Принцессы тоже встали и присели в книксене, когда их матушка выходила из комнаты.
Она навестила короля в его апартаментах и застала его погруженным в государственные бумаги. До своей болезни он не осмеливался это делать. Теперь управляла она, потому что он чувствовал себя слабым, старым человеком, страдающим от приступов сумасшествия. Страх, что приступ может повториться, не оставлял его.
Теперь он советовался с ней. Она и Пит находились у власти. Хотя некоторые предпочли бы на этом месте принца и Фокса.
– Принц согласен на переговоры, – сказал король. – Это хороший знак, да, ведь так?
– В Брунсвике? – торопливо спросила королева.
– В Брунсвике. Моя сестра будет рада, я уверен.
– Еще бы. Дочь, наследница сомнительного маленького двора станет женой наследника английского трона. Конечно, будет рада.
Шарлотта вспомнила, какой радостью был охвачен маленький двор, когда в Мекленбург-Штерлитц пришла новость, что принц Уэльский, нынешний король Англии, этот бедный человек, сидящий здесь за столом, попросил ее руки.
– Очень рада. Все из одной семьи, да, ведь так? Я доволен, что он наконец решил завести семью. Давно пора, к тому же. Может, у него будут дети. Это образумит его.
– Если что-то вообще может его образумить, – парировала королева. – Я сомневаюсь, что Каролина – это лучший выбор…
– Можно выбрать только одну из двух – мою племянницу или вашу. И он сделал выбор. Это будет моя.
Королева поджала губы. Он сделал это ей назло. Прекрасной и умной Луизе Мекленбург-Штерлитцкой он предпочел это существо из Брунсвика. И сделать уже ничего нельзя.
– Я пишу в Ганновер Малмсбери, – сказал король. – Пришло время ему поехать в Брунсвик и формально попросить руки принцессы Каролины.
«Да, – подумала королева, – слишком поздно».
Она оставалась с королем, пока письмо не было написано и запечатано.
Потом она оставила его и пошла в свои апартаменты. Она думала о принцессе, которая прибудет ко двору. И представляла, какой неотесанной она будет, потому что разве она сама не была такой же, когда приехала сюда? Английский двор наверняка отличается от бедного маленького двора Брунсвика. Она сама была очень юной, ей было семнадцать, а Каролине двадцать семь, по крайней мере, она более зрелая. Но, может, это-то и нехорошо? Молодую девушку легче воспитать.
Королева хорошо помнила свои первые недели при дворе молодого мужа, когда одним из главных врагов стала золовка принцесса Августа. Она делала все, чтобы ее жизнь как можно сильнее искорежить. Злая, ядовитая, как оса, наверное, потому, что была незамужней, она пыталась поссорить королеву с ее свекровью, вдовой – принцессой Уэльской. Принцессу Уэльскую было не в чем упрекнуть, просто она хотела сохранить свое влияние на короля, ее сына, а не делить его с молодой женой, пусть даже королевой.
«Я ненавидела мою золовку Августу, – думала королева. – Высокомерная интриганка. Как я рада была, что она вышла замуж и уехала в Брунсвик. После ее отъезда никто о ней не вспоминал, не ждал ее возвращения. Никто здесь не будет рад и ее дочери, – пообещала себе Шарлотта. – Я уже заранее ненавижу это существо».
* * *
Принц Уэльский смотрел поверх письменного стола в окно на Сент-Джеймский парк.
Потом он вздохнул и перечитал только что написанное.
«Ни слова правды», – сказал он себе и, взяв платок, промокнул им глаза. Сделал это не очень старательно, может быть, потому, что свидетелей не было.
Снова быстро просмотрел письмо.
«Каким бы путем принцесса ни приехала, мне ясно, что это нужно обговорить немедленно… Немедленно», – повторил он про себя. Это значило, что через несколько недель она будет здесь.
– Я заболеваю от одной этой мысли, – бормотал он. – Однако это случится. Другого выхода нет.
Когда он женится, ему будет назначено достаточное содержание. Даже его отец и Пит не могли отказать ему в этом. А кредиторы требовали выплат сейчас. Он был в таких долгах, что даже не хотелось думать об этом. У него всегда были долги, с тех пор, как он смог самостоятельно занимать, но он не относился к ним серьезно до времени их погашения. Парламент платил. Это была одна из обязанностей парламента. Не могли же они допустить, чтобы принц Уэльский жил, как нищий?
Они понимали это, но выдвинули условия, а он был вынужден уступить и согласиться жениться на этой немецкой женщине. Когда-то это казалось приемлемым и неизбежным, однако чем ближе подходил срок, тем невыносимей ему казалась сама мысль об этом браке.
