Поездка была долгой и проходила в молчании – мимо темных полей, потом по великому чуду американской инженерной мысли, огромному мосту, потом по городу.
Спешнев обернулся к нему с переднего сиденья.
– Вы все запомнили?
– Да.
– Это будет несложно. Убийство – самая простая часть. Он будет один. Вы будете стрелять в голову?
– В лицо. С очень близкого расстояния. Я увижу его мозги.
– Хотите шутку?
Ох уж этот русский со своими шутками! Странный малый, самый странный из всех. Даже молоденький мальчик, который вел машину, обернулся и стал слушать.
– Он рассчитывает встретиться с Чарди, – сказал Спешнев. – Ну не забавно ли? Этот военный преступник убегает от своей собственной охраны, чтобы встретиться с единственным человеком на свете, которому он доверяет, а вместо этого встретится с единственным человеком на свете, который задумал его убить.
Все эти шутки судьбы мало занимали Улу Бега; он лишь коротко кивнул.
Водитель покинул машину, обошел ее и открыл перед курдом дверцу.
– Ну ладно, – сказал Спешнев.
Улу Бег вышел под легкий дождь. Улица кишела американцами. Вокруг возвышались фонари с круглыми лампами, их коричневый свет выхватывал из темноты косые струи воды.
Они стояли на площади, недалеко от автобусного кольца. Люди стекались к станции; на мосту над входом виднелись поезда. Все было очень современное.
– На этот раз осечки быть не должно, – сказал полковник.
– На все воля Всевышнего, – ответил курд.
Дверца захлопнулась, и машина рванула с места. Улу Бег немного постоял у обочины, глядя, как она растворяется в потоке машин, потом сквозь толпу зашагал под дождем к станции. Он купил в автомате билет без сдачи и через турникеты прошел на перрон. В левой руке он нес рюкзак; там ждал своего часа "скорпион".
* * *
Из кинотеатра Данциг вышел в половине двенадцатого. В голове у него крутились обрывки картинок: органы, гигантские и абсурдные, абстрактные отверстия. Он думал о влажных вагинах, о мочеиспускании, об операциях на открытом сердце. От всего этого у него начала раскалываться голова. Ему пришлось просмотреть фильм трижды. Сюжет был настолько невразумительный, что практически не поддавался пересказу: какой-то набор спонтанных, случайных событий, задуманных с таким расчетом, чтобы актрисы могли опускаться на колени и отсасывать у актеров не реже чем раз в четыре-пять минут. Играли и те и другие совершенно бездарно – очевидно, единственным критерием при наборе участников в эту постановку были размеры их органов, – а об операторском искусстве и говорить не приходилось. Музыка была избитая, только фотосъемка не подкачала.
Наконец-то он вышел на воздух, прохладный, чистый после дождя. Данциг быстро перешел М-стрит и двинулся по улице, которая должна была привести его к реке. После этого ему оставалось пройти около мили по берегу – подальше от полиции, которая, без сомнения, уже разыскивала его, подальше от любопытных глаз. Гулять по плохо освещенным улицам у реки было рискованно. С другой стороны, что еще ему оставалось? Это ощущение опасности нравилось ему только одним: он сам шел ей навстречу, вместо того чтобы позволить ей подобраться к нему, как будто он бессловесная скотина, предназначенная на убой. Он зашагал вперед, приземистый человечек, направляющийся в ночь.
* * *
Наконец Ланахан остался наедине с компьютером. В темном экране отражался его собственный силуэт, смутный, размытый, склоненный вперед с монашеским пылом. Вокруг раздавалось гудение вентиляторов и пощелкивание клавиш.
Видеодисплейный терминал «Хэррис-1750» оказался вдвое крупнее более ранних моделей, на которых Майлз работал в «яме». Человеку, не знакомому с вычислительной техникой, он показался бы помесью телевизора с электрической печатной машинкой, неуклюжей и тяжеловесной. Но это был доступ к мозгу, к памяти Лэнгли.
Для тех, кто знал коды.
Он включил машину – как ни забавно, в их внутреннем жаргоне так и не прижилось ни стандартное обозначение терминала – ВДТ, ни другое подходящее словечко. Для всех них терминалы по старой памяти так и остались машинами.
Машина секунд двадцать разогревалась, затем на экране со световой скоростью промелькнула зеленая полоса, за ней крохотное пятнышко, яркий квадратик, именуемый курсором, замигал в левом нижнем углу: то была рука оператора, выразитель его воли.
Майлз взглянул на светящийся прямоугольничек, подмигивающий ему в полумраке. Его пальцы приняли привычное положение, и он ощутил под ними клавиши.
"Fe МАКБАШ", – напечатал он, отдавая машине команду найти директорию под названием "МАКБАШ".
