До этого раввин должен удостовериться в его еврейском происхождении. У евреев национальность определяется не по отцу, а по матери. Мать должна представить документ — кетубу, который подтверждает, что она еврейка. У Ильзы Брандт не было кетубы. Не могло быть и речи о бар-митцве.
— Значит, они въехали в Южную Африку, указав ложную причину, — подытожил генерал Пьенаар. — Но это было так давно!
— Дело не только в этом, — возразил Престон. — У меня нет доказательств, но думаю, что я прав. Иосиф Брандт не соврал, когда сказал южноафриканской миссии много лет назад, что ему угрожает гестапо. Так оно и было, опасность над ним нависла не из-за национальности, а из-за убеждений. Он был коммунистом. Он знал, что, если скажет об этом в вашей миссии, ему визы не дадут.
— Продолжайте, — мрачно буркнул генерал.
— К восемнадцати годам Фрикки полностью разделял убеждения отца и как коммунист готов был работать на Коминтерн. В 1943 году двое молодых людей вступили в южноафриканскую армию и ушли на войну: Ян Марэ из Дуйвельсклофа — воевать за Южную Африку и Британское Содружество, а Фрикки Брандт — воевать за родину своих убеждений — Советский Союз. Они не встретились ни во время начальной подготовки, ни в строю, ни в Италии, ни в Мусберге. Они встретились в Сталаге 344. Я не знаю, был ли Брандт автором плана побега, но он выбрал в спутники молодого человека, высокого и светловолосого, как сам. Я думаю, что именно он, а не Марэ, предложил бежать в лес, когда сломался грузовик.
— А как же воспаление легких? — спросил Вилджоен.
— Не было никакого воспаления, — ответил Престон. — И к польским партизанам — католикам они не попадали. Скорее всего они попали к партизанам-коммунистам, с которыми Брандт изъяснялся на немецком. Те привели их к красным. У них они попали в НКВД.
В период с марта по август что-то произошло. Насчет промозглых камер — это все ерунда. У Марэ узнали подробности его детства, Брандт все их запомнил, потом, подучив получше английский и изменив немного внешность, надел на шею личный знак Яна Марэ. После этого настоящий Ян, надобность в котором отпала, скорее всего был ликвидирован. В НКВД Брандта немного помяли, чтобы он выглядел худым и больным, и передали англичанам в Потсдаме. Он полежал какое-то время сначала в госпитале в Бьелефельде, затем в окрестностях Глазго. К зиме 1945 года все южноафриканские солдаты вернулись домой, он вряд ли мог столкнуться с кем-либо из полка Делла Рей. В декабре он отправился в Кейптаун, куда прибыл в январе 1946 года.
Правда, была одна неувязка. Он не мог ехать в Дуйвельсклоф, да и не собирался этого делать. Некто из Штаба обороны послал старику Марэ телеграмму о возвращении сына, который числился «без вести пропавшим, предположительно, убитым». К ужасу Брандта-Марэ он получил телеграмму — здесь я уже предполагаю, но логично допустить — с просьбой от отца Марэ вернуться домой. Брандт притворяется больным и ложится в военный госпиталь Винберг.
Но старика-отца это не остановило. Он вновь шлет телеграмму, на сей раз чтобы сообщить, что сам приедет в Кейптаун. В отчаянии Брандт обращается к своим друзьям из Коминтерна. Все улажено. Старик сбит на пустынной дороге в долине Мутсеки. После этого проблем больше не возникало. Молодой человек не попал на похороны, это ни у кого в Дуйвельсклофе не вызвало удивления, у юриста Бенсона не возникло никаких подозрений даже когда его попросили продать недвижимость и переслать деньги в Кейптаун.
В кабинете генерала воцарилось молчание, было слышно, как муха жужжит, ползая по окну. Генерал кивнул несколько раз.
— Похоже на правду, — согласился он. — Но нет никаких доказательств. Мы не можем доказать, что Брандты не были евреями, тем более что они были коммунистами. У вас есть что-нибудь, что поможет развеять сомнения?
Престон вынул из кармана фотографию и положил ее на стол перед генералом Пьенааром.
— Это последняя фотография настоящего Яна Марэ. Видите, он был в юности заядлым игроком в крикет. Он был нападающим. Если вы посмотрите, как держит мяч, вы увидите, что он левша.
Я неделю в Лондоне наблюдал за Яном Марэ в бинокль. По тому, как он водит машину, курит, ест, пьет, видно, что он правша. Генерал, с человеком многое можно сделать: изменить внешность, изменить волосы, речь, лицо, манеры. Но невозможно превратить левшу в правшу.
Генерал Пьенаар, который полжизни играл в крикет, внимательно рассматривал фотографию.
— Тогда кого мы имеем в Лондоне, г-н Престон?
— Генерал, вы имеете агента-коммуниста, который уже более сорока лет работает под крышей южноафриканской дипломатической службы на Советский Союз.
