- спросил капитан. - Но меня вам этим не оскорбить. То, что вы называете «стойкостью», - не что иное, как глупое упрямство. Перестаньте бросать на ветер красивые фразы и не называйте других пораженцами.
- Нервы у всех нас сильно взвинчены, - заметил я, - поэтому ваши слова мы не принимаем всерьез. И все же в одном я хочу вам возразить, а именно: стойкость становится пустой формальностью, если не учитываются реальные возможности. Я, правда, не могу похвастаться тем, что мне известна первопричина всех наших страданий. Однако я хочу найти ее. В сегодняшней сводке верховного командования ее нет, так как сводка лжива.
На следующий день в офицерской землянке разговор как-то не клеился: разногласия были слишком серьезными.
По установившейся традиции, у нас врачи и санитары ходили и работали без оружия. В то утро доктор Шрадер, отправляясь на работу, нацепил на пояс кобуру с пистолетом.
- Господа, - обратился он ко всем, - не следует забывать, что эта штука стреляет. Русские у нас под носом. Семь пуль для них, последняя - себе в грудь.
- Как прикажете понимать вас, господин Шрадер? - спросил его капитан Герлах. - Уж не хотите ли вы стрелять по русским прямо в лазарете?
- Именно так. Прежде чем пустить себе пулю в лоб, я убью нескольких большевиков.
- Это безумие! Что вы предлагаете? - оборвал его я. - Подумайте о раненых. Если хоть кто-нибудь из нас окажет сопротивление, начнется перестрелка, в ходе которой могут пострадать невинные.
- Подумайте о жене и детях, - добавил доктор Герлах. - Уж не думаете ли вы, что они обрадуются вашему самоубийству?
- Пусть вас это не тревожит! Как бы там ни было, русским я живым в руки не дамся! И перед смертью уложу не одного из них…
- Точно так же поступлю и я, - раздался вдруг голос фельдшера Рота. - Неужели вы верите, что русски* берут в плен? Они схватят нас, допросят, а потом - пулю в затылок или отправят на пожизненную каторгу в Сибирь. Нет, благодарю, я на это не пойду!
В то время как капитан Герлах встал на мою сторону, доктор Вальтер и Штарке разделили мнение дантиста. Инспектор же остался нейтральным. Он не присоединился ни к одной из сторон.
Я понимал, что при такой расстановке сил может получиться большая неприятность.
- Господин Шрадер, - обратился я к дантисту, - вы что-нибудь слышали о Женевской конвенции в отношении военнопленных? Советский Союз тоже подписал эту конвенцию. Кроме того, предлагая нам капитуляцию 8 января 1943 года, советское командование ясно написало, что всем раненым, больным и обмороженным будет оказана медицинская помощь. Если мы сами будем придерживаться Женевской конвенции, не будем применять оружие, не снимем повязок Красного Креста, противник не откроет огня.
- Вы можете делать, что вам заблагорассудится! Я же поступлю так, как считаю нужным. - С этими словами дантист схватил свою меховую шапку и вышел из землянки. На ремне у него болтался пистолет.
Я решил немедленно рассказать обо всем этом главному врачу.
***
Связной мотоциклист сообщил нам, что 23 января будет последняя выдача продовольствия, после чего склад прекращает свое существование. 21 января части Красной Армии заняли аэродром западнее Гумрака, а восточнее окружной железной дороги советские минометы обстреливали продовольственный склад.
Рано утром, когда густой туман еще не поднялся над. землей, мы выехали из Елшанки.
Кроме меня и водителя в полуторке было двое солдат, которых я взял на случай, если машина где-нибудь застрянет в снегу и нужно будет ее откапывать.
По всему чувствовалось, что Красная Армия и в этот день не оставит нас в покое. Накануне русская артиллерия вела в течение получаса ураганный огонь по юго-западному району котла. Отдельные снаряды взрывались километрах в двух от госпиталя. Минометные обстрелы продолжались часами. Очень часто мы видели в небе огненные хвосты, оставляемые от залпов «катюш». После полудня к нам стали прибывать новые раненые. Все они были перепуганы до смерти.
По всей видимости, русские вели наступление в направлении Воропаново.
Этот населенный пункт находился в восьми километрах западнее госпиталя. Наш путь лежал через Воропаново.
Не успели мы проехать и десяти минут, как впереди увидели два грузовика. Неужели это «катюши»?
Это были обыкновенные грузовики. В темноте они, видимо, съехали с дороги и скатились в эскарп. Я приказал шоферу остановиться и вылез из кабины.
