И вся его деятельность – это неуклонная реставрация дореволюционных порядков.
– Да, скорее всего, вы правы, Вальдемар.
На перроне, как и в сороковые годы, проверяли документы. Комсомольская площадь, где встречались приезжие из Казани, Ленинграда и Ярославля, была запружена народом. Уже темнело, и я заторопился в недорогую привокзальную гостиницу. Я бывал в Москве всего два раза в жизни, и мне не нравился этот город.
Стоя в длинной и малоподвижной очереди в регистраторскую в холле гостиницы, я смотрел по телевизору юморину «Выбор Веры».
Вначале на эстраду вышел не то вавилонский маг, не то индусский махатма. Он воскликнул:
– Кара-бурзу-бурзу! – и тут же пояснил. – Кто понял, тот познал шестую истину третьего уровня.
Потом появился баптистский проповедник с дебильно-детским выражением лица:
– Дорогой друг, открой свое сердце Иисусу и купи акции Иисуса. Всем известно, что акции такой великой компании, как «Дженерал моторс», дают прибыль не более десяти процентов. Десяти процентов! Но я верю, дорогой брат, что акции Иисуса дадут тебе прибыль в тысячу процентов! Подумай: тысяча процентов в Иисусе!
Последним шел под соответствующую мелодию раввин с куриными перьями в пейсах.
– Так это же Степка из Виленского юденблока! – крикнул кто-то из выборщиков. – Как вы там, Степка, живете?
– Плохо нам, евреям: в воскресенье работай, свининку не ешь…
– А ты, может, еще и не пьешь?
– А где это в Заповедях сказано: «Не пей»?
Едва я с усталым удовольствием откинулся на спинку кресла в одноместном уютном номере и протянул руку к лежащему на столике рядом журналу «Вокруг света», в дверь постучали.
Имея во всех стратегических пунктах Европейской части СССР многочисленных родственников, я никогда не пользовался гостиницами и не знал, что следовало делать в этом случае. Я сказал первое, что пришло на ум:
– Да, да! – ожидая, что в номер ворвется банда грабителей, или запустят гремучую змею.
Вошла девушка в длиннополом черном плаще (я вообще заметил в советской моде тенденцию к длинным женским подолам, что, правда, было лишь перепевом германских мод под влиянием бургундца-Кардена) и с маленьким дорожным чемоданчиком в светлых тонах:
– Здравствуйте. Я хочу с вами познакомиться.
– У меня нет денег, – пожал я плечами и не соврал (завтра Вальдемар должен был переслать мне аванс в Москву до востребования).
– Что вы? – она вскинула брови. – Не думайте обо мне так. Я приехала одним с вами поездом (в соседнем купе), и у меня нет знакомых в этом городе… Я так и буду стоять?
– Нет, нет! садитесь, – я даже привстал. – Как вас зовут?
– У меня очень экзотическое имя – Инда, – она повесила свой длиннополый плащ в шкаф и села в кресло напротив.
– В тебе… давай уж на ты… в тебе есть что-то восточное.
– Да, моя мама – крымская татарка.
– А меня зовут Вальдемар, – я протянул руку. – Будем знакомы.
– Ты – немец?
– Полунемец-полуукраинец.
– И что же вы, герр, и вы, пан, будете есть на ужин? – она явно кокетничала.
Я заходил по номеру. Хрестоматийного звонка, которым вызывается прислуга, в советских гостиницах нет.
– Здесь даже умывальника приличного нет! – я спустился на первый этаж и заказал в буфете. – Пожалуйста, две порции бифштексов, сыр, два салата, да вот этих, из помидоров, только покраснее, и бутылку сухого.
– «Золото Рейна»?
– Да, да.
– Обслуживающий персонал как всегда на высоте? – сыронизировала Инда, когда я вернулся в номер в ожидании заказа.
Через четверть часа мы ужинали. Умывальника в номере не было, но зато между платяным шкафом и кроватью с бледно-зеленым покрывалом стоял старый громоздкий пропыленный радиоприемник, настроенный кем-то на берлинскую волну. Когда я включил его, тишину номера наполнила «Девятая симфония» Бетховена в исполнении Берлинского филармонического оркестра под управлением Герберта фон Караяна – об этом сообщила лаконичная дикторша.
– Ты учишься? – неожиданно спросила моя гостья.
– Да, студент философского факультета ЛГУ.
– А я – натурщица, – призналась девушка, – да, да, натурщица. Все вы любите разглядывать прекрасных женщин на полотнах великих художников, а забываете, что для удовлетворения ваших эстетических потребностей нужны мы – часами просиживающие в холодных мастерских, стуча зубами.
– Да, об этом мы и не задумываемся, – я убавил громкость радиоприемника.
