Кое-какие детали этого плана нам еще неизвестны, и мы ожидали связного, а тут появляетесь вы…
– Хотите правду?..
– Какую правду? Вы уж высказались.
– Я не помню, что я говорил, но могу лишь повторить. Я терпеть не могу шпионских игр, у меня другой темперамент. При всей моей симпатии к германской культуре, я отказался бы на них работать. Просто потому, что я мало пригоден для этого и, потом, питаю отвращение к детективному жанру.
– Ну да это уже не важно. Просто мы были удивлены, что вы слишком «вошли в роль». Оказывается, это правда…
– Что же меня ждет?
– Не хотелось бы произносить какую-нибудь идеологическую банальность, но вы должны влиться в наше общество, принять наши правила игры, и никакой самодеятельности: сами видите, к чему это приводит.
– А мой кузен?
– А с ним разговор еще будет! Это ж надо такое придумать: послать вместо себя двойника! В игрушки до сих пор играет!
– Надеюсь, он не будет слишком сурово наказан?
– А он сам себя наказал. Отныне он – невыездной. Вместо него будете ездить вы – шеф принял соломоново решение. Так что обустраивайтесь, женитесь, работайте, живите как мы. А что касается вашей психологической реабилитации, то от нас-то что хотите? В этом вопросе мы вам ничем помочь не можем.
– Да нет, я не жалуюсь.
– А все же скажите, где лучше: здесь или там, у вас?… ну, по большому счету.
– Хорошо там, где нас нет. Хотя здесь мне понравилось.
Тут вошел врач, который дал мне несколько таблеток от наркоза.
– До свидания, Вальдемар. Завтра я выхожу в отпуск, а вами займется лейтенант Мироненко. Познакомьтесь, это Слава, – он представил меня молодому человеку, почти моему ровеснику, и вышел.
Когда я довольно поздно вернулся домой, по радио сообщали о шестидесятилетнем юбилее известного театрального деятеля Марка Залупышкина. Вальдемар выслушал мои рассказы и сказал:
– Мы с тобой ещё хорошо отделались. А вообще тебе лучше на время уехать…
– Куда?? Зачем??
– Я спасаю самолюбие нашего ведомства, подожди, они сами тебя об этом попросят…
– Это ты пустил версию, что я немецкий шпион?
– Нет! С какой это стати?! Это наверно, тот сумасшедший, который хотел пришить мне дело об антисемитизме. Мне говорили, он неврастеник.
– О горе мне! – я обхватил голову руками. – Я – в чужой стране (да, в чужой!) Никому я здесь не нужен, а контрразведка смотрит на меня, как кошка на сало.
– Не прибедняйся. В конце концов, что ты хотел в своем исключительном случае? В этом и заключается горечь славы – она съедает человека. Моральный кодекс строителя коммунизма учит не искать славы, ибо она тяжка.
– Наплевать мне и на кодекс, и на коммунизм!..
– Недальновидно, Вальдемар. Кто ты здесь? Никто. Ты – моя тень, фантом, недоразумение, игра природы, если хочешь. Но я обязан нести ответственность за самого себя. Ситуация вне моральных норм, но я делаю осознанный выбор… Нас все равно рано или поздно поймали бы. Бытовая фантастика в стиле Кира Булычева – сказка. Вспомни Лемма: до Земли долетит человек, то есть его документы.
– Лемм? Станислав Лем?!
– Да, Станислав Лемм (немецкий фантаст польского происхождения). По его роману «Солярис» Тарковский снял фильм… А что ты так удивлен?..
– Я не могу себе представить Лема германизированным писателем. В 39 году ему было восемнадцать… И о чем там?
– Действие происходит через несколько тысяч лет. Немец-психолог английского происхождения Кельвин летит на исследовательскую станцию на планете Солярис (это где-то в районе альфы Лебедя)…
– Можешь не продолжать… Что же делать?
– А знаешь что, когда меня вызовут в МГБ, я предложу им такой план: ты уезжаешь на Украину к одному моему давнему другу, а тем временем…
– Меня удивляет либерализм данного ведомства.
– Да перестань ты паясничать! У тебя какие-то вурдалакские взгляды на жизнь. У всякого ведомства бывают провалы в работе, да и ситуация неординарна. Быть может, ты ещё понадобишься.
– Знаешь, с тех пор, как я взглянул на себя со стороны, так сказать, мне часто бывало стыдно за себя самого.
– Ну знаешь! я тоже был весьма удивлен твоим вариантом моей биографии, да и вашим вариантом истории вообще.
А за окном нарастали сумерки, обволакивая пространства чернильно-серой вязкостью весенней ночи. Этот мир существовал реально, он существовал независимо от меня и моих знаний о нем. А мое сознание все еще прерывало в состоянии солипсизма. Но я нашел выход.
