Значит, можно сделать вывод, что товар добыт вами нечестным, а возможно даже, и преступным путем.
- Я… Я… - залепетала Маринка. - Но вы же знаете…
Ее не слушали.
Дальнейшее напоминало кошмарный сон. У нее отобрали товар и разрешение на торговлю, заперли в клетку.
- Будем оформлять дело в суд, - буднично предупредил мутноглазый, доставая толстую кипу бланков.
- Ребята, я… Я заплачу! Сколько скажете! - напрасно взывала Маринка из клетки, но мутноглазый хозяин положения деловито водил пером по бумаге, не слыша ее призывов и обещаний.
Через несколько часов ей еле-еле удалось умолить своих мучителей позволить ей один звонок, но телефон лишь заученно талдычил в ухо: «Абонент не отвечает или недоступен». Уехав из города, Чалый, видно, отключил свой мобильный телефон…
Ее отпустили только через сутки, без товара, без денег, без документов…
Вскоре вернулся Чалый из поездки. Маринка прибежала к нему в слезах, поведала, что случилось.
- Растяпа! - хмуро отозвался хозяин. - Сама накладную посеяла - сама и отвечай. Я-то здесь при чем?
- Не сеяла я! - убеждала его Маринка. - Ты мне вместо накладной рекламу в коробку сунул!
Хозяин выразительно хмыкнул на нее и заметил холодно:
- Вот что, подруга, сама вляпалась - сама и выкручивайся. Товар конфисковали, а он, между прочим, денег стоит. Тысячу долларов! Эту сумму ты теперь будешь отрабатывать. Пока не отработаешь сполна, я тебе паспорт не отдам, будешь вкалывать на меня. Ясно?
Яснее некуда… С низко опущенной головой Маринка вышла из хозяйского контейнера и при выходе наткнулась на пьяненького дядю Славу-отверточника, который колобродил среди бела дня непонятно с какой радости.
- Эй, Маринка! - задорно крикнул он. - Как жизнь молодая?
Он, покачиваясь, пританцовывал на месте, а из кармана у него торчала сильно початая бутылка белоголовки.
- Смотри-ка, что я прибомбил! - Отверточник принялся непослушными руками расстегивать сумку, вытащил оттуда что-то черное. - Рясу мне свою Феофилакт продал. Ухожу, говорит, с железки на вольные хлеба. А то народ нынче богохульный пошел, подают мало, неохотно. Я и разрешение церковное выторговал у него по дешевке…
Покачиваясь, дядя Слава напялил на себя рясу и задребезжал противным, ерническим голоском:
- Преобразился еси на горе, Христе Боже… Черт! - Он длинно и замысловато выругался. - В рукавах запутался… Ну что, похож?
Не ответив, девушка побрела восвояси.
Она ехала в Перово, где располагался линейный отдел милиции. В голове ее зрел решительный план. Она вернет товар Чалому, заберет у него документы и уйдет от него навсегда. Пойдет на «Белку», там, говорят, лучше. Во что бы то ни стало, даже если для этого ей прикажут расплачиваться натурой, она заберет товар и…
В отделении оказался только один напарник. Девушка обрадовалась. Он казался ей не таким жестоким, как его мутноглазый приятель.
Но милиционер лишь сочувственно присвистнул, услышав ее жалостливую историю. А потом бдительно оглянулся по сторонам и произнес:
- Пойдем-ка на свежий воздух.
Там, стараясь не глядеть девушке в глаза, он объяснил:
- Это твой хозяин попросил нас линию почистить… А товар мы ему еще вчера отдали весь, подчистую.
- Я догадалась, - зло прищурилась Маринка, покусывая губы. - Чалый знал, что я хочу от него уйти, вот и решил меня к себе привязать. Да только у него ничего не выйдет! Пойдем, ты сам ему все расскажешь!
Напарник выразительно крутанул пальцем у виска и ухмыльнулся:
- Ты что, меня за дурака держишь?
- Но ведь я теперь ему кучу денег должна! - взмолилась Маринка.
- Твои проблемы, - пожал плечами милиционер.
Оставался последний шаг, на который девушка никак не могла решиться… Наконец она прищурилась, острым язычком плотоядно облизала губы (движением, некогда подсмотренным у задержанной во время облавы проститутки с Тверской), проворковала многообещающе:
- Может, все-таки договоримся, а?
- Иди ты! - смущенно хохотнул милиционер и добавил очень серьезно: - Правда не могу. Честно.
***
Маринка печально брела по перрону. На душе было муторно-гнусно, точно внутри у нее нагадила свора дворовых невоспитанных кошек. Ее мутило и от смоляного запаха дороги, и от мусора, гонимого перронным гулливым ветром, и от суетливой, вечно спешащей толпы москвичей, и от бетонных коробок далеких домов, и от осенней промозглой мороси - от всего, от всего, от всего!
