Сама по себе эта просьба говорит о том, что Монсегюр для катаров был не просто удачным убежищем от врагов. В начале века там проповедовали катарские епископы, и прежде всего Гийаберт де Кастр. Эсклармонда де Фуа, личность которой остается таинственной, а права на Монсегюр весьма неопределенными, видимо, имела большое влияние в этих краях, поскольку Фульк польстил ей, заметив, что «при скверной доктрине она сумела обратить в свою веру многих». Способствовала или нет эта знатная дама поднятию престижа Монсегюра, но с начала XIII века катары начали проявлять к нему особенный интерес. В 1232 году Гийаберт де Кастр просил единоличного владетеля замка Раймона де Перелла позволить сделать его официальным прибежищем Церкви катаров.
В те времена Г. де Кастр был бесспорным духовным лидером региона и часто жил в Монсегюре. Однако долго он там не оставался, продолжая вести бродячую жизнь катарских проповедников. Многие женщины-совершенные, чьи обители – пристанища для ушедших от мира знатных вдов или дома для воспитания девочек – разметала буря бушевавших в стране перемен, селились в окрестностях Монсегюра, построив себе хижины на уступах скалы. Мужчины-совершенные, которые вели созерцательную жизнь или занимались подготовкой кандидатов на апостольство, тоже были вынуждены искать себе убежища, где они могли бы целиком посвятить себя молитвам и наукам. Постепенно под стенами замка вырос целый поселок из хижин, наполовину прилепившихся к скале, наполовину висящих над пропастью. Такое неприступное и опасное жилье оттолкнуло бы кого угодно, но только не тамошних богоискателей с их страстью к аскезе.
Вокруг этого поселка, как ласточкины гнезда, опоясавшего высокие стены замка, соорудили мощный каменный палисад: учитывая местоположение замка, такого примитивного укрепления должно было хватить для отражения любого штурма. Ясно, что в такой тесноте и в таких условиях могли обитать только люди, заранее готовые к самопожертвованию.
Многие совершенные и верующие жили в деревне у подножия горы. Это был перевалочный пункт, куда прибывали паломники всех сословий и возрастов. Здесь они могли остановиться на любое время, подняться к замку, чтобы принять участие в культовых церемониях, поклониться совершенным, а потом снова вернуться домой и вести жизнь добропорядочных католиков. Так Монсегюр в силу вещей стал своего рода главным штабом сопротивления катаров и всей Окситании: организовать восстание было суждено самому преданному ереси классу окситанского населения.
Разоренная, гонимая и повыбитая лангедокская знать в 1240 году была еще сильна. Большинство вассалов графа Тулузского, графа Фуа и часть старых вассалов Тренкавелей стерегли свои домены. Они против воли заключили соглашение с оккупантами и лелеяли надежду снова стать хозяевами этих земель. Инквизиция была для них источником бесчисленных притеснений. Могущество графа Тулузского позволяло ему жаловаться открыто, но его вассалы ограничивались чаще всего упрямым скрытым противостоянием. Самые сильные, такие, как братья Ниоры, поначалу могли себе позволить объявить открытую войну Церкви. Другие, не доводя дело до штурма архиепископских дворцов, нападали на церкви и аббатства, что было вполне в феодальных традициях. Граф Тулузский из соображений политических не мог позволить своим вассалам заходить слишком далеко, но на территории графства Фуа тамошние сеньоры были у себя дома. Именно на Пиренеях было организовано вооруженное сопротивление окситанской знати.
В Пиренеях лангедокские владения графа Фуа включали в себя долину Арьежа и близлежащие земли, в Испании Роже-Бернар в результате женитьбы унаследовал виконтство Кастельбон. Сеньоров, обитавших на испанских склонах Пиренеев, и знать южного Лангедока объединяли тесные вассальные и семейные связи. К тому же области по обе стороны Пиренеев были глубоко родственны друг другу по расе, языку и традициям. Руссильон и до наших дней остался каталонским, а в средние века Каркассон, долина Арьежа и Коменж были ближе Каталонии и Арагону, чем Провансу или Аквитании. Во времена крестового похода многие аристократы Лангедока тоже находили естественное прибежище на испанской стороне, в Серданьи и Каталонии. Для Педро II Арагонского нападения на графства Фуа и Коменжа были равны нападениям на его собственные земли, и для аргонских рыцарей оборона Лангедока стала делом патриотическим. Лишенные имущества, согнанные с земель файдиты, невзирая на прокатолический настрой молодого короля Якова I, сформировали в Испании могущественную партию. При дворе испанских королей в окружении друзей и вассалов жил и активно готовился к реваншу Раймон Тренкавель.
Этот юноша, два года продержавшийся в Каркассоне и изгнанный оттуда в 1226 году войсками Людовика VIII, был окружен ореолом авторитета своего отца, чье мужество и трагический конец всегда жили в памяти окситанцев. Для всех краев, некогда подчинявшихся Тренкавелям, он оставался легитимным сеньором, и страстная надежда на его возвращение росла вместе с недовольством, которое вызывала ситуация, созданная Парижским мирным соглашением.
Раймон Тренкавель не рассчитывал на помощь Арагонского короля. Ни граф Тулузский, ни граф Фуа не могли рисковать открыто поддерживать вельможу, сохранившего притязания на земли, принадлежащие французской короне. Он мог всецело опереться только на файдитов – безземельных рыцарей, располагавших лишь собственными руками и оружием, – да на тайную поддержку сеньоров, покорившихся королю и готовых взбунтоваться при первой возможности. У Оливье Термесского в Корбьерах было много укрепленных замков, не склонившихся перед королевской властью, которые могли служить местами сбора и оружейными складами. В Корбьерских горах, в землях Соль, в Серданьи восстание готовили бедные рыцари, которые могли рассчитывать на княжескую поддержку только в случае удачи. Силы их были невелики, и они со всей пылкостью обращались к вере катаров, для многих уже давно ставшей не просто верой отцов, но символом свободы.
В 1216 году они сражались на стороне графа Тулузского. Теперь, после подписания Меоского соглашения, Раймон VII был ненадежной опорой: затравленный королем и папой, он пребывал в вечном поиске новых связей и напоминал балансирующего канатоходца. Он, конечно, оставался единственным, кто мог сплотить вокруг себя все сопротивление и поднять страну на борьбу, но нельзя же против его воли сражаться его именем. Однако каждый свободен сражаться за свою веру.
Вот почему Монсегюр в течение десяти лет был центром окситанского сопротивления. Из Испании файдиты пробирались через горы, чтобы предаться духовному созерцанию в святом месте, где богослужения катаров проходили с прежней, довоенной торжественностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120