На экране мгновенно высветился ответ.
"Директория неактивна".
Ну ладно, скотина.
Ланахан на миг задумался. Он попытался действовать в лоб и потерпел неудачу. Но давайте не будем паниковать. Давайте все обдумаем. Мы ищем что-то такое, что спрятали много лет назад. Спрятали, но с таким расчетом, чтобы это могли найти те, кто знает, что ищет. И с таким расчетом, чтобы это мог найти Пол Чарди. Говорят, этот Френчи Шорт был неглупый парень. И он должен был разбираться в машинах, знать систему, если смог что-то в ней спрятать.
Башмак. Башмак, который подходит по размеру. Он попробовал ввести название, но у него ничего не вышло. Но давайте не будем совсем отказываться от башмаков, может, все-таки найдется тот, который подходит по размеру. Попробуем его подсократить.
"Fe МАК", – попробовал Майлз.
Машина задумалась.
Господи, а вдруг это секретная директория и при попытке вызвать ее она оповестила систему безопасности? Ходили слухи, что подобные директории существуют, хотя ни один аналитик ни разу с ними не сталкивался.
Экран был пуст. Потом на нем высветилось:
"Неверный префикс кода".
Черт, не тот номер.
У него разболелась голова, прыщ на лбу начал нарывать. Майлз потер его мизинцем. Спина тоже ныла: давненько он не работал в кабинке за компьютером. Он слишком долго пробыл на воле, утратил чутье.
Думай, черт тебя дери, думай!
"Fe МАК", – попытался он еще раз, проследив за тем, чтобы между командой и именем стоял только один пробел; ему подумалось, что в спешке или в замешательстве он мог в прошлый раз оставить два или вообще ни одного, а машины – за это он так их и любил – были чудовищно мелочными, дотошными и совершенно непреклонными и не прощали ни малейшего нарушения этикета.
На экране замелькало содержимое директории.
* * *
Данциг уже видел условленное место – впереди, дальше по берегу, за необарочным массивом комплекса «Уотергейт». На прибрежной эспланаде, кроме него, никого не было. Напротив, отделенный спокойной гладью воды, лежал остров Теодора Рузвельта, над кронами его деревьев виднелись небоскребы Росслина.
Он посмотрел вперед; на холме, где был похоронен Кеннеди, и в самом деле что-то мерцало, эдакое вечернее напоминание о бренности всего сущего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Спешнев обернулся к нему с переднего сиденья.
– Вы все запомнили?
– Да.
– Это будет несложно. Убийство – самая простая часть. Он будет один. Вы будете стрелять в голову?
– В лицо. С очень близкого расстояния. Я увижу его мозги.
– Хотите шутку?
Ох уж этот русский со своими шутками! Странный малый, самый странный из всех. Даже молоденький мальчик, который вел машину, обернулся и стал слушать.
– Он рассчитывает встретиться с Чарди, – сказал Спешнев. – Ну не забавно ли? Этот военный преступник убегает от своей собственной охраны, чтобы встретиться с единственным человеком на свете, которому он доверяет, а вместо этого встретится с единственным человеком на свете, который задумал его убить.
Все эти шутки судьбы мало занимали Улу Бега; он лишь коротко кивнул.
Водитель покинул машину, обошел ее и открыл перед курдом дверцу.
– Ну ладно, – сказал Спешнев.
Улу Бег вышел под легкий дождь. Улица кишела американцами. Вокруг возвышались фонари с круглыми лампами, их коричневый свет выхватывал из темноты косые струи воды.
Они стояли на площади, недалеко от автобусного кольца. Люди стекались к станции; на мосту над входом виднелись поезда. Все было очень современное.
– На этот раз осечки быть не должно, – сказал полковник.
– На все воля Всевышнего, – ответил курд.
Дверца захлопнулась, и машина рванула с места. Улу Бег немного постоял у обочины, глядя, как она растворяется в потоке машин, потом сквозь толпу зашагал под дождем к станции. Он купил в автомате билет без сдачи и через турникеты прошел на перрон. В левой руке он нес рюкзак; там ждал своего часа "скорпион".
* * *
Из кинотеатра Данциг вышел в половине двенадцатого. В голове у него крутились обрывки картинок: органы, гигантские и абсурдные, абстрактные отверстия. Он думал о влажных вагинах, о мочеиспускании, об операциях на открытом сердце. От всего этого у него начала раскалываться голова. Ему пришлось просмотреть фильм трижды. Сюжет был настолько невразумительный, что практически не поддавался пересказу: какой-то набор спонтанных, случайных событий, задуманных с таким расчетом, чтобы актрисы могли опускаться на колени и отсасывать у актеров не реже чем раз в четыре-пять минут. Играли и те и другие совершенно бездарно – очевидно, единственным критерием при наборе участников в эту постановку были размеры их органов, – а об операторском искусстве и говорить не приходилось. Музыка была избитая, только фотосъемка не подкачала.
