И. Ленина на 3-м съезде комсомола в 1920 году. Слова Ленина, сказанные им двадцать четыре года назад юношам и девушкам из Коммунистического союза молодежи, в известной степени имели отношение и к нам:
«Без работы, без борьбы книжное знание коммунизма из коммунистических брошюр и произведений ровно ничего не стоит, так как оно продолжало бы старый разрыв между теорией и практикой, тот старый разрыв, который составлял самую отвратительную черту старого буржуазного общества».
Я решил никогда не забывать этих слов Ленина.
Через несколько дней школа опустела. Жаль было расставаться с преподавателями и товарищами, вместе с которыми целых полгода жил и учился познавать правду. Основная масса курсантов разъехалась по лагерям для военнопленных, чтобы там помочь своим товарищам во всем разобраться. Нескольких из нас направили в распоряжение Национального комитета «Свободная Германия», а также как пропагандистов для работы в газете, на радио и на фронте. Восемь человек, в том числе и я, были направлены преподавателями в антифашистскую школу № 165 в Талицу. Пятеро курсантов остались для преподавательской работы в Красногорске.
Наши учителя
Ноябрь 1944 года. Москва. Казанский вокзал.
Куда ни посмотришь, всюду полно людей. Одни сидят, другие лежат прямо на полу. Женщины с маленькими детишками на руках, тут же детвора чуть постарше, возле - различные вещи. Старики с большими тюками. Много солдат и офицеров: одни едут в отпуск после ранения, другие возвращаются на фронт.
И среди этой пестрой толпы - восемь немецких и три итальянских военнопленных в сопровождении человека в гражданском, по фамилии Свиталла, и старшины Красной Армии. Мы не без труда пробираемся сквозь толпу. Кто рассматривает нас с нескрываемым любопытством, кто абсолютно равнодушен. Одни провожают нас сердитыми взглядами, другие смотрят по-дружески. Видимо, от взгляда последних не ускользает, что наш старшина с улыбкой разговаривает с нами, пленными. Нас приглашают попить чайку из кипящего самовара. Когда же мы произнесли «Гитлер капут», а наш старшина назвал нас друзьями, лед недоверия окончательно растаял. И нам уже протягивают махорку. На ломаном русском языке мы пытаемся объяснить, что считаем эту войну, развязанную фашистами, не чем иным, как преступлением, и что с ней нужно как можно скорее кончать.
- Пошли, пошли, - торопит нас старшина, глядя на часы. Мы говорим хозяевам, пригласившим нас к чаю, «спасибо» и следуем за старшиной. Товарищ Свиталла замыкает нашу группу.
Состав уже стоит под парами. Для нас забронировано три купе.
Часа в два дня паровоз дает свисток и трогает состав с места. За окнами в ноябрьском тумане мелькают дома, столбы, мосты. Очень скоро начинает темнеть. Света в купе нет.
- Куда мы, собственно говоря, едем? - спрашивает кто-то из нас товарища Свиталлу. Он очень хорошо к нам относится, но разговаривать много не любит.
- Едем на восток, - коротко отвечает он.
- Но куда именно?
- Едем по линии Москва - Горький. Когда сойдем с поезда, будем добираться в Талицу.
Мы уже хорошо знаем, что пленным обычно неохотно называют географические пункты. На этот счет, вероятно, есть какой-нибудь приказ. Но ведь мы никуда бежать не собираемся! А случаи побегов пленных из лагерей, несмотря на огромное расстояние до родины и прочие трудности, все же были. Через несколько дней беглеца обязательно ловили. Однако такие случаи доставляли советской комендатуре очень много хлопот.
Мы решили набраться терпения. Наступившая темнота не располагала к разговорам. Вскоре все улеглись спать.
«Вязники», - прочитал я утром на здании вокзала. На место мы попали только через двое суток. Ночевали в избе сельсовета, а утром - дальше по снегу и морозу. Прекрасная картина для глаз! Но ногам не до красоты.
Лишь поздно вечером на вторые сутки мы добрались до антифашистской школы № 165. Смертельно усталые, мы свалились на кровати, указанные нам. Комната была не топлена, матрацы, набитые соломой, как лед. Однако крепкий сон заставил забыть обо всем на свете.
***
Разбудили меня чьи-то голоса. Когда я откинул с лица полу шинели, то увидел, что нахожусь в светлой комнате. В окна светило солнце.
Мои товарищи тоже проснулись от шума.
- Алло, красногорцы, вставайте! Уж не хотите ли, чтобы начальник сектора принимал вас в кроватках?
Голос говорившего показался мне знакомым. По произношению это был уроженец Ганновера. Вот он повернулся, и я увидел его лицо.