Генерал Пьенаар поднял глаза и обратил свой взор на монумент «Фоортреккер» за окном.
— Я раскрошу его на мелкие кусочки, — прошептал он, — я втопчу их в грязь! Престон кашлянул.
— Принимая во внимание то, что у нас тоже возникли проблемы из-за этого человека, не могли бы вы воздержаться от каких-либо действий пока не побеседуете лично с сэром Найджелом Ирвином?
— Хорошо, г-н Престон, — кивнул генерал Пьенаар. — Я переговорю с сэром Найджелом. Какие у вас планы?
— Я хотел бы вылететь в Лондон сегодня вечером. Генерал Пьенаар поднялся и протянул ему руку:
— Счастливо, г-н Престон. Капитан Вилджоен проводит вас до самолета. Спасибо за помощь.
Из гостиницы, где он укладывал вещи, Престон позвонил Деннису Грею, приехавшему из Йоханнесбурга, чтобы забрать сообщение для отправки его шифровкой в Лондон. Через два часа придет подтверждение и сообщение, что завтра, в субботу, Хеммингс ждет Престона в своем кабинете.
Около восьми часов вечера Престон и Вилджоен стояли в зале аэропорта. Объявили рейс на Лондон. Престон предъявил посадочный талон, Вилджоен неизменное удостоверение.
— Я хочу сказать вам, англичанин, вы чертовски хорошая жагдхонд.
— Спасибо, — поблагодарил Престон.
— Вы знаете, что такое жагдхонд?
— Догадываюсь, — аккуратно подбирая слова, произнес Престон, — охотничья собака — медлительная, неуклюжая, но с мертвой хваткой.
Впервые за эту неделю капитан Вилджоен засмеялся, запрокинув голову. Потом снова посерьезнел:
— Можно задать вам вопрос?
— Да.
— Зачем вы положили цветы на могилу?
Престон посмотрел на сверкающий в темноте огнями лайнер в двадцати метрах от них. По трапу поднимались последние пассажиры.
— Они отняли у него сына, а потом убили. Положить цветы на могилу — единственное, что можно сделать для старика.
Вилджоен протянул ему руку.
— До свидания, Джон, желаю удачи.
— До свидания, Андриес.
Через десять минут самолет взлетел, держа курс на север, в Европу.
Глава 11
Сэр Бернард Хеммингс и Брайан Харкорт-Смит молча выслушали доклад Престона.
— Боже мой, — произнес сэр Бернард, когда Престон закончил, — значит, и тут рука Москвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Значит, они въехали в Южную Африку, указав ложную причину, — подытожил генерал Пьенаар. — Но это было так давно!
— Дело не только в этом, — возразил Престон. — У меня нет доказательств, но думаю, что я прав. Иосиф Брандт не соврал, когда сказал южноафриканской миссии много лет назад, что ему угрожает гестапо. Так оно и было, опасность над ним нависла не из-за национальности, а из-за убеждений. Он был коммунистом. Он знал, что, если скажет об этом в вашей миссии, ему визы не дадут.
— Продолжайте, — мрачно буркнул генерал.
— К восемнадцати годам Фрикки полностью разделял убеждения отца и как коммунист готов был работать на Коминтерн. В 1943 году двое молодых людей вступили в южноафриканскую армию и ушли на войну: Ян Марэ из Дуйвельсклофа — воевать за Южную Африку и Британское Содружество, а Фрикки Брандт — воевать за родину своих убеждений — Советский Союз. Они не встретились ни во время начальной подготовки, ни в строю, ни в Италии, ни в Мусберге. Они встретились в Сталаге 344. Я не знаю, был ли Брандт автором плана побега, но он выбрал в спутники молодого человека, высокого и светловолосого, как сам. Я думаю, что именно он, а не Марэ, предложил бежать в лес, когда сломался грузовик.
— А как же воспаление легких? — спросил Вилджоен.
— Не было никакого воспаления, — ответил Престон. — И к польским партизанам — католикам они не попадали. Скорее всего они попали к партизанам-коммунистам, с которыми Брандт изъяснялся на немецком. Те привели их к красным. У них они попали в НКВД.
В период с марта по август что-то произошло. Насчет промозглых камер — это все ерунда. У Марэ узнали подробности его детства, Брандт все их запомнил, потом, подучив получше английский и изменив немного внешность, надел на шею личный знак Яна Марэ. После этого настоящий Ян, надобность в котором отпала, скорее всего был ликвидирован. В НКВД Брандта немного помяли, чтобы он выглядел худым и больным, и передали англичанам в Потсдаме. Он полежал какое-то время сначала в госпитале в Бьелефельде, затем в окрестностях Глазго. К зиме 1945 года все южноафриканские солдаты вернулись домой, он вряд ли мог столкнуться с кем-либо из полка Делла Рей. В декабре он отправился в Кейптаун, куда прибыл в январе 1946 года.