Подумалось неожиданно с щемящей грустью: вот бы бросить все да сесть в поезд. К утру она была бы уже в родных местах. Увидела бы сына, обняла бы его, прижала бы к себе изо всех сил - и осталась бы с ним навсегда, никуда больше не двинувшись, ни за что!
Маринка спустилась в метро (за все время своей пригородно-столичнои жизни она каталась на нем едва ли раза три), села в вагон и поехала куда глаза глядят. Услышав знакомое название станции, вышла на поверхность, огляделась - и узнала зубчатые стены Кремля, кокетливые луковки Покровского собора, плывшую ей навстречу в осенней дождливой дымке Тверскую…
Точно попутным ветром занесло ее сюда…
- Видно, одна дорога мне, - прошептала девушка, вглядываясь в серую штриховку дождя. - Видно, делать нечего…
Не могла она, как мечталось, махнуть на все рукой и сорваться домой. Вспомнила, что нужно кормить троих детей, вспомнила скупое на ласку письмо сестренки - и надумала остаться. Решение пришло само собой, и, чтобы попроситься в развеселую «бригаду» одной из местных «мамочек», оставалось только дождаться вечера.
А пока девушка двинулась вдоль улицы. Ей все равно было, куда идти, лишь бы ветер дул в спину…
Скамейки Тверского бульвара стояли мокрые, пустые; гранитная крошка влажно хрупала под ногами, как разгрызаемое яблоко. Маринка привалилась лопатками к спинке скамейки, спрятала лицо от ветра, опустила усталые веки.
Сидеть бы так вечно, только бы никто не трогал, не будил. Погрузиться бы в блаженную, бездумную дремоту - навсегда, навсегда!
Глаза слипались, голова мягко кружилась, окоченевшие ноги больше не чувствовались…
- Девушка, вам плохо? - послышался рядом участливый голос.
Голос был такой настойчивый, такой сильный… Он выталкивал Маринку из блаженного ничегонедуманья, звал обратно в серый пугающий мир, тащил ее из черного омута забвения…
- Что с вами? Вы слышите меня?
Рядом прозвучал другой голос, более низкий - мужской:
- Она замерзла. Нужно ей немедленно помочь!
Маринка удивленно разлепила смазанные сонным медом веки и увидела юношу и девушку, участливо склонившихся над ней.
- Она открыла глаза! Ну наконец-то! - защебетали странные молодые люди. - Вы слышите нас? Вам нужно согреться. Пойдемте в тепло. Как вы себя чувствуете? Головокружение? Тошнота? Слабость?
Первый шаг дался с трудом. В кофейне Маринка обхватила обеими руками горячую чашку и улыбнулась йочти счастливо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
- Я… Я… - залепетала Маринка. - Но вы же знаете…
Ее не слушали.
Дальнейшее напоминало кошмарный сон. У нее отобрали товар и разрешение на торговлю, заперли в клетку.
- Будем оформлять дело в суд, - буднично предупредил мутноглазый, доставая толстую кипу бланков.
- Ребята, я… Я заплачу! Сколько скажете! - напрасно взывала Маринка из клетки, но мутноглазый хозяин положения деловито водил пером по бумаге, не слыша ее призывов и обещаний.
Через несколько часов ей еле-еле удалось умолить своих мучителей позволить ей один звонок, но телефон лишь заученно талдычил в ухо: «Абонент не отвечает или недоступен». Уехав из города, Чалый, видно, отключил свой мобильный телефон…
Ее отпустили только через сутки, без товара, без денег, без документов…
Вскоре вернулся Чалый из поездки. Маринка прибежала к нему в слезах, поведала, что случилось.
- Растяпа! - хмуро отозвался хозяин. - Сама накладную посеяла - сама и отвечай. Я-то здесь при чем?
- Не сеяла я! - убеждала его Маринка. - Ты мне вместо накладной рекламу в коробку сунул!
Хозяин выразительно хмыкнул на нее и заметил холодно:
- Вот что, подруга, сама вляпалась - сама и выкручивайся. Товар конфисковали, а он, между прочим, денег стоит. Тысячу долларов! Эту сумму ты теперь будешь отрабатывать. Пока не отработаешь сполна, я тебе паспорт не отдам, будешь вкалывать на меня. Ясно?
Яснее некуда… С низко опущенной головой Маринка вышла из хозяйского контейнера и при выходе наткнулась на пьяненького дядю Славу-отверточника, который колобродил среди бела дня непонятно с какой радости.
- Эй, Маринка! - задорно крикнул он. - Как жизнь молодая?
Он, покачиваясь, пританцовывал на месте, а из кармана у него торчала сильно початая бутылка белоголовки.
- Смотри-ка, что я прибомбил! - Отверточник принялся непослушными руками расстегивать сумку, вытащил оттуда что-то черное. - Рясу мне свою Феофилакт продал. Ухожу, говорит, с железки на вольные хлеба. А то народ нынче богохульный пошел, подают мало, неохотно. Я и разрешение церковное выторговал у него по дешевке…
Покачиваясь, дядя Слава напялил на себя рясу и задребезжал противным, ерническим голоском:
- Преобразился еси на горе, Христе Боже… Черт! - Он длинно и замысловато выругался. - В рукавах запутался… Ну что, похож?
