Он был большим героем в Первую мировую войну, а тот полицейский был дезертиром.
Мадлен стала говорить с совершенно другим акцентом, ее голос стал более низким и глубоким. Я напряг слух для очередного словесного потока; вояка сказал:
— Дезертиров надо либо депортировать в Россию, либо убивать. Нет, убивать — это слишком мягко. Подвешивать их, ну ты сама знаешь за что. Пожалуй, так и надо делать.
Мадлен перешла на мексиканский акцент:
— Может, отрубать им все топором, а? У того полицейского был напарник. Он пытался ко мне клеиться — оставлял записки, которые я выбрасывала. Тогда он избил папочку и смылся в Мехико. Я нанимаю для его поисков детектива и разыгрываю маленький спектакль. Покупаю дешевое платье, переодеваюсь в него, гримируюсь и еду в Энсинаду, притворяюсь нищенкой и стучусь в его дверь. «Гринго, гринго, подай на пропитание». Когда он, дав мне какую-то мелочь, поворачивается ко мне спиной, чтобы вернуться в дом, я выхватываю спрятанный за одеждой топор и рублю его на куски. Забираю деньги, которые он украл у папочки. И привожу домой семьдесят одну тысячу долларов.
Военный пролепетал:
— Смотри, это что еще за шутки? — Я достал 38-й и взвел курок. Мадлен, превратившись теперь уже в «богатую мексиканку» Милта Долфина, затараторила по-испански какие-то грязные ругательства. Я прицелился в оконный проем; внутри включили свет; любовничек, спешно набрасывающий на себя свою форму, помешал мне выстрелить в убийцу. Я снова увидел, как из глаз лежащего в песчаном карьере Ли, выползают черви.
Едва одевшись, вояка вылетел за дверь. Мадлен, облачившаяся в темное облегающее платье, стала легкой мишенью. Я прицелился, но последняя вспышка ее наготы заставила меня разрядить револьвер в воздух. Я выбил окно.
Мадлен наблюдала, как я забираюсь на подоконник. Ее не смутили ни выстрелы, ни разбитое стекло.
Демонстрируя удивительную выдержку и самообладание, она сказала:
— Она была для меня центром мироздания, и я должна была рассказать о ней людям. Рядом с ней я чувствовала себя так ущербно. Она была такая естественная, а я всего лишь ее жалкое подобие. И она была с нами, милый. Ты вернул ее мне. Это благодаря ей у нас с тобой все было хорошо. Благодаря ей.
Желая увидеть ее истинное обличие, обличие обычной шлюхи, я сбил с головы Мадлен парик, сделанный под Орхидею; затем завел ей руки за спину и надел на них наручники, представляя себя хорошей приманкой для червей, лежащим в том же карьере, что и мой напарник. Во дворе загудели сирены; разбитое окно осветили лучи фонариков. Ли Бланчард из своего далека снова произнес ту фразу, сказанную им во время зутерских войн: «Шерше ля фам, Баки. Помни об этом».
Глава 35
Ту осень мы встретили вместе.
На мои выстрелы приехали четыре патрульных машины. Я объяснил полицейским, что надо мчаться на участок в Вилшир с включенной сиреной и зажженным маячком — я арестовал эту женщину за убийство при отягчающих обстоятельствах. На участке в Вилшире Мадлен созналась в убийстве Ли Бланчарда, сочинив при этом блестящую историю — о любовном треугольнике Ли / Мадлен / Баки, о том, как спала с нами обоими зимой 1947 года. Я присутствовал на ее допросе, и она звучала убедительно. Опытные детективы купились на ее историю: мы с Ли добиваемся ее руки, в качестве потенциального мужа Мадлен предпочитает меня. Ли идет к Эммету, требует, чтобы он «отдал ему» свою дочь, а затем, когда тот отказывается, избивает его до полусмерти. Обуреваемая чувством мести Мадлен, выслеживает Ли в Мексике и убивает его, зарубив топором в Энсинаде. И никакого упоминания о деле Черной Орхидеи.
Я подтвердил историю Мадлен, добавив, что лишь недавно узнал о том, что Ли был убит. Затем я стал задавать ей наводящие вопросы про убийство Орхидеи и вытянул у нее частичное признание.
Мадлен увезли в женскую тюрьму Лос-Анджелеса, а я поехал обратно в «Эль Нидо» — так и не решив, как мне поступить с Рамоной.
На следующий день я вернулся на работу. В конце дежурства в раздевалке меня уже поджидала группа громил из муниципальной полиции. Они допрашивали меня целых три часа; я продолжал рассказывать ту историю, которую придумала Мадлен. Достоверность ее истории и моя репутация борца за справедливость помогли мне выдержать эти допросы — и никто так и не вспомнил об Орхидее.
В течение следующей недели заработала судебная машина.
