Начинается обычная политика и дальнейшая борьба за власть, только уже между собой.
Поскольку русское масонство XX века, в отличие, например, от масонства века XVIII, практически не ставило перед собой задач просветительских, мистических и т.д., ограничиваясь почти исключительно политическими и карьерными соображениями, последние и одержали верх. Потому и не удивителен бросающийся в глаза после февраля 1917 года разнобой мнений и противоречия между членами ордена, которые еще недавно были куда более единодушны, теперь же, добившись верховной власти, забыли основные масонские правила, ибо никогда всерьез в них не верили.
Напротив, мистическое масонство некоторое время продолжало свою деятельность и при советской власти, пока не было юридически запрещено и уничтожено физически. Опубликованные недавно воспоминания и другие материалы о русских мартинистах, розенкрейцерах и тамплиерах (Левандовский, Никитин, Налимов) рассказывают о них весьма подробно. Но к политическому масонству десятых годов они не имели никакого отношения.
Временное прекращение деятельности масонских лож между двумя революциями вызывает наиболее жаркие споры историков. Берберова в разных местах книги указывает несколько различных причин закрытия лож в начале десятых годов: «болтливость князя Бебутова», «департамент полиции стал сильнее нажимать», а чуть позже «пошли такие раздоры, что десять братьев пришлось временно „усыпить“. По мнению Натана Смита, в 1915 году было усыплено не десять братьев, а десять или двенадцать лож, и связано это было с возникшими разногласиями по поводу ответственности правительства за военные поражения.
Л. Хасс считает, что все регулярные русские ложи были усыплены еще в 1909 году, и поводом послужила излишняя разговорчивость отдельных масонов, в первую очередь, князя Бебутова и Баженова, вызвавшая обостренный интерес властей и очередную антимасонскую кампанию в правой прессе. Истинной причиной было стремление очистить свои ряды от случайных и нежелательных элементов, осуществить в своем роде переворот под благовидным предлогом.
Позже, в 1912-1915 годах, было вновь создано до 50 лож, действовавших до 1917 года, но они уже не были правильными, регулярными ложами, получившими признание у материнских французских лож. Именно это масонство было собственно политическим, «карбонарским», не придерживающимся обрядов и не задумывающимся о духовном совершенствовании.
А.Я. Аврех оспаривает утверждение Некрасова и относит роспуск лож не к 1909 году, как показал тот, а к 1911. Поскольку по этому вопросу ни один историк не располагает точными фактами и основывается исключительно на догадках, приходится признать, что это наиболее темный период в недолгой деятельности русского предреволюционного масонства, и вряд ли он будет убедительно объяснен до обнаружения новых документов.
Идеологическую «тиранию Парижа над Петроградом», которой посвящена книга Джона Кипа, вряд ли правомерно распространять на предреволюционные масонские взаимоотношения. В Париже о новых, нерегулярных, ложах вообще вряд ли знали, по крайней мере историкам не удалось найти ни одного упоминания о таком факте.
Зато косвенных свидетельств обратного много – русские не приглашались на международные масонские мероприятия конца 1910-х годов: ни на Конференцию масонских послушаний Союзных Наций в январе 1917, ни на Конгресс масонских послушаний Союзных и Нейтральных Наций в июне 1917 г. Это, напротив, говорит скорее о том, что русские масоны-карбонарии к середине десятых годов были полностью предоставлены самим себе и не испытывали прямого давления французов по масонской линии.
«Верховный Восток народов России» был создан на конвенте 1912 года в Москве без согласия «Великого Востока Франции», т.е., по масонским правилам, незаконно, и впоследствии международным масонством признан не был. Многим русским эмигрантам в Париже после 1917 года было отказано в приеме во французские ложи иначе как со степени ученика с предварительным формальным посвящением, что их возмутило, а Керенский швее отказался участвовать как во французском, так и в русском масонстве.
По этой причине некоторым историкам не кажется убедительным и эпизод с французами у Керенского, рассказанный Берберовой со слов полковника Н.Н. Пораделова. Марсель Кашен вышел из масонства в 1901 году; о том, что Альбер Тома состоял в его рядах, нет никаких данных. Да и не было у французов необходимости умолять Керенского не бросать Францию – почвы для сепаратного мира в России тогда не существовало, переговоры по этому поводу велись, однако Германия в тот момент была категорически против.
Берберова стремится доказать обратное, опровергая многочисленные свидетельства современников. Н.Н. Яковлев, не указывая, правда, источник, приводит слова Н.В. Некрасова о том, что «уже с 1910 г. русское масонство отделилось и прервало связи с заграницей».
На том же настаивал Керенский: «Хотел бы подчеркнуть, что наше общество было неправильной масонской организацией». Ему вторит Кускова, считая, что русское масонство преследовало лишь тактические цели и не имело ничего общего с иностранным.
Берберова категорически не согласна с такой трактовкой и, несмотря на целый хор голосов, отводит их все по тем или иным причинам: Яковлева – не считая его историком, Кускову и Керенского – как масонов, лгущих во спасение тайны. Не убеждают ее и доводы тех историков, которые склоняются к точке зрения Кусковой.
Кто тут прав, на сегодняшний день сказать со всей уверенностью нельзя. Этот вопрос, как и многие другие в истории российского масонства, остается открытым для обсуждения. Вряд ли стоит считать и Берберову последней инстанцией.
Зато книга ее не только побуждает размышлять, но и предоставляет богатый материал для размышления.