Не ответив, девушка побрела восвояси.
Она ехала в Перово, где располагался линейный отдел милиции. В голове ее зрел решительный план. Она вернет товар Чалому, заберет у него документы и уйдет от него навсегда. Пойдет на «Белку», там, говорят, лучше. Во что бы то ни стало, даже если для этого ей прикажут расплачиваться натурой, она заберет товар и…
В отделении оказался только один напарник. Девушка обрадовалась. Он казался ей не таким жестоким, как его мутноглазый приятель.
Но милиционер лишь сочувственно присвистнул, услышав ее жалостливую историю. А потом бдительно оглянулся по сторонам и произнес:
- Пойдем-ка на свежий воздух.
Там, стараясь не глядеть девушке в глаза, он объяснил:
- Это твой хозяин попросил нас линию почистить… А товар мы ему еще вчера отдали весь, подчистую.
- Я догадалась, - зло прищурилась Маринка, покусывая губы. - Чалый знал, что я хочу от него уйти, вот и решил меня к себе привязать. Да только у него ничего не выйдет! Пойдем, ты сам ему все расскажешь!
Напарник выразительно крутанул пальцем у виска и ухмыльнулся:
- Ты что, меня за дурака держишь?
- Но ведь я теперь ему кучу денег должна! - взмолилась Маринка.
- Твои проблемы, - пожал плечами милиционер.
Оставался последний шаг, на который девушка никак не могла решиться… Наконец она прищурилась, острым язычком плотоядно облизала губы (движением, некогда подсмотренным у задержанной во время облавы проститутки с Тверской), проворковала многообещающе:
- Может, все-таки договоримся, а?
- Иди ты! - смущенно хохотнул милиционер и добавил очень серьезно: - Правда не могу. Честно.
***
Маринка печально брела по перрону. На душе было муторно-гнусно, точно внутри у нее нагадила свора дворовых невоспитанных кошек. Ее мутило и от смоляного запаха дороги, и от мусора, гонимого перронным гулливым ветром, и от суетливой, вечно спешащей толпы москвичей, и от бетонных коробок далеких домов, и от осенней промозглой мороси - от всего, от всего, от всего!
Подумалось неожиданно с щемящей грустью: вот бы бросить все да сесть в поезд. К утру она была бы уже в родных местах. Увидела бы сына, обняла бы его, прижала бы к себе изо всех сил - и осталась бы с ним навсегда, никуда больше не двинувшись, ни за что!
Маринка спустилась в метро (за все время своей пригородно-столичнои жизни она каталась на нем едва ли раза три), села в вагон и поехала куда глаза глядят. Услышав знакомое название станции, вышла на поверхность, огляделась - и узнала зубчатые стены Кремля, кокетливые луковки Покровского собора, плывшую ей навстречу в осенней дождливой дымке Тверскую…
Точно попутным ветром занесло ее сюда…
- Видно, одна дорога мне, - прошептала девушка, вглядываясь в серую штриховку дождя. - Видно, делать нечего…
Не могла она, как мечталось, махнуть на все рукой и сорваться домой. Вспомнила, что нужно кормить троих детей, вспомнила скупое на ласку письмо сестренки - и надумала остаться. Решение пришло само собой, и, чтобы попроситься в развеселую «бригаду» одной из местных «мамочек», оставалось только дождаться вечера.
А пока девушка двинулась вдоль улицы. Ей все равно было, куда идти, лишь бы ветер дул в спину…
Скамейки Тверского бульвара стояли мокрые, пустые; гранитная крошка влажно хрупала под ногами, как разгрызаемое яблоко. Маринка привалилась лопатками к спинке скамейки, спрятала лицо от ветра, опустила усталые веки.
Сидеть бы так вечно, только бы никто не трогал, не будил. Погрузиться бы в блаженную, бездумную дремоту - навсегда, навсегда!
Глаза слипались, голова мягко кружилась, окоченевшие ноги больше не чувствовались…
- Девушка, вам плохо? - послышался рядом участливый голос.
Голос был такой настойчивый, такой сильный… Он выталкивал Маринку из блаженного ничегонедуманья, звал обратно в серый пугающий мир, тащил ее из черного омута забвения…
- Что с вами? Вы слышите меня?
Рядом прозвучал другой голос, более низкий - мужской:
- Она замерзла. Нужно ей немедленно помочь!
Маринка удивленно разлепила смазанные сонным медом веки и увидела юношу и девушку, участливо склонившихся над ней.
- Она открыла глаза! Ну наконец-то! - защебетали странные молодые люди. - Вы слышите нас? Вам нужно согреться. Пойдемте в тепло. Как вы себя чувствуете? Головокружение? Тошнота? Слабость?
Первый шаг дался с трудом. В кофейне Маринка обхватила обеими руками горячую чашку и улыбнулась йочти счастливо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65