Мы отбили около тридцати коров. У нас даже нет места, где их держать, не говоря уже о фураже.
– Я уже думал об этом. Если в Любомле не сгорел элеватор, то мы будем обеспечены кормами. Кроме того, можно пошарить на складах колхозов.
– Но там люди! Вряд ли они разрешат нам «шарить» в их хозяйстве.
– Если бы там были люди… Я начинаю подозревать, что на тридцать-сорок километров от нас мы не найдем ни одного живого человека.
– Почему здесь была такая вспышка эпидемии?
– Дело в том, что многие горожане бросились в села, рассчитывая найти приют и укрыться от эпидемии. Они и занесли заразу. Нам повезло, что мы стоим в стороне от дороги и о нашем расположении мало кто знал. А с продуктами, я думаю, выйдем из положения.
– Я вижу, вам хочется оставить этих девчат.
– Жалко ведь! Если мы отошлем их домой, они погибнут. Да и остались ли у них дом и родные?
Разговор этот происходил по дороге от лагеря мединститута к стационару.
– А вот и место для скота, – он указал на обширную площадь, огороженную сеткой. Это была учебная база лесотехнического института. Она примыкала к университетскому лагерю и шла вдоль озера почти до нашего расположения.
– Если использовать материал этих «колыб», то можно построить сараи, в которых скот проведет зиму.
– Ладно, занимайтесь. Теперь насчет зимней одежды.
– С этим все в порядке. Ее много в захваченных машинах. Видно было, что их предводитель, – он имел в виду бандитов, – был весьма предусмотрительным человеком. Кстати, где он?
Я все ему рассказал. Он выслушал внимательно и долго молчал. Я подумал, что он осуждает меня, но ошибся.
– Вы поступили правильно, – сказал он после долгого молчания. – По всему видно, что это незаурядный человек! Жаль, что он связался с бандой.
– Ему казалось, что он руководит ею. На самом же деле, он сам попал в зависимость от них и, если бы он попытался в будущем их сдерживать, они бы его просто убрали.
– Вы это ему сказали?
– Нет. Я думаю, со временем он придет к такому выводу.
– И все же, – Борис Иванович остановился и повернулся ко мне. – Ведь он фактически спас этих девчат от смерти, вырвав их из очага эпидемии.
– Постучите по дереву! Эпидемия не кончилась!
– Тем более бесчеловечно отсылать их назад.
– Да не считайте меня каким-то зверем! Я что, против?!
– Но он же говорил, что их тщательно отбирали!
– Как отбирали? По возрасту и по внешности, а не по тому, больной человек или здоровый. Да и как они могли это определить? Уже в этом он допустил просчет. Я уверен, что если бы их план и удался, то отсутствие элементарных медицинских знаний привело бы в создавшихся условиях к краху всего их предприятия. Так что карантин должен быть жестким! Входить к девчатам только в защитных костюмах. Кстати, почему вы не подобрали себе по росту?
Борис Иванович смущенно развел руками:
– Не нашел! Все слишком большие. Зато не так жарко.
Избежать эпидемии так и не удалось. Сначала заболели две девочки из вновь прибывших. Их сейчас же изолировали. Мы с Александром Ивановичем, облаченные в защитные костюмы, осмотрели их. Сомнений не оставалось – это была та же самая болезнь, которая унесла у нас пятерых. Тотчас же карантинные меры были ужесточены. Был наложен строгий запрет на встречи между здоровыми. Всех девушек удалось разместить так, что каждая жила в отдельном помещении.
Мы привезли десять костюмов для тех, в чью обязанность входила раздача пищи. Три раза в неделю возле университетского лагеря останавливался грузовик и ребята выставляли на землю ящики и бидоны с едой. Их забирали те, кто был внутри. Через неделю заболели еще десять девчат. Все они умерли в течение нескольких дней. Но на этом, к счастью, все кончилось. Декабрь прошел благополучно и в конце января карантин был снят. Мы все переехали в благоустроенные помещения стационара.
Бог мой! С какой радостью я вернулся в свою квартиру. Она у меня была небольшая: кабинет, спальня и кухня. Но главная ее прелесть была в том, что в ней тепло! После холодов в лагере медицинского института это тепло казалось чем-то божественным. Холод снаружи не так ощущается, как холод в помещении. От него никуда не спрячешься. Это какой-то сырой, изматывающий холод. Сырость тебя преследует и в постели. Простыни всегда остаются влажными. Нельзя согреться даже под двумя ватными одеялами. Тебя достает снизу, дрожь проникает в самую твою середину вместе с сыростью постельного белья. Жилье становится омерзительным. Делать ничего не хочется. Нет, уют – это, прежде всего, тепло! Если вы сомневаетесь в этом, попробуйте прожить два долгих зимних месяца в неотапливаемом помещении.
