В эти мгновения ее охватывала гордость.
В Мурмыше она не была уже давно. Только на Новый год отважилась заехать домой, да и то побыла денек и быстро вернулась, так тоскливо ей показалось в родном доме.
Мать с Расулом сидели за столом, праздник праздновали. Пила только мать - сидела красная, осоловелая, распаренная, со слипшимися редкими волосами, сожженными химической завивкой. Ее кавалер ничего не пил, только размеренно двигал челюстями, наворачивая мясо.
- Явилась! - фыркнула мать, но при любовнике затевать скандал не стала.
Маринка, хмурясь, повела носом: очень уж сильно пахло в бараке газом.
- А мы привыкли! - с вызовом ответила мать. - Мы люди простые, наукам не обученные. Нам не воняет. А кому воняет, тех милости просим отсюда вон!
- Давно говорю, почини колонку, - неожиданно хмуро поддержал Маринку Расул.
- Что «почини», что «почини»? На какие такие вши? - Мать демонстративно потерла пальцы, как будто пересчитывала деньги. - Ты мне, что ли, дашь?
- Не дам, - холодно ответил Расул, глядя на подругу с мрачной ненавистью. - Пропиши меня, тогда починю. С чего это я в чужой квартире стану колонку чинить?
- Пропиши его! - Верка хмыкнула и обратила к дочери раскрасневшееся, заплывшее нездоровой пухлостью лицо. - Его пропиши, а он потом своих пащенков сюда жить наведет. И бабу свою усатую.
Расул не ответил. Молча отправил в рот очередной кусок пережаренного мяса, в бешенстве задвигал челюстями.
- Ну а ты, доченька, чем меня порадуешь? - Верка хохотнула, картинно сплетя руки на груди. - В подоле не принесла еще?
Маринка мимоходом обняла и поцеловала Вальку - брат дернул головой, пытаясь спастись от поцелуя, но тщетно. Ленка придирчиво оглядела новую вязаную шапку сестры, и глаза ее завистливо блеснули.
- Учусь в педучилище, подрабатываю уборщицей, - как будто не слыша последнего вопроса, поведала Маринка. - Конечно, трудно, но ничего…
- А денег что же не высылаешь?
- Самой на еду едва хватает.
- А на шмотки новые хватает? - обидчиво заметила мать, приметив обнову. - Мать ее оборванкой ходит, некому даже тапки новые справить… - Она надрывно всхлипнула.
Расул отправил в рот очередной кусок мяса и мрачно покосился на сожительницу.
- А я, мама, замуж выхожу, - с видимым спокойствием ответила Маринка.
- Да ну? И за кого? Небось за своего студента голоштанного? Ну ладно, пусть хоть за него. Когда привезешь жениха-то?
- Весной, наверное, - ответила дочка. - Вот распишемся…
- Ну и ладно, - неожиданно просияла мать. - Давай тогда выпьем за это. Вот счастье-то! Доченька ты моя любимая, счастье мое! Соскучилась мамка за тобой…
Обычная сварливость внезапно сменилась в ней алкогольной назойливой сентиментальностью. Маринка тайком отерла губы после мокрого поцелуя.
- Ой, пить будем, гулять будем, во дворе столы поставим, весь поселок пригласим! - пообещала мать. - Радость-то какая!
- Нет, мама, не хочу я здесь никакой свадьбы, - твердо возразила дочь. - Дорого.
- Ну и ладно, - неожиданно легко согласилась мать и плеснула в стакан водки. - Тогда выпьем!
***
- Ну почему так пахнет газом? (Студентка беспокойно ворочается.)
- Это у вас положительный соматик. Мы подобрались к очень важной грамме. Что вы слышите сейчас? Есть у вас соник, звук?
- «Хорошая парочка, петух да ярочка!.. Ну, чисто голубята…» (Студентка морщится, беспокойно ворочается на кушетке.) Горько! Очень горько. Я не могу, какая-то горечь во рту…
- Вернемся к началу этой граммы и попробуем пройти ее снова. Давайте посмотрим, сможем ли мы прочно установить контакт с соматикой. Вернитесь в начало, и, когда я сосчитаю от одного до пяти, первая фраза вспыхнет у вас в сознании. Один, два, три, четыре, пять…
- «Как детей строгать - он первый. А как жениться - нет его». Нет его… Нет его… Нет его…
- Пройдите это еще раз, пожалуйста.
- Нет его… Его не-ет!
***
Встречи Маринки и Игореши в бревенчатом доме на окраине города, который солдаты снимали у столетнего деда для любовных свиданий и хранения «гражданских» вещей (чтобы было в чем прогуляться по городу, не опасаясь бдительных патрулей), продолжались всю зиму и начало весны. На последние копейки девушка покупала на рынке еду, чтобы накормить своего любимого. Ведь он вечно голодный, а ему учиться надо, ему нужны витамины. Вон он какой худенький. Студенты все такие бедные, несчастные… Она бы на всех наготовила, настряпала, ей не жалко. Только Игореша отчего-то не знакомит ее со своими друзьями. Может, стыдится?
