В то самое время, когда Кускова осторожно засекречивала масонскую тему с Керенским, она гораздо откровеннее писала о прошлых тайнах Вольскому, который никогда ни в каких масонских ложах не состоял. Ее письма к нему говорят о потребности высказать некоторые мысли, которыми она, по-видимому, не считала возможным делиться с Керенским.
Между рецептом пельменей и жалобами, что она так стара, что «ничего не успеет записать», она ругает Николаевского, люто ненавидит Черчилля «за его славу» и обещает Сталину встать перед ним на колени, «если он проведет реформы». 24 июля 1946 г. она пишет Вольскому: «Узнала, что повесилась Марина Цветаева», и добавляет: «но мне ее почему-то не жалко». Она считает (тогда же), что Ступницкого, редактора советской газеты в Париже, «надо поддержать», потому что ей «Мельгуновщина надоела до черта». Жену Вольского она в течение всей переписки – более десяти лет – называет то Наталия Николаевна, то Валентина Николаевна, а после смерти своего мужа, Прокоповича, верит в спиритизм и собирается им заняться, если найдет время. Время от времени она возвращается к масонству и не знает, как ей к нему подойти: раскрыть ли «наши общие преступления 1917 г.?» Или описать их и «зарыть под Колумбийским университетом» в Нью-Йорке (т.е. под Бродвеем)? Она не сделала ни того, ни другого и, наконец, предпочла Национальную Библиотеку в Париже. Вот, в сокращении, ее письмо Вольскому, процитированное Аронсоном:
«Самый трудный вопрос о масонстве – наше молчание было абсолютным. Из-за этого была крупная ссора с Мелыуновым: он требовал от нас раскрытия всего этого дела. Мельгунов доходил до истерики, вымогая из меня (еще в России!) данные, и заверял, что ему „все известно“. Я хорошо знала, что ему ничего почти не известно, как и Бурышкину. Потом он в одной из своих книжек сделал намек, что такое существовало. Скажу Вам кратко, что это было:
Началось после гибели революции 1905 г. во время диких репрессий: Вы их знаете.
Ничего общего это масонство с заграничным масонством не имеет. Это русское масонство отменило весь ритуал, всю мистику.
Цель масонства – политическая, работать в подполье на освобождение России.
Почему выбрана была такая? Чтобы захватить высшие и даже придворные круги…. Князьев и графьев было много. Вели они себя изумительно: на Конгрессах некоторых из них я видела. Были и военные – высокого ранга.
Движение это было огромно. Везде были «свои люди». Такие об-ва, как Вольно-Экономическое, Техническое, были захвачены целиком. В земствах то же самое.
До сих пор тайна огромна. К Февральской революции ложами была покрыта вся Россия. Здесь, за рубежом, есть много членов этой организации. Но – все молчат! И будут молчать.
После смерти С.Н. (Прокоповича) я получила несколько телеграмм – кратких: Fraternellement avec vous («по-братски с Вами», или «братски с Вами» ставилось масонами перед подписью – Я. Б.).

Много разговоров о «заговоре Гучкова». Этот заговор был. Но он резко осуждался членами масонства. Гучков вообще подвергался неоднократно угрозе исключения, и после дела Конради, в котором он вел себя совершенно непонятно, и вызывал скверные подозрения (очевидно – своими симпатиями к белым генералам – КБ.), с ним вообще старались в интимные отношения не вступать. Под конец своей жизни он близко сошелся с германским штабом, и когда приезжал к нам в Прагу, совсем больной, и просил оказать fraternellement услугу у чешского правительства, мы услуги не оказывали. Он знал, что мы знаем о его поездках в Германию и очень запутанно об этом рассказывал. Но один раз произошел инцидент: его принял Бенеш. И он Бенешу точно рассказал о планах Гитлера – нападение на Чехию, на Россию и т.д. … Потом – слово в слово осуществилось то, что рассказывал Гучков Бенешу и нам…
10 ноября 1955 г. Женева».
Она умерла девяноста лет, до последнего дня все еще беспокоясь, что кто-то что-то сделает «не так, как надо», уже не имея сил встать с постели и не понимая, почему она так устает, даже когда не выходит из дому. Но до конца она все повторяла, что с французским масонством у русского ничего общего не было, и что ритуалы все давно были отменены.
А.И. КОНОВАЛОВ
(1875-1948)
С Александром Ивановичем Коноваловым у меня с самого начала нашего знакомства возникли дружеские отношения. О них я писала в моей автобиографии («Курсив мой», с. 361-363). Я позволяла себе задавать ему вопросы о прошлом, что очень редко делала с А.Ф. Керенским, и позже делала с Маклаковым, который часто даже поощрял их. Было это от одиночества? Или от сознания, что он идет к концу своей жизни? Во время немецкой оккупации Парижа я часто виделась с Маклаковым, и об этом рассказ будет ниже. Но с Коноваловым о прошлом говорить было интересно только мне, а он совсем, как мне кажется, не любил возвращаться памятью к 1917 году.
Он был тем «миллионером-промышленником», который строил своим рабочим больницы, и был первым человеком во Временном правительстве, в марте 1917 г., кто заговорил о немедленной разработке закона о стачках и забастовках. Ген. Спиридович (начальник царской охраны и один из косвенных убийц Столыпина) в своих воспоминаниях называет его «членом масонской пятерки», а советский историк Дякин говорит о нем, как о находившемся «на левом фланге прогрессистов».
Жизнь его в эмиграции была очень тяжелой. Отчасти это происходило от полного неумения жить в новой эпохе. Он был, несмотря на его прошлое «левого прогрессиста», полностью человеком прошлого века. В первом составе Временного правительства он с самого начала хотел «коалиции с Исполкомом Петроградского Совета», и уведомил Исполком в первые же дни, что будет образовано министерство труда, которое возглавит представитель Совета. Кн. Львов – в близком будущем пятый член пятерки – и Керенский тоже искали среди членов Исполкома подходящих людей, чтобы составить коалицию. Уже 1-го марта была создана Контактная комиссия Временного правительства с Советом, куда из этого последнего вошли Церетели, Чхеидзе и другие. У Коновалова же на даче под Москвой собирались в декабре 1916 и в январе 1917 гг. «левые прогрессисты», а некоторые, по причине конспирации, у него жили (Старцев. «Русская буржуазия…»). К тому же выводу примыкают и два других сов. историка: «20 ноября 1915 г. было совещание на его, Коновалова, квартире, где Керенский, народный социалист, уже выступал в теснейшей связи с кадетами и прогрессистами. Как в 1915, так и в 1916 гг. собрания были конспиративными. Бывали и социалисты». (Граве. «К истории…»; Черменский. «Четвертая Дума…»).
А.И., как многие люди его поколения (т.е. рожденные в 1860-1880), не только старели рано, но и подчеркивали это старение каким-то одервенением, не только физическим, но и умственным: он выглядел в 60 лет на 70 и, кажется, получал удовольствие от своей собственной неподвижности, от того, что на чью-нибудь шутку смеялся не сразу, а минуты через три после того, как она была сказана, и на вопрос отвечал всегда после долгой паузы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90