В кабине первого грузовика никого не было. Возле заднего левого колеса лежал мертвый. Левая рука его была в гипсе. Я заглянул в кузов. В нем оказалось двадцать замерзших раненых.
Такая же картина и во второй машине.
Это были тяжелораненые. Их, видимо, спешно пытались вывезти из дивизионного медпункта, испугавшись русских танковых частей. Возможно, их хотели доставить в госпиталь в Елшанке или же везли на южную окраину Сталинграда. По следам на снегу было видно, что шоферы пытались выехать на дорогу. Когда же это не удалось, они пошли пешком, вероятно, в надежде позвать кого-нибудь на помощь.
Дальше по дороге все чаще и чаще нам стали попадаться одиноко бредущие солдаты. У них был страшный вид. Это были жалкие остатки тех подразделений, на которые вчера обрушился огневой вал русских. Оружия ни у кого из солдат не было, разве что кое у кого на голове еще осталась каска. Редко у кого можно было увидеть зимнюю шапку, ботинки или сапоги. У большинства обмороженные ноги обмотаны какими-то тряпками, головы закутаны шарфами, да так, что виднелись только ввалившиеся глаза да отмороженный нос сине-черного цвета.
Нередко среди этих солдат попадались и раненые с повязками. Некоторые брели по двое - по трое, крепко держась друг за друга или опираясь на палки. Когда кто-нибудь хотел на минутку присесть, товарищи долго уговаривали его идти дальше. Однако если уговоры не действовали, товарищ махал рукой и шел дальше один. Остановившийся же садился на снег и сразу же засыпал крепким сном. И больше уже никогда не просыпался. Через час-другой несчастный замерзал, и ветер заносил его снегом.
***
Вскоре показалась водонапорная башня Воропанова. Подъехав ближе, мы увидели развалины вокзала, жилых домов, взорванные паровозы, вагоны, разбитые вдребезги грузовики, пушки, танки. Кругом валялись каски, ранцы, котелки, коробки от противогазов, карабины, автоматы.
И повсюду мертвые, над которыми носились стаи ворон.
Воропаново находилось под обстрелом русской артиллерии. Над головой то и дело свистели снаряды. Они взрывались то перед нами, то позади нас. Едкий дым пожарищ резал глаза, мешал дышать.
Мы решили как можно скорее проскочить через Воропаново, но сделать это было нелегко. На шоссе почти на каждом шагу попадались глубокие воронки или же перевернутые машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
- Нервы у всех нас сильно взвинчены, - заметил я, - поэтому ваши слова мы не принимаем всерьез. И все же в одном я хочу вам возразить, а именно: стойкость становится пустой формальностью, если не учитываются реальные возможности. Я, правда, не могу похвастаться тем, что мне известна первопричина всех наших страданий. Однако я хочу найти ее. В сегодняшней сводке верховного командования ее нет, так как сводка лжива.
На следующий день в офицерской землянке разговор как-то не клеился: разногласия были слишком серьезными.
По установившейся традиции, у нас врачи и санитары ходили и работали без оружия. В то утро доктор Шрадер, отправляясь на работу, нацепил на пояс кобуру с пистолетом.
- Господа, - обратился он ко всем, - не следует забывать, что эта штука стреляет. Русские у нас под носом. Семь пуль для них, последняя - себе в грудь.
- Как прикажете понимать вас, господин Шрадер? - спросил его капитан Герлах. - Уж не хотите ли вы стрелять по русским прямо в лазарете?
- Именно так. Прежде чем пустить себе пулю в лоб, я убью нескольких большевиков.
- Это безумие! Что вы предлагаете? - оборвал его я. - Подумайте о раненых. Если хоть кто-нибудь из нас окажет сопротивление, начнется перестрелка, в ходе которой могут пострадать невинные.
- Подумайте о жене и детях, - добавил доктор Герлах. - Уж не думаете ли вы, что они обрадуются вашему самоубийству?
- Пусть вас это не тревожит! Как бы там ни было, русским я живым в руки не дамся! И перед смертью уложу не одного из них…
- Точно так же поступлю и я, - раздался вдруг голос фельдшера Рота. - Неужели вы верите, что русски* берут в плен? Они схватят нас, допросят, а потом - пулю в затылок или отправят на пожизненную каторгу в Сибирь. Нет, благодарю, я на это не пойду!
В то время как капитан Герлах встал на мою сторону, доктор Вальтер и Штарке разделили мнение дантиста. Инспектор же остался нейтральным. Он не присоединился ни к одной из сторон.
Я понимал, что при такой расстановке сил может получиться большая неприятность.