Мексиканское правительство отказалось обвинить Мадлен в убийстве Ли Бланчарда — без трупа и других улик процедура экстрадиции была невозможна. Чтобы решить ее участь, собралось большое жюри присяжных; представителем Лос-Анджелеса на рассмотрении этого дела был назначен Эллис Лоу. Я сказал ему, что дам только письменные показания. Очень хорошо зная мою непредсказуемость, он согласился. Я настрочил десять страниц текста про пресловутый «любовный треугольник», насочиняв таких красивых и лживых фраз, которые могли сравниться разве что с рассказами Бетти Шорт. Когда я закончил эту писанину, то подумал, оценила бы сама Бетти подобную иронию.
Эммета Спрейга судило отдельное жюри присяжных — за нарушения техники безопасности и положений об охране труда при возведении некачественных зданий на земельных участках, полученных им преступным путем. Его приговорили к выплате штрафа в размере 50 000 долларов — но не предъявили никаких уголовных обвинений. Принимая в расчет 71 000 долларов, которую Мадлен украла у Ли, у Эммета осталось еще двадцать штук прибыли.
История о любовном треугольнике попала в газеты на следующий день после того, как дело Мадлен было направлено на обсуждение жюри присяжных. Снова вспомнили про поединок Бланчард — Блайкерт и про перестрелку в Саутсайд и в течение целой недели обо мне писали все местные газеты. А потом мне позвонил Биво Минс из «Геральд» и предупредил:
— Будь осторожен, Баки. Эммет Спрейг собирается отомстить и выдать прессе компромат на тебя. Я все сказал.
Этот компромат появился в журнале «Конфиденшл».
В номере от 12 июля появилась статья про тот самый треугольник. Эммет рассказал скандальному изданию о моих отношения с Мадлен. В статье приводились ее цитаты, в которых она описывала меня как полицейского, который игнорировал свою службу для того, чтобы перепихнуться с ней в мотеле «Красная Стрела»; который воровал спиртное у ее отца, чтобы потом выпивать во время ночных дежурств; который сообщал ей внутрислужебную информацию о системе наказаний нарушителей дорожного движения, принятых в Управлении; который, кроме всего прочего, «избивал негров». Другие ее намеки подразумевали и более серьезные нарушения с моей стороны — но все, что говорила Мадлен, было правдой.
Я был уволен из полицейского управления за моральную развращенность и поведение, несоответствующее званию полицейского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Мадлен стала говорить с совершенно другим акцентом, ее голос стал более низким и глубоким. Я напряг слух для очередного словесного потока; вояка сказал:
— Дезертиров надо либо депортировать в Россию, либо убивать. Нет, убивать — это слишком мягко. Подвешивать их, ну ты сама знаешь за что. Пожалуй, так и надо делать.
Мадлен перешла на мексиканский акцент:
— Может, отрубать им все топором, а? У того полицейского был напарник. Он пытался ко мне клеиться — оставлял записки, которые я выбрасывала. Тогда он избил папочку и смылся в Мехико. Я нанимаю для его поисков детектива и разыгрываю маленький спектакль. Покупаю дешевое платье, переодеваюсь в него, гримируюсь и еду в Энсинаду, притворяюсь нищенкой и стучусь в его дверь. «Гринго, гринго, подай на пропитание». Когда он, дав мне какую-то мелочь, поворачивается ко мне спиной, чтобы вернуться в дом, я выхватываю спрятанный за одеждой топор и рублю его на куски. Забираю деньги, которые он украл у папочки. И привожу домой семьдесят одну тысячу долларов.
Военный пролепетал:
— Смотри, это что еще за шутки? — Я достал 38-й и взвел курок. Мадлен, превратившись теперь уже в «богатую мексиканку» Милта Долфина, затараторила по-испански какие-то грязные ругательства. Я прицелился в оконный проем; внутри включили свет; любовничек, спешно набрасывающий на себя свою форму, помешал мне выстрелить в убийцу. Я снова увидел, как из глаз лежащего в песчаном карьере Ли, выползают черви.
Едва одевшись, вояка вылетел за дверь. Мадлен, облачившаяся в темное облегающее платье, стала легкой мишенью. Я прицелился, но последняя вспышка ее наготы заставила меня разрядить револьвер в воздух. Я выбил окно.
Мадлен наблюдала, как я забираюсь на подоконник. Ее не смутили ни выстрелы, ни разбитое стекло.
Демонстрируя удивительную выдержку и самообладание, она сказала:
— Она была для меня центром мироздания, и я должна была рассказать о ней людям. Рядом с ней я чувствовала себя так ущербно. Она была такая естественная, а я всего лишь ее жалкое подобие. И она была с нами, милый. Ты вернул ее мне. Это благодаря ей у нас с тобой все было хорошо. Благодаря ей.