Франсес уверяла его, что все будет хорошо. У него останется Франсес, он по-прежнему очарован ею, но в глубине души он знал, что желает Марию… она нужна ему, чтобы к кому-то можно было возвращаться, исповедываться, раскаиваться и получать прощение. Только Мария могла понять все перипетии его жизни, в душе он знал, что она единственная, кого он любил, женщина, которую считал своей женой; что греха таить, церемония на Парк-стрит десять лет тому назад была настоящей женитьбой.
А Мария была его настоящей женой, и теперь он готовился жениться на германской принцессе только потому, что парламент, король и Пит требовали этого. Они не признавали его женитьбу на Марии, поскольку король издал закон, гласящий, что ни один из членов королевской семьи не может вступить в брак без его согласия. Таков был закон, и любая брачная церемония, происшедшая вопреки закону, даже если она отправлялась священником, считалась недействительной и напрасной. Суд решил так по делу его брата Августа. Вроде все ясно, и Мария должна это понимать, вины его тут нет. Его загоняли в брак насильно, именем закона. О, какое бремя быть наследником короны! Мысленно он возвращался к первым дням с Марией. Он пылал страстью к ней, страстью, с которой не мог совладать, верил, что сможет сделать все, абсолютно все, чтобы жениться на ней.
Я корону отрину,
Чтоб назвать вас моей, –
пел тогда он и верил в свои слова.
О да, он верил в это. И он готов был все отдать и покинуть Англию вместе с ней. Они могли обзавестись уютным маленьким домиком на континенте, скажем, во Франции. Нет, не во Франции, эта несчастная страна так кровожадно отвергла монархию… лучше не во Франции, которая напоминала ему, как непрочно сидит корона на королевских головах, хотя эта ненадежность отнюдь не делает ее менее желанной. Зато он убедил себя, что ему не следует отказываться от короны из-за Марии, ибо он может иметь и ту, и другую.
Итак, Фокс объявил в палате общин, что никакой его женитьбы не существует и в помине, следовательно, хотя они с Марией и считают себя мужем и женой, государство, напротив, так не считает. Все уладилось, ибо, если бы государство сочло их супругами, он мог потерять корону, Мария ведь не только не королевских кровей, но еще и католичка, теперь же он сможет получить все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Она навестила короля в его апартаментах и застала его погруженным в государственные бумаги. До своей болезни он не осмеливался это делать. Теперь управляла она, потому что он чувствовал себя слабым, старым человеком, страдающим от приступов сумасшествия. Страх, что приступ может повториться, не оставлял его.
Теперь он советовался с ней. Она и Пит находились у власти. Хотя некоторые предпочли бы на этом месте принца и Фокса.
– Принц согласен на переговоры, – сказал король. – Это хороший знак, да, ведь так?
– В Брунсвике? – торопливо спросила королева.
– В Брунсвике. Моя сестра будет рада, я уверен.
– Еще бы. Дочь, наследница сомнительного маленького двора станет женой наследника английского трона. Конечно, будет рада.
Шарлотта вспомнила, какой радостью был охвачен маленький двор, когда в Мекленбург-Штерлитц пришла новость, что принц Уэльский, нынешний король Англии, этот бедный человек, сидящий здесь за столом, попросил ее руки.
– Очень рада. Все из одной семьи, да, ведь так? Я доволен, что он наконец решил завести семью. Давно пора, к тому же. Может, у него будут дети. Это образумит его.
– Если что-то вообще может его образумить, – парировала королева. – Я сомневаюсь, что Каролина – это лучший выбор…
– Можно выбрать только одну из двух – мою племянницу или вашу. И он сделал выбор. Это будет моя.
Королева поджала губы. Он сделал это ей назло. Прекрасной и умной Луизе Мекленбург-Штерлитцкой он предпочел это существо из Брунсвика. И сделать уже ничего нельзя.
– Я пишу в Ганновер Малмсбери, – сказал король. – Пришло время ему поехать в Брунсвик и формально попросить руки принцессы Каролины.
«Да, – подумала королева, – слишком поздно».
Она оставалась с королем, пока письмо не было написано и запечатано.
Потом она оставила его и пошла в свои апартаменты. Она думала о принцессе, которая прибудет ко двору. И представляла, какой неотесанной она будет, потому что разве она сама не была такой же, когда приехала сюда? Английский двор наверняка отличается от бедного маленького двора Брунсвика. Она сама была очень юной, ей было семнадцать, а Каролине двадцать семь, по крайней мере, она более зрелая. Но, может, это-то и нехорошо? Молодую девушку легче воспитать.