- Господин Шрадер, - обратился я к дантисту, - вы что-нибудь слышали о Женевской конвенции в отношении военнопленных? Советский Союз тоже подписал эту конвенцию. Кроме того, предлагая нам капитуляцию 8 января 1943 года, советское командование ясно написало, что всем раненым, больным и обмороженным будет оказана медицинская помощь. Если мы сами будем придерживаться Женевской конвенции, не будем применять оружие, не снимем повязок Красного Креста, противник не откроет огня.
- Вы можете делать, что вам заблагорассудится! Я же поступлю так, как считаю нужным. - С этими словами дантист схватил свою меховую шапку и вышел из землянки. На ремне у него болтался пистолет.
Я решил немедленно рассказать обо всем этом главному врачу.
***
Связной мотоциклист сообщил нам, что 23 января будет последняя выдача продовольствия, после чего склад прекращает свое существование. 21 января части Красной Армии заняли аэродром западнее Гумрака, а восточнее окружной железной дороги советские минометы обстреливали продовольственный склад.
Рано утром, когда густой туман еще не поднялся над. землей, мы выехали из Елшанки.
Кроме меня и водителя в полуторке было двое солдат, которых я взял на случай, если машина где-нибудь застрянет в снегу и нужно будет ее откапывать.
По всему чувствовалось, что Красная Армия и в этот день не оставит нас в покое. Накануне русская артиллерия вела в течение получаса ураганный огонь по юго-западному району котла. Отдельные снаряды взрывались километрах в двух от госпиталя. Минометные обстрелы продолжались часами. Очень часто мы видели в небе огненные хвосты, оставляемые от залпов «катюш». После полудня к нам стали прибывать новые раненые. Все они были перепуганы до смерти.
По всей видимости, русские вели наступление в направлении Воропаново.
Этот населенный пункт находился в восьми километрах западнее госпиталя. Наш путь лежал через Воропаново.
Не успели мы проехать и десяти минут, как впереди увидели два грузовика. Неужели это «катюши»?
Это были обыкновенные грузовики. В темноте они, видимо, съехали с дороги и скатились в эскарп. Я приказал шоферу остановиться и вылез из кабины.
В кабине первого грузовика никого не было. Возле заднего левого колеса лежал мертвый. Левая рука его была в гипсе. Я заглянул в кузов. В нем оказалось двадцать замерзших раненых.
Такая же картина и во второй машине.
Это были тяжелораненые. Их, видимо, спешно пытались вывезти из дивизионного медпункта, испугавшись русских танковых частей. Возможно, их хотели доставить в госпиталь в Елшанке или же везли на южную окраину Сталинграда. По следам на снегу было видно, что шоферы пытались выехать на дорогу. Когда же это не удалось, они пошли пешком, вероятно, в надежде позвать кого-нибудь на помощь.
Дальше по дороге все чаще и чаще нам стали попадаться одиноко бредущие солдаты. У них был страшный вид. Это были жалкие остатки тех подразделений, на которые вчера обрушился огневой вал русских. Оружия ни у кого из солдат не было, разве что кое у кого на голове еще осталась каска. Редко у кого можно было увидеть зимнюю шапку, ботинки или сапоги. У большинства обмороженные ноги обмотаны какими-то тряпками, головы закутаны шарфами, да так, что виднелись только ввалившиеся глаза да отмороженный нос сине-черного цвета.
Нередко среди этих солдат попадались и раненые с повязками. Некоторые брели по двое - по трое, крепко держась друг за друга или опираясь на палки. Когда кто-нибудь хотел на минутку присесть, товарищи долго уговаривали его идти дальше. Однако если уговоры не действовали, товарищ махал рукой и шел дальше один. Остановившийся же садился на снег и сразу же засыпал крепким сном. И больше уже никогда не просыпался. Через час-другой несчастный замерзал, и ветер заносил его снегом.
***
Вскоре показалась водонапорная башня Воропанова. Подъехав ближе, мы увидели развалины вокзала, жилых домов, взорванные паровозы, вагоны, разбитые вдребезги грузовики, пушки, танки. Кругом валялись каски, ранцы, котелки, коробки от противогазов, карабины, автоматы.
И повсюду мертвые, над которыми носились стаи ворон.
Воропаново находилось под обстрелом русской артиллерии. Над головой то и дело свистели снаряды. Они взрывались то перед нами, то позади нас. Едкий дым пожарищ резал глаза, мешал дышать.
Мы решили как можно скорее проскочить через Воропаново, но сделать это было нелегко. На шоссе почти на каждом шагу попадались глубокие воронки или же перевернутые машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96