АВЕНТЮРА ДЕВЯТАЯ,
в которой меня спасает от сумасшествия маленькое дорожное приключение, и я нахожу доказательство реальности моего существования
Поэтому женщины всю свою жизнь остаются детьми.
А.Шопенгауэр.
Существует множество вариантов интеллектуального помешательства, даже весьма экзотических. Помню, когда я только начинал учиться на первом курсе, один студент сошел с ума из боязни потерять земное тяготение; он постоянно держался за какие-либо закрепленные предметы, а вне дома ползал по земле, судорожно хватаясь за пучки осенней травы: ему все казалось, что наш ничтожный по космическим масштабам шарик не удержит его, и он унесется в мировое пространство, где холод и нет кислорода.
Когда пятнадцатого мая я въезжал в городскую черту Москвы, смятение, царившее в моем мыслительном пространстве, было сродни тому вихрю, который образуется в голове человека, читающего сразу пятьдесят книг. В полупустом экспрессе я делил свое купе со среднего возраста православным священником, едущим на какой-то симпозиум в Сергиев Посад. По необъяснимой причине я всегда вызывал доверие у этой категории людей, может быть, потому, что я вполне мог бы стать истым священнослужителем, если бы не был навеки влюблен в исконную Природу, обожествляемую моими белокурыми предками. Священник оказался ярым советистом:
– Никакие гонения на Церковь со стороны Советской Власти не сравнимы с тем глумлением над православием, которое ожидало бы нас в России Керенского. Свобода совести, видите ли, Вальдемар, есть неслыханное оскорбление Церкви, ибо она ставит ее на одну доску с ересями. И мы понимаем, что в конечном счете коммунисты ближе нам, православным, и душой и разумом, чем какие-нибудь пошлые баптисты. Ведь многие революционеры вышли из духовных семей. А Сталин, вы же знаете? учился в духовной семинарии. Вы знаете, что в 46 году он хотел помазаться на царство?
– Да, я знаю…
– А то, что Сталин вернул нам браки, воскресенья, что он спас названия наших русских городов, которые троцкисты в двадцатые годы хотели просто пронумеровать? Да, да, называть по номерам!
– Я знаю это, да.
Священник был несколько удивлен моей осведомленностью.
– Сталин был консерватором, – продолжал я. – Идеалом государственного устройства для него была Российская империя прошлого века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Хотите правду?..
– Какую правду? Вы уж высказались.
– Я не помню, что я говорил, но могу лишь повторить. Я терпеть не могу шпионских игр, у меня другой темперамент. При всей моей симпатии к германской культуре, я отказался бы на них работать. Просто потому, что я мало пригоден для этого и, потом, питаю отвращение к детективному жанру.
– Ну да это уже не важно. Просто мы были удивлены, что вы слишком «вошли в роль». Оказывается, это правда…
– Что же меня ждет?
– Не хотелось бы произносить какую-нибудь идеологическую банальность, но вы должны влиться в наше общество, принять наши правила игры, и никакой самодеятельности: сами видите, к чему это приводит.
– А мой кузен?
– А с ним разговор еще будет! Это ж надо такое придумать: послать вместо себя двойника! В игрушки до сих пор играет!
– Надеюсь, он не будет слишком сурово наказан?
– А он сам себя наказал. Отныне он – невыездной. Вместо него будете ездить вы – шеф принял соломоново решение. Так что обустраивайтесь, женитесь, работайте, живите как мы. А что касается вашей психологической реабилитации, то от нас-то что хотите? В этом вопросе мы вам ничем помочь не можем.
– Да нет, я не жалуюсь.
– А все же скажите, где лучше: здесь или там, у вас?… ну, по большому счету.
– Хорошо там, где нас нет. Хотя здесь мне понравилось.
Тут вошел врач, который дал мне несколько таблеток от наркоза.
– До свидания, Вальдемар. Завтра я выхожу в отпуск, а вами займется лейтенант Мироненко. Познакомьтесь, это Слава, – он представил меня молодому человеку, почти моему ровеснику, и вышел.
Когда я довольно поздно вернулся домой, по радио сообщали о шестидесятилетнем юбилее известного театрального деятеля Марка Залупышкина. Вальдемар выслушал мои рассказы и сказал:
– Мы с тобой ещё хорошо отделались. А вообще тебе лучше на время уехать…
– Куда?? Зачем??
– Я спасаю самолюбие нашего ведомства, подожди, они сами тебя об этом попросят…
– Это ты пустил версию, что я немецкий шпион?
– Нет! С какой это стати?! Это наверно, тот сумасшедший, который хотел пришить мне дело об антисемитизме. Мне говорили, он неврастеник.