К весне Маринке уже совсем стало невмоготу. После общежитских казенных стен и вороватых свиданий захотелось ей семейного размеренного быта. Чтобы никого рядом: только они - и их маленький. Их сынок или доченька…
- А жить-то где? - тоскливо отвечал Игорек на ее упреки, старательно отводя унылый взгляд. Он лежал на жестком топчане, заложив руку за голову и задрав к потолку острый подбородок.
- Да хоть здесь! - Маринка обвела руками пропахшие мышами хоромы. - Приятель твой все равно тут не живет, а я здесь все вымою, вычищу, абажур из бумаги сделаю… Я ведь уже и матери сказала, что мы приедем…
- Некогда мне! - раздраженно нахмурился Игореша. - Сама пойми, экзамены на носу. Зверяев звереет не по дням, а по часам. Постоянно придирается, зачеты вне очереди назначает…
- Бедненький, - вздыхала Маринка, прижимая к высокому лбу будущего мужа прохладную ладонь.
Только бы до мая дотянуть, тосковал Игореша, до дембеля… Домой ему хотелось - жуть! С товарищами старыми погулять, на работу зайти, на свою автобазу, с мужиками потрепаться…
Но весной Маринка все же уговорила его съездить в Мурмыш.
Все было так, как мечталось длинными зимними вечерами. Они шли по улице под руку (Игореша с тоской оглядывался по сторонам, чувствуя полную невозможность сбежать, едва волочил ноги, точно его вели на эшафот), бабки смотрели им вслед, тихо переговариваясь:
- Кто ж это такая?
- Маринка, Веркина дочь.
- А с кем это она?
- С мужем никак. Говорили, замуж в Самаре вышла.
- А кто он?
- С галстуком на шее - значит, студент.
Проехал на ржавом велосипеде дядя Гриша, почтальон, от любопытства аж вывихивая шею, - Маринка поздоровалась с ним степенным наклоном головы. Не как сопливая девчонка, а как женщина, будущая мать. Мальчишки гурьбой промчались по дороге с воплями «Жених и невеста, тили-тили тесто», их крики заменяли в Мурмыше торжественный марш Мендельсона. Местные псы-брехуны даже забыли лаять, взволнованные важностью и торжественностью момента.
- Идут, идут! - Валька метнулся к крыльцу, сшиб по дороге валявшийся без дела ящик и заныл, прыгая на одной ноге.
Удивленно просвистел тепловоз-кукушка, пыхтевший по направлению к депо. Показался родной барак - перекошенный на одну сторону, приветливо сиявший открытыми нараспашку по случаю майской теплыни окнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
В Мурмыше она не была уже давно. Только на Новый год отважилась заехать домой, да и то побыла денек и быстро вернулась, так тоскливо ей показалось в родном доме.
Мать с Расулом сидели за столом, праздник праздновали. Пила только мать - сидела красная, осоловелая, распаренная, со слипшимися редкими волосами, сожженными химической завивкой. Ее кавалер ничего не пил, только размеренно двигал челюстями, наворачивая мясо.
- Явилась! - фыркнула мать, но при любовнике затевать скандал не стала.
Маринка, хмурясь, повела носом: очень уж сильно пахло в бараке газом.
- А мы привыкли! - с вызовом ответила мать. - Мы люди простые, наукам не обученные. Нам не воняет. А кому воняет, тех милости просим отсюда вон!
- Давно говорю, почини колонку, - неожиданно хмуро поддержал Маринку Расул.
- Что «почини», что «почини»? На какие такие вши? - Мать демонстративно потерла пальцы, как будто пересчитывала деньги. - Ты мне, что ли, дашь?
- Не дам, - холодно ответил Расул, глядя на подругу с мрачной ненавистью. - Пропиши меня, тогда починю. С чего это я в чужой квартире стану колонку чинить?
- Пропиши его! - Верка хмыкнула и обратила к дочери раскрасневшееся, заплывшее нездоровой пухлостью лицо. - Его пропиши, а он потом своих пащенков сюда жить наведет. И бабу свою усатую.
Расул не ответил. Молча отправил в рот очередной кусок пережаренного мяса, в бешенстве задвигал челюстями.
- Ну а ты, доченька, чем меня порадуешь? - Верка хохотнула, картинно сплетя руки на груди. - В подоле не принесла еще?
Маринка мимоходом обняла и поцеловала Вальку - брат дернул головой, пытаясь спастись от поцелуя, но тщетно. Ленка придирчиво оглядела новую вязаную шапку сестры, и глаза ее завистливо блеснули.
- Учусь в педучилище, подрабатываю уборщицей, - как будто не слыша последнего вопроса, поведала Маринка. - Конечно, трудно, но ничего…
- А денег что же не высылаешь?
- Самой на еду едва хватает.
- А на шмотки новые хватает? - обидчиво заметила мать, приметив обнову. - Мать ее оборванкой ходит, некому даже тапки новые справить… - Она надрывно всхлипнула.
Расул отправил в рот очередной кусок мяса и мрачно покосился на сожительницу.
- А я, мама, замуж выхожу, - с видимым спокойствием ответила Маринка.
