и впрямь были варварскими. Мужчинам, которых он подозревал в каком-либо умышленном или неумышленном оскорблении, а то и просто в недружелюбии, отрезали язык, отрубали руки и выставляли на всеобщее обозрение, как наглядный урок всем непокорным.
Он удовлетворял все свои прихоти, но делал это так неосмотрительно, что очень скоро заразился болезнью, которой страдал в ранней молодости и которая в Италии была известна под названием французский недуг.
Этот недуг не только подтачивал его физические силы, но и все заметней сказывался на состоянии рассудка. Необузданность превращалась в звериную озлобленность; свирепость становилась главной чертой характера; страдая от боли, он вел себя так, будто был одержим одним неистовым желанием – причинять ее другим.
Весь Рим содрогнулся от ужаса, когда он вернулся из похода и присоединился к торжествам, посвященным замужеству его сестры.
Альфонсо д'Эсте, днем работавший в литейной мастерской, а по ночам развлекавшийся со своими бессчетными любовницами, был наименее обеспокоенным человеком при дворе старого герцога.
– Столько шума из-за какого-то брака! – морщился он. – Поскорей бы покончить с этим делом.
Его братья, Ипполит, Ферранте и Сигизмунд, которым предстояло отправиться за Лукрецией в Рим и привезти ее в Феррару, горячо спорили с ним. Он их не слушал. В семье Альфонсо споры давно стали обычным явлением – что, вероятно, было не удивительно, поскольку число мнений здесь никогда не уступало количеству братьев.
Ипполит, мечтавший о кардинальской мантии и сопутствующих ей привилегиях, не переставал говорить о своем желании доставить невесту в их дом. Кроме того, он немало слышал о ней и находил, что женщина с таким скандальным прошлым может быть интересна сама по себе.
Ферранте заявлял, что ему уже давно не терпится посмотреть на нее. Кровосмесительница и убийца! Наконец-то в Ферраре будет не так скучно, как прежде!
Сигизмунд торопливо крестился и говорил, что им следует упасть на колени и молить Бога о том, чтобы это супружество не обернулось несчастьем для их семьи.
Альфонсо сначала смеялся над ними, потом перестал обращать внимание.
– Хватит болтать, – в конце концов не выдержал он. – Эта женщина – такая же, как тысячи других.
– Ошибаешься, брат, – сказал Ферранте. – Она обольстительница, и говорят, что ее брат, Чезаре Борджа, убил второго брата, а затем и супруга Лукреции, потому что сам желал обладать ею.
Альфонсо сплюнул через плечо.
– Я бы мог найти дюжину таких, как она, – в любой вечер, в любом феррарском борделе.
Он зевнул. Затем повернулся и пошел в свою литейную мастерскую.
Сигизмунд вздохнул.
– Наш отец не торопится посылать нас в Рим, – сказал он. – Думаю, он поступает правильно.
Чезаре застал сестру, окруженной служанками, посреди рулонов атласа и бархата. Лукреция была поглощена своим любимым занятием – кройкой платьев собственного фасона.
Отрез кремового с голубоватым оттенком бархата выпал из ее рук, и она застыла на месте, глядя на брата широко раскрытыми глазами, цепенея от страха и восторга перед ним. В целом мире не было человека, подобного ему. Больше никто не имел такой власти над ней – причинять невыносимую боль и переполнять нежностью.
– Чезаре… – наконец выдохнула она.
Он усмехнулся и кивнул на рулоны материи.
– Стало быть, готовишься к свадьбе.
– Ах, впереди еще много дел.
Она махнула служанкам, и те с готовностью удалились.
– Брат мой, – сказала она, – я счастлива снова видеть тебя в Риме.
Он засмеялся. Затем коснулся ее лица своими пальцами – такими же красивыми и тонкими, как у его отца.
– Причина моего возвращения – не из приятных.
– Ты очень страдаешь. Надеюсь, лечение подействует?
– Говорят – да, но иногда мне кажется, что я уже никогда не избавлюсь от этой мерзости. Эх, знать бы, кто наградил меня ею на сей раз…
Его глаза сверкнули, и она вздрогнула. Ей уже рассказывали о тех варварских жестокостях, которыми он прославился в Неаполе.
– Кажется, сестра, – сказал Чезаре, – ты все-таки не очень рада меня видеть.
– Ах, ошибаешься!.. Вот только жаль, что ты выглядишь не так хорошо, как мне хотелось бы.
Он взял ее за руку, и она постаралась не показать, что его пожатие причинило ей боль.
– Твой будущий супруг слывет грубияном, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Тогда Александр выпустил буллу, главным в которой было признание маленького Джованни законнорожденным. Поскольку никто не сомневался в его принадлежности семье Борджа, то у Папы попросту не оставалось иного выхода. Он объявил, что отцом младенца был Чезаре, герцог де Валентинуа, а матерью – одна малоизвестная римлянка. Родитель множества незаконнорожденных детей, Чезаре не возражал против ответственности за одного законного.
Слухи на какое-то время улеглись; Эркюль уже не мог придраться к прошлому своей невестки. Но Александр все равно беспокоился за будущее ее сына.
Между тем французские войска вступили на территорию Неаполя; в их походе – как того требовала договоренность между Папой и Луи – участвовал Чезаре.
Федерико проявил малодушие и сдался еще до прибытия объединенной франко-ватиканской армии. Луи милостиво предложил ему убежище во Франции, а тот с благодарностью принял его предложение.
Больше всех успехом этой военной кампании упивался Чезаре. Наконец-то был посрамлен и унижен человек, некогда отказавшийся выдать дочь замуж за Борджа! Чезаре давно ждал этого времени. Кроме того, теперь многие преклонялись перед ним, и в ходе сегодняшних блестящих побед большинство восхищенных взоров обращалось на него, а не на Луи, которому на самом деле он был обязан и этим, и предыдущим триумфом.