– У меня рекомендательное письмо к Глазунову. Но сейчас поздно и холодно…
– Ты мне очень нравишься, – произнес я, трогая ее плечо, – не знаю пока за что, но нравишься…
– А ты торопишься жить. Сколько тебе?
– Двадцать два.
– Я тебя старше, – она прищурилась. – На четыре года.
– Однако!.. Честно говоря, когда ты вошла, я дал тебе не больше пятнадцати.
– Странно это. Я ведь родилась в Талды-Кургане. Нас туда мерзавец-Сталин забросил. Какие там жуткие морозы! У меня сестренка маленькая умерла от воспаления легких, – на ее глазах блеснули слезы.
Я обнял ее и погладил по плечу, потом по щеке. У нее уже слипались глаза.
– Все, пора спать, – поднялся я.
Я долго целовал ее, хрупкую и легконогую. Она, казалось, была создана утолять жажду не хуже Бахчисарайского фонтана. Зеленоватый ночник освещал наши головы, прильнувшие друг к другу на одной подушке. А полуприглушенное радио убаюкивающе шушукало на той же берлинской волне:
Кто стражем хочет стать реки!
Я не был в этом мире фантомом. Я действительно существовал. Я занимал закономерную клеточку бытия. В этом заключался мой ключевой эксперимент, который я, пользуясь случаем, поставил в московской гостинице. Но как только я убедился в реальности моего существования здесь, сразу же зародилось и созрело ощущение того, что я видел свое двадцатидвухлетнее существование в «моем мире» во сне.
АВЕНТЮРА ДЕСЯТАЯ,
в которой я совершаю паломничество в прошлое и будущее одновременно
Коммунизм – это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников.
Краткий политический словарь.
От Москвы мой путь пролегал дальше на юг. Через Тулу, через Орел, через полуночные Курск и Белгород, пересеча незаметно для спящих пассажиров условную линию, разделяющую российские и украинские области, через туманно-утренний Харьков (где на вокзале я купил свежий номер «Перца»); наконец, разъезд Синельниково направил экспресс по последнему семидесятикилометровому отрезку пути – в Запорожье. Я ступил на перрон в половине одиннадцатого утра восемнадцатого мая в субботу. Я не был здесь уже четырнадцать лет. Моя поклажа, как обычно, ограничивалась скромным чемоданом и фотоаппаратом в рифленом футляре. Расписание электричек обещало мне длительное сидение в переполненном зале ожидания, и я отправился побродить по городу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Да, скорее всего, вы правы, Вальдемар.
На перроне, как и в сороковые годы, проверяли документы. Комсомольская площадь, где встречались приезжие из Казани, Ленинграда и Ярославля, была запружена народом. Уже темнело, и я заторопился в недорогую привокзальную гостиницу. Я бывал в Москве всего два раза в жизни, и мне не нравился этот город.
Стоя в длинной и малоподвижной очереди в регистраторскую в холле гостиницы, я смотрел по телевизору юморину «Выбор Веры».
Вначале на эстраду вышел не то вавилонский маг, не то индусский махатма. Он воскликнул:
– Кара-бурзу-бурзу! – и тут же пояснил. – Кто понял, тот познал шестую истину третьего уровня.
Потом появился баптистский проповедник с дебильно-детским выражением лица:
– Дорогой друг, открой свое сердце Иисусу и купи акции Иисуса. Всем известно, что акции такой великой компании, как «Дженерал моторс», дают прибыль не более десяти процентов. Десяти процентов! Но я верю, дорогой брат, что акции Иисуса дадут тебе прибыль в тысячу процентов! Подумай: тысяча процентов в Иисусе!
Последним шел под соответствующую мелодию раввин с куриными перьями в пейсах.
– Так это же Степка из Виленского юденблока! – крикнул кто-то из выборщиков. – Как вы там, Степка, живете?
– Плохо нам, евреям: в воскресенье работай, свининку не ешь…
– А ты, может, еще и не пьешь?
– А где это в Заповедях сказано: «Не пей»?
Едва я с усталым удовольствием откинулся на спинку кресла в одноместном уютном номере и протянул руку к лежащему на столике рядом журналу «Вокруг света», в дверь постучали.
Имея во всех стратегических пунктах Европейской части СССР многочисленных родственников, я никогда не пользовался гостиницами и не знал, что следовало делать в этом случае. Я сказал первое, что пришло на ум:
– Да, да! – ожидая, что в номер ворвется банда грабителей, или запустят гремучую змею.
Вошла девушка в длиннополом черном плаще (я вообще заметил в советской моде тенденцию к длинным женским подолам, что, правда, было лишь перепевом германских мод под влиянием бургундца-Кардена) и с маленьким дорожным чемоданчиком в светлых тонах:
– Здравствуйте. Я хочу с вами познакомиться.