Правда, была одна неувязка. Он не мог ехать в Дуйвельсклоф, да и не собирался этого делать. Некто из Штаба обороны послал старику Марэ телеграмму о возвращении сына, который числился «без вести пропавшим, предположительно, убитым». К ужасу Брандта-Марэ он получил телеграмму — здесь я уже предполагаю, но логично допустить — с просьбой от отца Марэ вернуться домой. Брандт притворяется больным и ложится в военный госпиталь Винберг.
Но старика-отца это не остановило. Он вновь шлет телеграмму, на сей раз чтобы сообщить, что сам приедет в Кейптаун. В отчаянии Брандт обращается к своим друзьям из Коминтерна. Все улажено. Старик сбит на пустынной дороге в долине Мутсеки. После этого проблем больше не возникало. Молодой человек не попал на похороны, это ни у кого в Дуйвельсклофе не вызвало удивления, у юриста Бенсона не возникло никаких подозрений даже когда его попросили продать недвижимость и переслать деньги в Кейптаун.
В кабинете генерала воцарилось молчание, было слышно, как муха жужжит, ползая по окну. Генерал кивнул несколько раз.
— Похоже на правду, — согласился он. — Но нет никаких доказательств. Мы не можем доказать, что Брандты не были евреями, тем более что они были коммунистами. У вас есть что-нибудь, что поможет развеять сомнения?
Престон вынул из кармана фотографию и положил ее на стол перед генералом Пьенааром.
— Это последняя фотография настоящего Яна Марэ. Видите, он был в юности заядлым игроком в крикет. Он был нападающим. Если вы посмотрите, как держит мяч, вы увидите, что он левша.
Я неделю в Лондоне наблюдал за Яном Марэ в бинокль. По тому, как он водит машину, курит, ест, пьет, видно, что он правша. Генерал, с человеком многое можно сделать: изменить внешность, изменить волосы, речь, лицо, манеры. Но невозможно превратить левшу в правшу.
Генерал Пьенаар, который полжизни играл в крикет, внимательно рассматривал фотографию.
— Тогда кого мы имеем в Лондоне, г-н Престон?
— Генерал, вы имеете агента-коммуниста, который уже более сорока лет работает под крышей южноафриканской дипломатической службы на Советский Союз.
Генерал Пьенаар поднял глаза и обратил свой взор на монумент «Фоортреккер» за окном.
— Я раскрошу его на мелкие кусочки, — прошептал он, — я втопчу их в грязь! Престон кашлянул.
— Принимая во внимание то, что у нас тоже возникли проблемы из-за этого человека, не могли бы вы воздержаться от каких-либо действий пока не побеседуете лично с сэром Найджелом Ирвином?
— Хорошо, г-н Престон, — кивнул генерал Пьенаар. — Я переговорю с сэром Найджелом. Какие у вас планы?
— Я хотел бы вылететь в Лондон сегодня вечером. Генерал Пьенаар поднялся и протянул ему руку:
— Счастливо, г-н Престон. Капитан Вилджоен проводит вас до самолета. Спасибо за помощь.
Из гостиницы, где он укладывал вещи, Престон позвонил Деннису Грею, приехавшему из Йоханнесбурга, чтобы забрать сообщение для отправки его шифровкой в Лондон. Через два часа придет подтверждение и сообщение, что завтра, в субботу, Хеммингс ждет Престона в своем кабинете.
Около восьми часов вечера Престон и Вилджоен стояли в зале аэропорта. Объявили рейс на Лондон. Престон предъявил посадочный талон, Вилджоен неизменное удостоверение.
— Я хочу сказать вам, англичанин, вы чертовски хорошая жагдхонд.
— Спасибо, — поблагодарил Престон.
— Вы знаете, что такое жагдхонд?
— Догадываюсь, — аккуратно подбирая слова, произнес Престон, — охотничья собака — медлительная, неуклюжая, но с мертвой хваткой.
Впервые за эту неделю капитан Вилджоен засмеялся, запрокинув голову. Потом снова посерьезнел:
— Можно задать вам вопрос?
— Да.
— Зачем вы положили цветы на могилу?
Престон посмотрел на сверкающий в темноте огнями лайнер в двадцати метрах от них. По трапу поднимались последние пассажиры.
— Они отняли у него сына, а потом убили. Положить цветы на могилу — единственное, что можно сделать для старика.
Вилджоен протянул ему руку.
— До свидания, Джон, желаю удачи.
— До свидания, Андриес.
Через десять минут самолет взлетел, держа курс на север, в Европу.
Глава 11
Сэр Бернард Хеммингс и Брайан Харкорт-Смит молча выслушали доклад Престона.
— Боже мой, — произнес сэр Бернард, когда Престон закончил, — значит, и тут рука Москвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109