Победителей встречали пирами и балами, и в центре всех праздников неизменно оказывался Чезаре. Множество женщин пылали желанием познакомиться с ним – хотя известия о кровавой резне, учиненной им в Капуе, не могли не достичь их, если уж даже французские военачальники во всеуслышание заявляли о том, что они не считают себя союзниками такого жестокого и разнузданного варвара.
Дикая натура Чезаре давала о себе знать всякий раз, когда, он считал, что кто-то унизил его достоинство, – так было и сейчас. Все жестокости и насилия этой военной кампании совершались им ради исцеления ран, нанесенных принцессой Карлоттой и ее отцом.
В Капуе он велел слугам разыскивать и приводить к нему всех самых красивых девушек, известных в городе, – требовал, чтобы каждая была девственницей. Затем выбрал сорок наиболее приглянувшихся ему и отправил в Рим, где поселил в своем дворце и держал, как рабынь в гареме. Нравы его и впрямь были варварскими. Мужчинам, которых он подозревал в каком-либо умышленном или неумышленном оскорблении, а то и просто в недружелюбии, отрезали язык, отрубали руки и выставляли на всеобщее обозрение, как наглядный урок всем непокорным.
Он удовлетворял все свои прихоти, но делал это так неосмотрительно, что очень скоро заразился болезнью, которой страдал в ранней молодости и которая в Италии была известна под названием французский недуг.
Этот недуг не только подтачивал его физические силы, но и все заметней сказывался на состоянии рассудка. Необузданность превращалась в звериную озлобленность; свирепость становилась главной чертой характера; страдая от боли, он вел себя так, будто был одержим одним неистовым желанием – причинять ее другим.
Весь Рим содрогнулся от ужаса, когда он вернулся из похода и присоединился к торжествам, посвященным замужеству его сестры.
Альфонсо д'Эсте, днем работавший в литейной мастерской, а по ночам развлекавшийся со своими бессчетными любовницами, был наименее обеспокоенным человеком при дворе старого герцога.
– Столько шума из-за какого-то брака! – морщился он. – Поскорей бы покончить с этим делом.
Его братья, Ипполит, Ферранте и Сигизмунд, которым предстояло отправиться за Лукрецией в Рим и привезти ее в Феррару, горячо спорили с ним. Он их не слушал. В семье Альфонсо споры давно стали обычным явлением – что, вероятно, было не удивительно, поскольку число мнений здесь никогда не уступало количеству братьев.
Ипполит, мечтавший о кардинальской мантии и сопутствующих ей привилегиях, не переставал говорить о своем желании доставить невесту в их дом. Кроме того, он немало слышал о ней и находил, что женщина с таким скандальным прошлым может быть интересна сама по себе.
Ферранте заявлял, что ему уже давно не терпится посмотреть на нее. Кровосмесительница и убийца! Наконец-то в Ферраре будет не так скучно, как прежде!
Сигизмунд торопливо крестился и говорил, что им следует упасть на колени и молить Бога о том, чтобы это супружество не обернулось несчастьем для их семьи.
Альфонсо сначала смеялся над ними, потом перестал обращать внимание.
– Хватит болтать, – в конце концов не выдержал он. – Эта женщина – такая же, как тысячи других.
– Ошибаешься, брат, – сказал Ферранте. – Она обольстительница, и говорят, что ее брат, Чезаре Борджа, убил второго брата, а затем и супруга Лукреции, потому что сам желал обладать ею.
Альфонсо сплюнул через плечо.
– Я бы мог найти дюжину таких, как она, – в любой вечер, в любом феррарском борделе.
Он зевнул. Затем повернулся и пошел в свою литейную мастерскую.
Сигизмунд вздохнул.
– Наш отец не торопится посылать нас в Рим, – сказал он. – Думаю, он поступает правильно.
Чезаре застал сестру, окруженной служанками, посреди рулонов атласа и бархата. Лукреция была поглощена своим любимым занятием – кройкой платьев собственного фасона.
Отрез кремового с голубоватым оттенком бархата выпал из ее рук, и она застыла на месте, глядя на брата широко раскрытыми глазами, цепенея от страха и восторга перед ним. В целом мире не было человека, подобного ему. Больше никто не имел такой власти над ней – причинять невыносимую боль и переполнять нежностью.
– Чезаре… – наконец выдохнула она.
Он усмехнулся и кивнул на рулоны материи.
– Стало быть, готовишься к свадьбе.
– Ах, впереди еще много дел.
Она махнула служанкам, и те с готовностью удалились.
– Брат мой, – сказала она, – я счастлива снова видеть тебя в Риме.
Он засмеялся. Затем коснулся ее лица своими пальцами – такими же красивыми и тонкими, как у его отца.
– Причина моего возвращения – не из приятных.
– Ты очень страдаешь. Надеюсь, лечение подействует?
– Говорят – да, но иногда мне кажется, что я уже никогда не избавлюсь от этой мерзости. Эх, знать бы, кто наградил меня ею на сей раз…
Его глаза сверкнули, и она вздрогнула. Ей уже рассказывали о тех варварских жестокостях, которыми он прославился в Неаполе.
– Кажется, сестра, – сказал Чезаре, – ты все-таки не очень рада меня видеть.
– Ах, ошибаешься!.. Вот только жаль, что ты выглядишь не так хорошо, как мне хотелось бы.
Он взял ее за руку, и она постаралась не показать, что его пожатие причинило ей боль.
– Твой будущий супруг слывет грубияном, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78