- Да ну? И за кого? Небось за своего студента голоштанного? Ну ладно, пусть хоть за него. Когда привезешь жениха-то?
- Весной, наверное, - ответила дочка. - Вот распишемся…
- Ну и ладно, - неожиданно просияла мать. - Давай тогда выпьем за это. Вот счастье-то! Доченька ты моя любимая, счастье мое! Соскучилась мамка за тобой…
Обычная сварливость внезапно сменилась в ней алкогольной назойливой сентиментальностью. Маринка тайком отерла губы после мокрого поцелуя.
- Ой, пить будем, гулять будем, во дворе столы поставим, весь поселок пригласим! - пообещала мать. - Радость-то какая!
- Нет, мама, не хочу я здесь никакой свадьбы, - твердо возразила дочь. - Дорого.
- Ну и ладно, - неожиданно легко согласилась мать и плеснула в стакан водки. - Тогда выпьем!
***
- Ну почему так пахнет газом? (Студентка беспокойно ворочается.)
- Это у вас положительный соматик. Мы подобрались к очень важной грамме. Что вы слышите сейчас? Есть у вас соник, звук?
- «Хорошая парочка, петух да ярочка!.. Ну, чисто голубята…» (Студентка морщится, беспокойно ворочается на кушетке.) Горько! Очень горько. Я не могу, какая-то горечь во рту…
- Вернемся к началу этой граммы и попробуем пройти ее снова. Давайте посмотрим, сможем ли мы прочно установить контакт с соматикой. Вернитесь в начало, и, когда я сосчитаю от одного до пяти, первая фраза вспыхнет у вас в сознании. Один, два, три, четыре, пять…
- «Как детей строгать - он первый. А как жениться - нет его». Нет его… Нет его… Нет его…
- Пройдите это еще раз, пожалуйста.
- Нет его… Его не-ет!
***
Встречи Маринки и Игореши в бревенчатом доме на окраине города, который солдаты снимали у столетнего деда для любовных свиданий и хранения «гражданских» вещей (чтобы было в чем прогуляться по городу, не опасаясь бдительных патрулей), продолжались всю зиму и начало весны. На последние копейки девушка покупала на рынке еду, чтобы накормить своего любимого. Ведь он вечно голодный, а ему учиться надо, ему нужны витамины. Вон он какой худенький. Студенты все такие бедные, несчастные… Она бы на всех наготовила, настряпала, ей не жалко. Только Игореша отчего-то не знакомит ее со своими друзьями. Может, стыдится?
К весне Маринке уже совсем стало невмоготу. После общежитских казенных стен и вороватых свиданий захотелось ей семейного размеренного быта. Чтобы никого рядом: только они - и их маленький. Их сынок или доченька…
- А жить-то где? - тоскливо отвечал Игорек на ее упреки, старательно отводя унылый взгляд. Он лежал на жестком топчане, заложив руку за голову и задрав к потолку острый подбородок.
- Да хоть здесь! - Маринка обвела руками пропахшие мышами хоромы. - Приятель твой все равно тут не живет, а я здесь все вымою, вычищу, абажур из бумаги сделаю… Я ведь уже и матери сказала, что мы приедем…
- Некогда мне! - раздраженно нахмурился Игореша. - Сама пойми, экзамены на носу. Зверяев звереет не по дням, а по часам. Постоянно придирается, зачеты вне очереди назначает…
- Бедненький, - вздыхала Маринка, прижимая к высокому лбу будущего мужа прохладную ладонь.
Только бы до мая дотянуть, тосковал Игореша, до дембеля… Домой ему хотелось - жуть! С товарищами старыми погулять, на работу зайти, на свою автобазу, с мужиками потрепаться…
Но весной Маринка все же уговорила его съездить в Мурмыш.
Все было так, как мечталось длинными зимними вечерами. Они шли по улице под руку (Игореша с тоской оглядывался по сторонам, чувствуя полную невозможность сбежать, едва волочил ноги, точно его вели на эшафот), бабки смотрели им вслед, тихо переговариваясь:
- Кто ж это такая?
- Маринка, Веркина дочь.
- А с кем это она?
- С мужем никак. Говорили, замуж в Самаре вышла.
- А кто он?
- С галстуком на шее - значит, студент.
Проехал на ржавом велосипеде дядя Гриша, почтальон, от любопытства аж вывихивая шею, - Маринка поздоровалась с ним степенным наклоном головы. Не как сопливая девчонка, а как женщина, будущая мать. Мальчишки гурьбой промчались по дороге с воплями «Жених и невеста, тили-тили тесто», их крики заменяли в Мурмыше торжественный марш Мендельсона. Местные псы-брехуны даже забыли лаять, взволнованные важностью и торжественностью момента.
- Идут, идут! - Валька метнулся к крыльцу, сшиб по дороге валявшийся без дела ящик и заныл, прыгая на одной ноге.
Удивленно просвистел тепловоз-кукушка, пыхтевший по направлению к депо. Показался родной барак - перекошенный на одну сторону, приветливо сиявший открытыми нараспашку по случаю майской теплыни окнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65