Ранней весной 1985 года, пытаясь затормозить машину на Садовой-Спасской при скорости около ста километров, Кирпиченко наехал на масляное пятно, оставленное неисправным грузовиком, машина пошла юзом... Неделю спустя на Новодевичьем кладбище состоялись тихие похороны, а еще через неделю Карпов стал первым заместителем начальника ПГУ, был повышен в звании до генерал-лейтенанта.
Он был рад уступить свое прежнее место старику Борисову, который был на вторых ролях так давно, что почти никто не помнил сколько именно, и который, безусловно, заслужил первую роль.
Зазвенел телефон, и он схватил трубку.
— Звонит генерал-майор Борисов.
«Вспомни черта и он появится, — подумал Карпов и нахмурился. — Почему старый коллега звонит не по прямому телефону, а через коммутатор? Значит, он звонит из города». Сказав секретарю, чтобы тот пропустил к нему курьера из Копенгагена как только тот появится, он нажал переключатель селектора и услышал голос Борисова.
— Павел Петрович, как дела? День сегодня замечательный, — заговорил Карпов.
— Я пытался найти вас дома, на даче, но Людмила сказала, что вы на работе.
— Как видишь. С другими это тоже случается.
Карпов слегка подшучивал над стариком. Борисов был вдовцом, жил один и поэтому частенько работал по выходным.
— Евгений Сергеевич, мне необходимо вас увидеть.
— Конечно, даже спрашивать не стоит. Вы хотите прийти сюда завтра или, может быть, встретимся в городе?
— А сегодня никак нельзя?
«Да, странно, — подумал Карпов, — что-то действительно случилось. И голос вроде нетрезвый».
— Ты что, уже приложился, Павел Петрович?
— Может быть, и да, — послышался хриплый голос в трубке, — может быть, человеку необходимо несколько граммов, может быть, у человека проблемы.
Карпов понял, что дело серьезное, но шутливым тоном произнес:
— Все в порядке, старец, где ты?
— Ты знаешь мой дом?
— Конечно, ты хочешь, чтобы я приехал?
— Да, буду очень благодарен, — ответил Борисов, — Когда ты сможешь?
— Скажем, около шести, — предложил Карпов.
— Я приготовлю бутылку перцовки, — сказал Борисов и повесил трубку.
— Только не для меня, — вслед гудкам пробормотал Карпов.
В отличие от большинства русских, Карпов почти не пил, а когда пил, то предпочитал глоток-другой армянского коньяка или шотландского виски, который ему специально присылали из Лондона. Водку он считал отравой, а перцовку и того хуже.
«Вечер в Переделкино летит к черту», — подумал он и позвонил предупредить Людмилу, что не приедет. Он не заикнулся о Борисове, а только сказал, что не сможет рано освободиться, и будет дома, на московской квартире, около полуночи. Он был обеспокоен странным состоянием Борисова; они проработали достаточно долго вместе, хорошо знали друг друга, сегодняшнее поведение человека, обычно мягкого и флегматичного, встревожило Карпова.
В тот воскресный день самолет Аэрофлота прибыл из Москвы в Лондон после пяти часов.
Как и в других экипажах Аэрофлота, в этом тоже был человек, работавший сразу на двух хозяев: на советскую государственную авиакомпанию и на КГБ. Первый пилот Романов не был в штате КГБ, а был всего лишь осведомителем, информируя спецслужбу о поведении своих товарищей и время от времени выполняя кое-какие поручения.
Экипаж посадил самолет, передав на ночь его на попечение наземных служб. На следующий день он полетит обратно в Москву. Летчики прошли обычный досмотр, таможенники бегло проверили содержимое их сумок и пакетов. У некоторых были переносные радиоприемники, потому никто не обратил внимания на приемник «Сони», висевший на ремне через плечо у Романова. Выезжающие за рубеж, несмотря на малое количество выделяемой валюты, старались привезти домой кто магнитофон, радиоприемник с кассетами, кто хорошие духи жене в подарок.
Пройдя все въездные формальности, экипаж на микроавтобусе отправился в Грин Парк Отель — гостиницу, которая обслуживает летчиков Аэрофлота. Человек, вручивший Романову радиоприемник в Москве за три часа до вылета, очевидно, очень хорошо знал, что экипажи Аэрофлота в Хитроу проверяют формально. Британская контрразведка считает, что хотя она и рискует, проверяя экипажи спустя рукава, но риск этот не стоит тех затрат, которые требуются для осуществления полномасштабного контроля каждого из прибывших.
В номере Романов с любопытством осмотрел радиоприемник, положил его в «дипломат» и спустился в бар, где присоединился к остальным членам экипажа. Он знал, что необходимо сделать следующим утром после завтрака. Он выполнит все, что требуется, а затем забудет об этом. Но он не знал, что по возвращении в Москву будет немедленно отправлен в карантин.
Около шести часов вечера машина Карпова с хрустом катилась по заснеженной дорожке, он мысленно проклинал Борисова за то, что тот решил провести выходные дни на своей даче, в этом богом забытом месте.
Все на службе знали, что Борисов был в своем роде уникум. В обществе, которое рассматривает индивидуализм и эксцентричность, как отклонение от нормы и нечто подозрительное, Борисов избежал таких подозрений, поскольку был асом своего дела. Он работал в тайной разведке с мальчишеских лет, его успехи вошли в легенды, стали хрестоматийными.
Проехав с полкилометра, Карпов различил вдали огни дома, где коротал выходные Борисов. Другие стремились получить дачи в престижных местах, соответствующих своему положению в обществе. И все такие места располагались к западу от Москвы вдоль излучины реки за Успенским мостом. Но не Борисов.
Его дача находилась к востоку от столицы, в густом лесу. Это было место, где он любил проводить свободное время, преображаясь в простого мужика в своем бревенчатом жилище. «Чайка» остановилась напротив двери.
— Подожди здесь, — велел Карпов шоферу.
— Я лучше развернусь и положу полено под колеса, иначе мы тут намертво завязнем, — проворчал Миша.
Карпов кивнул в знак согласия и вышел из машины. Он не захватил с собой галоши, так как не предполагал, что ему придется пробираться по колено в снегу. Он остановился перед дверью и постучал. Дверь открылась, полоса желтого света от керосиновой лампы осветила генерал-майора Павла Петровича Борисова. Он был в косоворотке, вельветовых штанах и валенках.
— Ты словно из романа Толстого, — заметил Карпов, входя в горницу с кирпичной печью. От дров, потрескивающих в печи, веяло теплом и уютом.
— Это лучше, чем тряпки с Бонд-стрит, — проворчал Борисов, вешая пальто Карпова на крючок. Он открыл бутылку водки, наполнил две рюмки, мужчины сели к столу.
— До дна, — сказал Карпов и по-русски, двумя пальцами, поднял рюмку.
— За вас! — ответил Борисов, и они осушили по первой.
Пожилая женщина, похожая на бабу на чайнике, с невыразительным лицом и седыми волосами, собранными в тугой пучок на затылке — само воплощение Родины-матери — вошла в комнату, неся черный хлеб, лук, чеснок, нарезанный сыр, положила все это на стол и безмолвно вышла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109