Олег Коростелев
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Поскольку русское масонство XX века, в отличие, например, от масонства века XVIII, практически не ставило перед собой задач просветительских, мистических и т.д., ограничиваясь почти исключительно политическими и карьерными соображениями, последние и одержали верх. Потому и не удивителен бросающийся в глаза после февраля 1917 года разнобой мнений и противоречия между членами ордена, которые еще недавно были куда более единодушны, теперь же, добившись верховной власти, забыли основные масонские правила, ибо никогда всерьез в них не верили.
Напротив, мистическое масонство некоторое время продолжало свою деятельность и при советской власти, пока не было юридически запрещено и уничтожено физически. Опубликованные недавно воспоминания и другие материалы о русских мартинистах, розенкрейцерах и тамплиерах (Левандовский, Никитин, Налимов) рассказывают о них весьма подробно. Но к политическому масонству десятых годов они не имели никакого отношения.
Временное прекращение деятельности масонских лож между двумя революциями вызывает наиболее жаркие споры историков. Берберова в разных местах книги указывает несколько различных причин закрытия лож в начале десятых годов: «болтливость князя Бебутова», «департамент полиции стал сильнее нажимать», а чуть позже «пошли такие раздоры, что десять братьев пришлось временно „усыпить“. По мнению Натана Смита, в 1915 году было усыплено не десять братьев, а десять или двенадцать лож, и связано это было с возникшими разногласиями по поводу ответственности правительства за военные поражения.
Л. Хасс считает, что все регулярные русские ложи были усыплены еще в 1909 году, и поводом послужила излишняя разговорчивость отдельных масонов, в первую очередь, князя Бебутова и Баженова, вызвавшая обостренный интерес властей и очередную антимасонскую кампанию в правой прессе. Истинной причиной было стремление очистить свои ряды от случайных и нежелательных элементов, осуществить в своем роде переворот под благовидным предлогом.
Позже, в 1912-1915 годах, было вновь создано до 50 лож, действовавших до 1917 года, но они уже не были правильными, регулярными ложами, получившими признание у материнских французских лож. Именно это масонство было собственно политическим, «карбонарским», не придерживающимся обрядов и не задумывающимся о духовном совершенствовании.
А.Я. Аврех оспаривает утверждение Некрасова и относит роспуск лож не к 1909 году, как показал тот, а к 1911. Поскольку по этому вопросу ни один историк не располагает точными фактами и основывается исключительно на догадках, приходится признать, что это наиболее темный период в недолгой деятельности русского предреволюционного масонства, и вряд ли он будет убедительно объяснен до обнаружения новых документов.
Идеологическую «тиранию Парижа над Петроградом», которой посвящена книга Джона Кипа, вряд ли правомерно распространять на предреволюционные масонские взаимоотношения. В Париже о новых, нерегулярных, ложах вообще вряд ли знали, по крайней мере историкам не удалось найти ни одного упоминания о таком факте.
Зато косвенных свидетельств обратного много – русские не приглашались на международные масонские мероприятия конца 1910-х годов: ни на Конференцию масонских послушаний Союзных Наций в январе 1917, ни на Конгресс масонских послушаний Союзных и Нейтральных Наций в июне 1917 г. Это, напротив, говорит скорее о том, что русские масоны-карбонарии к середине десятых годов были полностью предоставлены самим себе и не испытывали прямого давления французов по масонской линии.
«Верховный Восток народов России» был создан на конвенте 1912 года в Москве без согласия «Великого Востока Франции», т.е., по масонским правилам, незаконно, и впоследствии международным масонством признан не был. Многим русским эмигрантам в Париже после 1917 года было отказано в приеме во французские ложи иначе как со степени ученика с предварительным формальным посвящением, что их возмутило, а Керенский швее отказался участвовать как во французском, так и в русском масонстве.
По этой причине некоторым историкам не кажется убедительным и эпизод с французами у Керенского, рассказанный Берберовой со слов полковника Н.Н. Пораделова. Марсель Кашен вышел из масонства в 1901 году; о том, что Альбер Тома состоял в его рядах, нет никаких данных. Да и не было у французов необходимости умолять Керенского не бросать Францию – почвы для сепаратного мира в России тогда не существовало, переговоры по этому поводу велись, однако Германия в тот момент была категорически против.
Берберова стремится доказать обратное, опровергая многочисленные свидетельства современников. Н.Н. Яковлев, не указывая, правда, источник, приводит слова Н.В. Некрасова о том, что «уже с 1910 г. русское масонство отделилось и прервало связи с заграницей».
На том же настаивал Керенский: «Хотел бы подчеркнуть, что наше общество было неправильной масонской организацией». Ему вторит Кускова, считая, что русское масонство преследовало лишь тактические цели и не имело ничего общего с иностранным.
Берберова категорически не согласна с такой трактовкой и, несмотря на целый хор голосов, отводит их все по тем или иным причинам: Яковлева – не считая его историком, Кускову и Керенского – как масонов, лгущих во спасение тайны. Не убеждают ее и доводы тех историков, которые склоняются к точке зрения Кусковой.
Кто тут прав, на сегодняшний день сказать со всей уверенностью нельзя. Этот вопрос, как и многие другие в истории российского масонства, остается открытым для обсуждения. Вряд ли стоит считать и Берберову последней инстанцией.
Зато книга ее не только побуждает размышлять, но и предоставляет богатый материал для размышления.
Олег Коростелев
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90