– У меня нет денег, – пожал я плечами и не соврал (завтра Вальдемар должен был переслать мне аванс в Москву до востребования).
– Что вы? – она вскинула брови. – Не думайте обо мне так. Я приехала одним с вами поездом (в соседнем купе), и у меня нет знакомых в этом городе… Я так и буду стоять?
– Нет, нет! садитесь, – я даже привстал. – Как вас зовут?
– У меня очень экзотическое имя – Инда, – она повесила свой длиннополый плащ в шкаф и села в кресло напротив.
– В тебе… давай уж на ты… в тебе есть что-то восточное.
– Да, моя мама – крымская татарка.
– А меня зовут Вальдемар, – я протянул руку. – Будем знакомы.
– Ты – немец?
– Полунемец-полуукраинец.
– И что же вы, герр, и вы, пан, будете есть на ужин? – она явно кокетничала.
Я заходил по номеру. Хрестоматийного звонка, которым вызывается прислуга, в советских гостиницах нет.
– Здесь даже умывальника приличного нет! – я спустился на первый этаж и заказал в буфете. – Пожалуйста, две порции бифштексов, сыр, два салата, да вот этих, из помидоров, только покраснее, и бутылку сухого.
– «Золото Рейна»?
– Да, да.
– Обслуживающий персонал как всегда на высоте? – сыронизировала Инда, когда я вернулся в номер в ожидании заказа.
Через четверть часа мы ужинали. Умывальника в номере не было, но зато между платяным шкафом и кроватью с бледно-зеленым покрывалом стоял старый громоздкий пропыленный радиоприемник, настроенный кем-то на берлинскую волну. Когда я включил его, тишину номера наполнила «Девятая симфония» Бетховена в исполнении Берлинского филармонического оркестра под управлением Герберта фон Караяна – об этом сообщила лаконичная дикторша.
– Ты учишься? – неожиданно спросила моя гостья.
– Да, студент философского факультета ЛГУ.
– А я – натурщица, – призналась девушка, – да, да, натурщица. Все вы любите разглядывать прекрасных женщин на полотнах великих художников, а забываете, что для удовлетворения ваших эстетических потребностей нужны мы – часами просиживающие в холодных мастерских, стуча зубами.
– Да, об этом мы и не задумываемся, – я убавил громкость радиоприемника.
– У меня рекомендательное письмо к Глазунову. Но сейчас поздно и холодно…
– Ты мне очень нравишься, – произнес я, трогая ее плечо, – не знаю пока за что, но нравишься…
– А ты торопишься жить. Сколько тебе?
– Двадцать два.
– Я тебя старше, – она прищурилась. – На четыре года.
– Однако!.. Честно говоря, когда ты вошла, я дал тебе не больше пятнадцати.
– Странно это. Я ведь родилась в Талды-Кургане. Нас туда мерзавец-Сталин забросил. Какие там жуткие морозы! У меня сестренка маленькая умерла от воспаления легких, – на ее глазах блеснули слезы.
Я обнял ее и погладил по плечу, потом по щеке. У нее уже слипались глаза.
– Все, пора спать, – поднялся я.
Я долго целовал ее, хрупкую и легконогую. Она, казалось, была создана утолять жажду не хуже Бахчисарайского фонтана. Зеленоватый ночник освещал наши головы, прильнувшие друг к другу на одной подушке. А полуприглушенное радио убаюкивающе шушукало на той же берлинской волне:
Кто стражем хочет стать реки!
Я не был в этом мире фантомом. Я действительно существовал. Я занимал закономерную клеточку бытия. В этом заключался мой ключевой эксперимент, который я, пользуясь случаем, поставил в московской гостинице. Но как только я убедился в реальности моего существования здесь, сразу же зародилось и созрело ощущение того, что я видел свое двадцатидвухлетнее существование в «моем мире» во сне.
АВЕНТЮРА ДЕСЯТАЯ,
в которой я совершаю паломничество в прошлое и будущее одновременно
Коммунизм – это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников.
Краткий политический словарь.
От Москвы мой путь пролегал дальше на юг. Через Тулу, через Орел, через полуночные Курск и Белгород, пересеча незаметно для спящих пассажиров условную линию, разделяющую российские и украинские области, через туманно-утренний Харьков (где на вокзале я купил свежий номер «Перца»); наконец, разъезд Синельниково направил экспресс по последнему семидесятикилометровому отрезку пути – в Запорожье. Я ступил на перрон в половине одиннадцатого утра восемнадцатого мая в субботу. Я не был здесь уже четырнадцать лет. Моя поклажа, как обычно, ограничивалась скромным чемоданом и фотоаппаратом в рифленом футляре. Расписание электричек обещало мне длительное сидение в переполненном зале ожидания, и я отправился побродить по городу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51