Желая увидеть ее истинное обличие, обличие обычной шлюхи, я сбил с головы Мадлен парик, сделанный под Орхидею; затем завел ей руки за спину и надел на них наручники, представляя себя хорошей приманкой для червей, лежащим в том же карьере, что и мой напарник. Во дворе загудели сирены; разбитое окно осветили лучи фонариков. Ли Бланчард из своего далека снова произнес ту фразу, сказанную им во время зутерских войн: «Шерше ля фам, Баки. Помни об этом».
Глава 35
Ту осень мы встретили вместе.
На мои выстрелы приехали четыре патрульных машины. Я объяснил полицейским, что надо мчаться на участок в Вилшир с включенной сиреной и зажженным маячком — я арестовал эту женщину за убийство при отягчающих обстоятельствах. На участке в Вилшире Мадлен созналась в убийстве Ли Бланчарда, сочинив при этом блестящую историю — о любовном треугольнике Ли / Мадлен / Баки, о том, как спала с нами обоими зимой 1947 года. Я присутствовал на ее допросе, и она звучала убедительно. Опытные детективы купились на ее историю: мы с Ли добиваемся ее руки, в качестве потенциального мужа Мадлен предпочитает меня. Ли идет к Эммету, требует, чтобы он «отдал ему» свою дочь, а затем, когда тот отказывается, избивает его до полусмерти. Обуреваемая чувством мести Мадлен, выслеживает Ли в Мексике и убивает его, зарубив топором в Энсинаде. И никакого упоминания о деле Черной Орхидеи.
Я подтвердил историю Мадлен, добавив, что лишь недавно узнал о том, что Ли был убит. Затем я стал задавать ей наводящие вопросы про убийство Орхидеи и вытянул у нее частичное признание.
Мадлен увезли в женскую тюрьму Лос-Анджелеса, а я поехал обратно в «Эль Нидо» — так и не решив, как мне поступить с Рамоной.
На следующий день я вернулся на работу. В конце дежурства в раздевалке меня уже поджидала группа громил из муниципальной полиции. Они допрашивали меня целых три часа; я продолжал рассказывать ту историю, которую придумала Мадлен. Достоверность ее истории и моя репутация борца за справедливость помогли мне выдержать эти допросы — и никто так и не вспомнил об Орхидее.
В течение следующей недели заработала судебная машина.
Мексиканское правительство отказалось обвинить Мадлен в убийстве Ли Бланчарда — без трупа и других улик процедура экстрадиции была невозможна. Чтобы решить ее участь, собралось большое жюри присяжных; представителем Лос-Анджелеса на рассмотрении этого дела был назначен Эллис Лоу. Я сказал ему, что дам только письменные показания. Очень хорошо зная мою непредсказуемость, он согласился. Я настрочил десять страниц текста про пресловутый «любовный треугольник», насочиняв таких красивых и лживых фраз, которые могли сравниться разве что с рассказами Бетти Шорт. Когда я закончил эту писанину, то подумал, оценила бы сама Бетти подобную иронию.
Эммета Спрейга судило отдельное жюри присяжных — за нарушения техники безопасности и положений об охране труда при возведении некачественных зданий на земельных участках, полученных им преступным путем. Его приговорили к выплате штрафа в размере 50 000 долларов — но не предъявили никаких уголовных обвинений. Принимая в расчет 71 000 долларов, которую Мадлен украла у Ли, у Эммета осталось еще двадцать штук прибыли.
История о любовном треугольнике попала в газеты на следующий день после того, как дело Мадлен было направлено на обсуждение жюри присяжных. Снова вспомнили про поединок Бланчард — Блайкерт и про перестрелку в Саутсайд и в течение целой недели обо мне писали все местные газеты. А потом мне позвонил Биво Минс из «Геральд» и предупредил:
— Будь осторожен, Баки. Эммет Спрейг собирается отомстить и выдать прессе компромат на тебя. Я все сказал.
Этот компромат появился в журнале «Конфиденшл».
В номере от 12 июля появилась статья про тот самый треугольник. Эммет рассказал скандальному изданию о моих отношения с Мадлен. В статье приводились ее цитаты, в которых она описывала меня как полицейского, который игнорировал свою службу для того, чтобы перепихнуться с ней в мотеле «Красная Стрела»; который воровал спиртное у ее отца, чтобы потом выпивать во время ночных дежурств; который сообщал ей внутрислужебную информацию о системе наказаний нарушителей дорожного движения, принятых в Управлении; который, кроме всего прочего, «избивал негров». Другие ее намеки подразумевали и более серьезные нарушения с моей стороны — но все, что говорила Мадлен, было правдой.
Я был уволен из полицейского управления за моральную развращенность и поведение, несоответствующее званию полицейского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108