Это был Пауль из елабугского лагеря. Осенью 1943 года он уехал учиться в Красногорск. Теперь же работал преподавателем в Талице. Товарищи, которые зашли к нам в комнату вместе с Паулем, тоже целых полгода уже работали преподавателями. Все они оказались нашими старыми знакомыми.
Пока мы приводили себя в порядок и заправляли постели, товарищи рассказали нам кое-что о здешней антифашистской школе.
- Пусть двое из вас пойдут со мной, - предложил один из них. - Я покажу, где у нас выдают завтрак и кофе.
Вскоре два наших товарища принесли целый чайник кофе и восемь порций хлеба.
- Ну а теперь пошевеливайтесь, - торопил нас Пауль. - Через пятнадцать минут вас ждут начальник сектора и преподаватели.
***
Когда мы вошли в преподавательскую, наши знакомые уже были там. От имени всего немецкого сектора нас приветствовал Бернард Кенен. Наши старые знакомые сказали нам, что он был членом прусского государственного совета.
- Это замечательный человек. Он удивительно много знает.
У стола стоял стройный мужчина в гимнастерке без погон, в темных брюках и сапогах. По внешнему виду ему можно было дать лет сорок, но не его пятьдесят пять. Один глаз был неподвижен. Позже Бернард Кенен рассказал нам, что правый глаз ему выбили в феврале 1933 года молодчики из СА в Эйслебене.
Несколько дней спустя мы слушали его лекцию «Приход фашистов к власти». Кенен упомянул в ней и о кровавых событиях 1933 года в Эйслебене. Он обвинял фашистов в терроре, однако ни словом не обмолвился о своем мужественном выступлении против них…
- Добро пожаловать, новички, - сказал он нам. - Мы вас очень ждали, так что теперь можно начинать наш курс.
Без лишних слов Кенен приступил к делу. Он рассказал об антифашистской школе в Талице, о том, что в настоящее время здесь находятся военнопленные из шести стран: словаки, венгры, румыны, австрийцы, итальянцы и немцы. Секторы других национальностей, как правило, состоят из двух или трех групп. Немецкий сектор - самый большой, он состоит из двенадцати групп, в которых обучается триста слушателей.
Затем начальник сектора представил нам наших педагогов. Кое о ком из них мы уже слышали от товарищей, а вскоре познакомились с ними ближе в своей практической работе…
***
Одним из наших педагогов был Георг Касслер - бывший депутат рейхстага от Коммунистической партии Германии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
«Без работы, без борьбы книжное знание коммунизма из коммунистических брошюр и произведений ровно ничего не стоит, так как оно продолжало бы старый разрыв между теорией и практикой, тот старый разрыв, который составлял самую отвратительную черту старого буржуазного общества».
Я решил никогда не забывать этих слов Ленина.
Через несколько дней школа опустела. Жаль было расставаться с преподавателями и товарищами, вместе с которыми целых полгода жил и учился познавать правду. Основная масса курсантов разъехалась по лагерям для военнопленных, чтобы там помочь своим товарищам во всем разобраться. Нескольких из нас направили в распоряжение Национального комитета «Свободная Германия», а также как пропагандистов для работы в газете, на радио и на фронте. Восемь человек, в том числе и я, были направлены преподавателями в антифашистскую школу № 165 в Талицу. Пятеро курсантов остались для преподавательской работы в Красногорске.
Наши учителя
Ноябрь 1944 года. Москва. Казанский вокзал.
Куда ни посмотришь, всюду полно людей. Одни сидят, другие лежат прямо на полу. Женщины с маленькими детишками на руках, тут же детвора чуть постарше, возле - различные вещи. Старики с большими тюками. Много солдат и офицеров: одни едут в отпуск после ранения, другие возвращаются на фронт.
И среди этой пестрой толпы - восемь немецких и три итальянских военнопленных в сопровождении человека в гражданском, по фамилии Свиталла, и старшины Красной Армии. Мы не без труда пробираемся сквозь толпу. Кто рассматривает нас с нескрываемым любопытством, кто абсолютно равнодушен. Одни провожают нас сердитыми взглядами, другие смотрят по-дружески. Видимо, от взгляда последних не ускользает, что наш старшина с улыбкой разговаривает с нами, пленными. Нас приглашают попить чайку из кипящего самовара. Когда же мы произнесли «Гитлер капут», а наш старшина назвал нас друзьями, лед недоверия окончательно растаял. И нам уже протягивают махорку. На ломаном русском языке мы пытаемся объяснить, что считаем эту войну, развязанную фашистами, не чем иным, как преступлением, и что с ней нужно как можно скорее кончать.