Королева хорошо помнила свои первые недели при дворе молодого мужа, когда одним из главных врагов стала золовка принцесса Августа. Она делала все, чтобы ее жизнь как можно сильнее искорежить. Злая, ядовитая, как оса, наверное, потому, что была незамужней, она пыталась поссорить королеву с ее свекровью, вдовой – принцессой Уэльской. Принцессу Уэльскую было не в чем упрекнуть, просто она хотела сохранить свое влияние на короля, ее сына, а не делить его с молодой женой, пусть даже королевой.
«Я ненавидела мою золовку Августу, – думала королева. – Высокомерная интриганка. Как я рада была, что она вышла замуж и уехала в Брунсвик. После ее отъезда никто о ней не вспоминал, не ждал ее возвращения. Никто здесь не будет рад и ее дочери, – пообещала себе Шарлотта. – Я уже заранее ненавижу это существо».
* * *
Принц Уэльский смотрел поверх письменного стола в окно на Сент-Джеймский парк.
Потом он вздохнул и перечитал только что написанное.
«Ни слова правды», – сказал он себе и, взяв платок, промокнул им глаза. Сделал это не очень старательно, может быть, потому, что свидетелей не было.
Снова быстро просмотрел письмо.
«Каким бы путем принцесса ни приехала, мне ясно, что это нужно обговорить немедленно… Немедленно», – повторил он про себя. Это значило, что через несколько недель она будет здесь.
– Я заболеваю от одной этой мысли, – бормотал он. – Однако это случится. Другого выхода нет.
Когда он женится, ему будет назначено достаточное содержание. Даже его отец и Пит не могли отказать ему в этом. А кредиторы требовали выплат сейчас. Он был в таких долгах, что даже не хотелось думать об этом. У него всегда были долги, с тех пор, как он смог самостоятельно занимать, но он не относился к ним серьезно до времени их погашения. Парламент платил. Это была одна из обязанностей парламента. Не могли же они допустить, чтобы принц Уэльский жил, как нищий?
Они понимали это, но выдвинули условия, а он был вынужден уступить и согласиться жениться на этой немецкой женщине. Когда-то это казалось приемлемым и неизбежным, однако чем ближе подходил срок, тем невыносимей ему казалась сама мысль об этом браке.
Франсес уверяла его, что все будет хорошо. У него останется Франсес, он по-прежнему очарован ею, но в глубине души он знал, что желает Марию… она нужна ему, чтобы к кому-то можно было возвращаться, исповедываться, раскаиваться и получать прощение. Только Мария могла понять все перипетии его жизни, в душе он знал, что она единственная, кого он любил, женщина, которую считал своей женой; что греха таить, церемония на Парк-стрит десять лет тому назад была настоящей женитьбой.
А Мария была его настоящей женой, и теперь он готовился жениться на германской принцессе только потому, что парламент, король и Пит требовали этого. Они не признавали его женитьбу на Марии, поскольку король издал закон, гласящий, что ни один из членов королевской семьи не может вступить в брак без его согласия. Таков был закон, и любая брачная церемония, происшедшая вопреки закону, даже если она отправлялась священником, считалась недействительной и напрасной. Суд решил так по делу его брата Августа. Вроде все ясно, и Мария должна это понимать, вины его тут нет. Его загоняли в брак насильно, именем закона. О, какое бремя быть наследником короны! Мысленно он возвращался к первым дням с Марией. Он пылал страстью к ней, страстью, с которой не мог совладать, верил, что сможет сделать все, абсолютно все, чтобы жениться на ней.
Я корону отрину,
Чтоб назвать вас моей, –
пел тогда он и верил в свои слова.
О да, он верил в это. И он готов был все отдать и покинуть Англию вместе с ней. Они могли обзавестись уютным маленьким домиком на континенте, скажем, во Франции. Нет, не во Франции, эта несчастная страна так кровожадно отвергла монархию… лучше не во Франции, которая напоминала ему, как непрочно сидит корона на королевских головах, хотя эта ненадежность отнюдь не делает ее менее желанной. Зато он убедил себя, что ему не следует отказываться от короны из-за Марии, ибо он может иметь и ту, и другую.
Итак, Фокс объявил в палате общин, что никакой его женитьбы не существует и в помине, следовательно, хотя они с Марией и считают себя мужем и женой, государство, напротив, так не считает. Все уладилось, ибо, если бы государство сочло их супругами, он мог потерять корону, Мария ведь не только не королевских кровей, но еще и католичка, теперь же он сможет получить все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94