– О горе мне! – я обхватил голову руками. – Я – в чужой стране (да, в чужой!) Никому я здесь не нужен, а контрразведка смотрит на меня, как кошка на сало.
– Не прибедняйся. В конце концов, что ты хотел в своем исключительном случае? В этом и заключается горечь славы – она съедает человека. Моральный кодекс строителя коммунизма учит не искать славы, ибо она тяжка.
– Наплевать мне и на кодекс, и на коммунизм!..
– Недальновидно, Вальдемар. Кто ты здесь? Никто. Ты – моя тень, фантом, недоразумение, игра природы, если хочешь. Но я обязан нести ответственность за самого себя. Ситуация вне моральных норм, но я делаю осознанный выбор… Нас все равно рано или поздно поймали бы. Бытовая фантастика в стиле Кира Булычева – сказка. Вспомни Лемма: до Земли долетит человек, то есть его документы.
– Лемм? Станислав Лем?!
– Да, Станислав Лемм (немецкий фантаст польского происхождения). По его роману «Солярис» Тарковский снял фильм… А что ты так удивлен?..
– Я не могу себе представить Лема германизированным писателем. В 39 году ему было восемнадцать… И о чем там?
– Действие происходит через несколько тысяч лет. Немец-психолог английского происхождения Кельвин летит на исследовательскую станцию на планете Солярис (это где-то в районе альфы Лебедя)…
– Можешь не продолжать… Что же делать?
– А знаешь что, когда меня вызовут в МГБ, я предложу им такой план: ты уезжаешь на Украину к одному моему давнему другу, а тем временем…
– Меня удивляет либерализм данного ведомства.
– Да перестань ты паясничать! У тебя какие-то вурдалакские взгляды на жизнь. У всякого ведомства бывают провалы в работе, да и ситуация неординарна. Быть может, ты ещё понадобишься.
– Знаешь, с тех пор, как я взглянул на себя со стороны, так сказать, мне часто бывало стыдно за себя самого.
– Ну знаешь! я тоже был весьма удивлен твоим вариантом моей биографии, да и вашим вариантом истории вообще.
А за окном нарастали сумерки, обволакивая пространства чернильно-серой вязкостью весенней ночи. Этот мир существовал реально, он существовал независимо от меня и моих знаний о нем. А мое сознание все еще прерывало в состоянии солипсизма. Но я нашел выход.
АВЕНТЮРА ДЕВЯТАЯ,
в которой меня спасает от сумасшествия маленькое дорожное приключение, и я нахожу доказательство реальности моего существования
Поэтому женщины всю свою жизнь остаются детьми.
А.Шопенгауэр.
Существует множество вариантов интеллектуального помешательства, даже весьма экзотических. Помню, когда я только начинал учиться на первом курсе, один студент сошел с ума из боязни потерять земное тяготение; он постоянно держался за какие-либо закрепленные предметы, а вне дома ползал по земле, судорожно хватаясь за пучки осенней травы: ему все казалось, что наш ничтожный по космическим масштабам шарик не удержит его, и он унесется в мировое пространство, где холод и нет кислорода.
Когда пятнадцатого мая я въезжал в городскую черту Москвы, смятение, царившее в моем мыслительном пространстве, было сродни тому вихрю, который образуется в голове человека, читающего сразу пятьдесят книг. В полупустом экспрессе я делил свое купе со среднего возраста православным священником, едущим на какой-то симпозиум в Сергиев Посад. По необъяснимой причине я всегда вызывал доверие у этой категории людей, может быть, потому, что я вполне мог бы стать истым священнослужителем, если бы не был навеки влюблен в исконную Природу, обожествляемую моими белокурыми предками. Священник оказался ярым советистом:
– Никакие гонения на Церковь со стороны Советской Власти не сравнимы с тем глумлением над православием, которое ожидало бы нас в России Керенского. Свобода совести, видите ли, Вальдемар, есть неслыханное оскорбление Церкви, ибо она ставит ее на одну доску с ересями. И мы понимаем, что в конечном счете коммунисты ближе нам, православным, и душой и разумом, чем какие-нибудь пошлые баптисты. Ведь многие революционеры вышли из духовных семей. А Сталин, вы же знаете? учился в духовной семинарии. Вы знаете, что в 46 году он хотел помазаться на царство?
– Да, я знаю…
– А то, что Сталин вернул нам браки, воскресенья, что он спас названия наших русских городов, которые троцкисты в двадцатые годы хотели просто пронумеровать? Да, да, называть по номерам!
– Я знаю это, да.
Священник был несколько удивлен моей осведомленностью.
– Сталин был консерватором, – продолжал я. – Идеалом государственного устройства для него была Российская империя прошлого века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51