- Пошли, пошли, - торопит нас старшина, глядя на часы. Мы говорим хозяевам, пригласившим нас к чаю, «спасибо» и следуем за старшиной. Товарищ Свиталла замыкает нашу группу.
Состав уже стоит под парами. Для нас забронировано три купе.
Часа в два дня паровоз дает свисток и трогает состав с места. За окнами в ноябрьском тумане мелькают дома, столбы, мосты. Очень скоро начинает темнеть. Света в купе нет.
- Куда мы, собственно говоря, едем? - спрашивает кто-то из нас товарища Свиталлу. Он очень хорошо к нам относится, но разговаривать много не любит.
- Едем на восток, - коротко отвечает он.
- Но куда именно?
- Едем по линии Москва - Горький. Когда сойдем с поезда, будем добираться в Талицу.
Мы уже хорошо знаем, что пленным обычно неохотно называют географические пункты. На этот счет, вероятно, есть какой-нибудь приказ. Но ведь мы никуда бежать не собираемся! А случаи побегов пленных из лагерей, несмотря на огромное расстояние до родины и прочие трудности, все же были. Через несколько дней беглеца обязательно ловили. Однако такие случаи доставляли советской комендатуре очень много хлопот.
Мы решили набраться терпения. Наступившая темнота не располагала к разговорам. Вскоре все улеглись спать.
«Вязники», - прочитал я утром на здании вокзала. На место мы попали только через двое суток. Ночевали в избе сельсовета, а утром - дальше по снегу и морозу. Прекрасная картина для глаз! Но ногам не до красоты.
Лишь поздно вечером на вторые сутки мы добрались до антифашистской школы № 165. Смертельно усталые, мы свалились на кровати, указанные нам. Комната была не топлена, матрацы, набитые соломой, как лед. Однако крепкий сон заставил забыть обо всем на свете.
***
Разбудили меня чьи-то голоса. Когда я откинул с лица полу шинели, то увидел, что нахожусь в светлой комнате. В окна светило солнце.
Мои товарищи тоже проснулись от шума.
- Алло, красногорцы, вставайте! Уж не хотите ли, чтобы начальник сектора принимал вас в кроватках?
Голос говорившего показался мне знакомым. По произношению это был уроженец Ганновера. Вот он повернулся, и я увидел его лицо.
Это был Пауль из елабугского лагеря. Осенью 1943 года он уехал учиться в Красногорск. Теперь же работал преподавателем в Талице. Товарищи, которые зашли к нам в комнату вместе с Паулем, тоже целых полгода уже работали преподавателями. Все они оказались нашими старыми знакомыми.
Пока мы приводили себя в порядок и заправляли постели, товарищи рассказали нам кое-что о здешней антифашистской школе.
- Пусть двое из вас пойдут со мной, - предложил один из них. - Я покажу, где у нас выдают завтрак и кофе.
Вскоре два наших товарища принесли целый чайник кофе и восемь порций хлеба.
- Ну а теперь пошевеливайтесь, - торопил нас Пауль. - Через пятнадцать минут вас ждут начальник сектора и преподаватели.
***
Когда мы вошли в преподавательскую, наши знакомые уже были там. От имени всего немецкого сектора нас приветствовал Бернард Кенен. Наши старые знакомые сказали нам, что он был членом прусского государственного совета.
- Это замечательный человек. Он удивительно много знает.
У стола стоял стройный мужчина в гимнастерке без погон, в темных брюках и сапогах. По внешнему виду ему можно было дать лет сорок, но не его пятьдесят пять. Один глаз был неподвижен. Позже Бернард Кенен рассказал нам, что правый глаз ему выбили в феврале 1933 года молодчики из СА в Эйслебене.
Несколько дней спустя мы слушали его лекцию «Приход фашистов к власти». Кенен упомянул в ней и о кровавых событиях 1933 года в Эйслебене. Он обвинял фашистов в терроре, однако ни словом не обмолвился о своем мужественном выступлении против них…
- Добро пожаловать, новички, - сказал он нам. - Мы вас очень ждали, так что теперь можно начинать наш курс.
Без лишних слов Кенен приступил к делу. Он рассказал об антифашистской школе в Талице, о том, что в настоящее время здесь находятся военнопленные из шести стран: словаки, венгры, румыны, австрийцы, итальянцы и немцы. Секторы других национальностей, как правило, состоят из двух или трех групп. Немецкий сектор - самый большой, он состоит из двенадцати групп, в которых обучается триста слушателей.
Затем начальник сектора представил нам наших педагогов. Кое о ком из них мы уже слышали от товарищей, а вскоре познакомились с ними ближе в своей практической работе…
***
Одним из наших педагогов был Георг Касслер - бывший депутат рейхстага от Коммунистической партии Германии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96