Наконец-то он вышел на воздух, прохладный, чистый после дождя. Данциг быстро перешел М-стрит и двинулся по улице, которая должна была привести его к реке. После этого ему оставалось пройти около мили по берегу – подальше от полиции, которая, без сомнения, уже разыскивала его, подальше от любопытных глаз. Гулять по плохо освещенным улицам у реки было рискованно. С другой стороны, что еще ему оставалось? Это ощущение опасности нравилось ему только одним: он сам шел ей навстречу, вместо того чтобы позволить ей подобраться к нему, как будто он бессловесная скотина, предназначенная на убой. Он зашагал вперед, приземистый человечек, направляющийся в ночь.
* * *
Наконец Ланахан остался наедине с компьютером. В темном экране отражался его собственный силуэт, смутный, размытый, склоненный вперед с монашеским пылом. Вокруг раздавалось гудение вентиляторов и пощелкивание клавиш.
Видеодисплейный терминал «Хэррис-1750» оказался вдвое крупнее более ранних моделей, на которых Майлз работал в «яме». Человеку, не знакомому с вычислительной техникой, он показался бы помесью телевизора с электрической печатной машинкой, неуклюжей и тяжеловесной. Но это был доступ к мозгу, к памяти Лэнгли.
Для тех, кто знал коды.
Он включил машину – как ни забавно, в их внутреннем жаргоне так и не прижилось ни стандартное обозначение терминала – ВДТ, ни другое подходящее словечко. Для всех них терминалы по старой памяти так и остались машинами.
Машина секунд двадцать разогревалась, затем на экране со световой скоростью промелькнула зеленая полоса, за ней крохотное пятнышко, яркий квадратик, именуемый курсором, замигал в левом нижнем углу: то была рука оператора, выразитель его воли.
Майлз взглянул на светящийся прямоугольничек, подмигивающий ему в полумраке. Его пальцы приняли привычное положение, и он ощутил под ними клавиши.
"Fe МАКБАШ", – напечатал он, отдавая машине команду найти директорию под названием "МАКБАШ".
На экране мгновенно высветился ответ.
"Директория неактивна".
Ну ладно, скотина.
Ланахан на миг задумался. Он попытался действовать в лоб и потерпел неудачу. Но давайте не будем паниковать. Давайте все обдумаем. Мы ищем что-то такое, что спрятали много лет назад. Спрятали, но с таким расчетом, чтобы это могли найти те, кто знает, что ищет. И с таким расчетом, чтобы это мог найти Пол Чарди. Говорят, этот Френчи Шорт был неглупый парень. И он должен был разбираться в машинах, знать систему, если смог что-то в ней спрятать.
Башмак. Башмак, который подходит по размеру. Он попробовал ввести название, но у него ничего не вышло. Но давайте не будем совсем отказываться от башмаков, может, все-таки найдется тот, который подходит по размеру. Попробуем его подсократить.
"Fe МАК", – попробовал Майлз.
Машина задумалась.
Господи, а вдруг это секретная директория и при попытке вызвать ее она оповестила систему безопасности? Ходили слухи, что подобные директории существуют, хотя ни один аналитик ни разу с ними не сталкивался.
Экран был пуст. Потом на нем высветилось:
"Неверный префикс кода".
Черт, не тот номер.
У него разболелась голова, прыщ на лбу начал нарывать. Майлз потер его мизинцем. Спина тоже ныла: давненько он не работал в кабинке за компьютером. Он слишком долго пробыл на воле, утратил чутье.
Думай, черт тебя дери, думай!
"Fe МАК", – попытался он еще раз, проследив за тем, чтобы между командой и именем стоял только один пробел; ему подумалось, что в спешке или в замешательстве он мог в прошлый раз оставить два или вообще ни одного, а машины – за это он так их и любил – были чудовищно мелочными, дотошными и совершенно непреклонными и не прощали ни малейшего нарушения этикета.
На экране замелькало содержимое директории.
* * *
Данциг уже видел условленное место – впереди, дальше по берегу, за необарочным массивом комплекса «Уотергейт». На прибрежной эспланаде, кроме него, никого не было. Напротив, отделенный спокойной гладью воды, лежал остров Теодора Рузвельта, над кронами его деревьев виднелись небоскребы Росслина.
Он посмотрел вперед; на холме, где был похоронен Кеннеди, и в самом деле что-то мерцало, эдакое вечернее напоминание о бренности всего сущего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113