Приятно смотреть, как в камине горят, потрескивая, поленья, слышать, как на кухне звенит посуда. Это Евгения готовит ужин. Она пришла ко мне после сражения в лесу. Пришла как полноправная хозяйка, ни на минуту не сомневаясь, что ее здесь ждут. Я не мог ее прогнать, даже если бы захотел. Но я этого не хотел. Мы прожили с ней почти всю зиму в холоде и сырости, согревая друг друга долгими зимними ночами, вслушиваясь в вой диких собак. Их с каждым днем становилось все больше и больше. Они собирались в большие стаи и обступали наше жилье со всех сторон. В отличие от волков, собаки приходили не только ночью, но и днем. Иногда приходилось стрелять, посылая в темноту очередь за очередью, пока стая не разбегалась. Днем они не решались подходить слишком близко. Особенно после того, как Александр Иванович вместе с отцом Алексея устроили им побоище. Они убили тогда около сорока собак. Остальные разбежались. Среди убитых встречались самые различные породы. Огромный сенбернар лежал рядом с дворняжкой, черный доберман-пинчер – с боксером. Но больше всего было, конечно, дворняг. Лохматые, разношерстные, со следами ошейников, а то и с обрывками цепей, они собирались в стаи, резали еще уцелевший домашний скот, охотились за зайцами, устраивали облавы на лосей. А может быть, кто знает, и на человека. Человек перестал быть хозяином земли, перестал давать пищу. И собаки сделали открытие, которое их ошеломило. Человек оказался съедобным! Его можно было есть так же, как зайца или корову. Постепенно любовь и страх – эти постоянные чувства к хозяину, уступили место другим. И, может быть, самым сильным чувством оказалась ненависть. Ведь давно известно, что самый ненавистный враг – это бывший друг. Мы никогда не задумывались, сколько же живет в наших городах и селах собак. В городе они обычно сидят в квартирах своих хозяев, которые только поутру да вечером выводят своих четвероногих друзей на прогулку. На улицах днем их почти не видно. Теперь же они вышли на улицу. Они не могли вскрывать консервные банки. А есть хотелось. Сначала они попробовали трупы. Ведь голод!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Я уже думал об этом. Если в Любомле не сгорел элеватор, то мы будем обеспечены кормами. Кроме того, можно пошарить на складах колхозов.
– Но там люди! Вряд ли они разрешат нам «шарить» в их хозяйстве.
– Если бы там были люди… Я начинаю подозревать, что на тридцать-сорок километров от нас мы не найдем ни одного живого человека.
– Почему здесь была такая вспышка эпидемии?
– Дело в том, что многие горожане бросились в села, рассчитывая найти приют и укрыться от эпидемии. Они и занесли заразу. Нам повезло, что мы стоим в стороне от дороги и о нашем расположении мало кто знал. А с продуктами, я думаю, выйдем из положения.
– Я вижу, вам хочется оставить этих девчат.
– Жалко ведь! Если мы отошлем их домой, они погибнут. Да и остались ли у них дом и родные?
Разговор этот происходил по дороге от лагеря мединститута к стационару.
– А вот и место для скота, – он указал на обширную площадь, огороженную сеткой. Это была учебная база лесотехнического института. Она примыкала к университетскому лагерю и шла вдоль озера почти до нашего расположения.
– Если использовать материал этих «колыб», то можно построить сараи, в которых скот проведет зиму.
– Ладно, занимайтесь. Теперь насчет зимней одежды.
– С этим все в порядке. Ее много в захваченных машинах. Видно было, что их предводитель, – он имел в виду бандитов, – был весьма предусмотрительным человеком. Кстати, где он?
Я все ему рассказал. Он выслушал внимательно и долго молчал. Я подумал, что он осуждает меня, но ошибся.
– Вы поступили правильно, – сказал он после долгого молчания. – По всему видно, что это незаурядный человек! Жаль, что он связался с бандой.
– Ему казалось, что он руководит ею. На самом же деле, он сам попал в зависимость от них и, если бы он попытался в будущем их сдерживать, они бы его просто убрали.
– Вы это ему сказали?
– Нет. Я думаю, со временем он придет к такому выводу.
– И все же, – Борис Иванович остановился и повернулся ко мне. – Ведь он фактически спас этих девчат от смерти, вырвав их из очага эпидемии.
– Постучите по дереву! Эпидемия не кончилась!
– Тем более бесчеловечно отсылать их назад.
– Да не считайте меня каким-то зверем! Я что, против?!
– Но он же говорил, что их тщательно отбирали!
– Как отбирали? По возрасту и по внешности, а не по тому, больной человек или здоровый. Да и как они могли это определить? Уже в этом он допустил просчет. Я уверен, что если бы их план и удался, то отсутствие элементарных медицинских знаний привело бы в создавшихся условиях к краху всего их предприятия. Так что карантин должен быть жестким! Входить к девчатам только в защитных костюмах. Кстати, почему вы не подобрали себе по росту?
Борис Иванович смущенно развел руками:
– Не нашел! Все слишком большие. Зато не так жарко.
Избежать эпидемии так и не удалось. Сначала заболели две девочки из вновь прибывших. Их сейчас же изолировали. Мы с Александром Ивановичем, облаченные в защитные костюмы, осмотрели их. Сомнений не оставалось – это была та же самая болезнь, которая унесла у нас пятерых. Тотчас же карантинные меры были ужесточены. Был наложен строгий запрет на встречи между здоровыми. Всех девушек удалось разместить так, что каждая жила в отдельном помещении.
Мы привезли десять костюмов для тех, в чью обязанность входила раздача пищи. Три раза в неделю возле университетского лагеря останавливался грузовик и ребята выставляли на землю ящики и бидоны с едой. Их забирали те, кто был внутри. Через неделю заболели еще десять девчат. Все они умерли в течение нескольких дней. Но на этом, к счастью, все кончилось. Декабрь прошел благополучно и в конце января карантин был снят. Мы все переехали в благоустроенные помещения стационара.
Бог мой! С какой радостью я вернулся в свою квартиру. Она у меня была небольшая: кабинет, спальня и кухня. Но главная ее прелесть была в том, что в ней тепло! После холодов в лагере медицинского института это тепло казалось чем-то божественным. Холод снаружи не так ощущается, как холод в помещении. От него никуда не спрячешься. Это какой-то сырой, изматывающий холод. Сырость тебя преследует и в постели. Простыни всегда остаются влажными. Нельзя согреться даже под двумя ватными одеялами. Тебя достает снизу, дрожь проникает в самую твою середину вместе с сыростью постельного белья. Жилье становится омерзительным. Делать ничего не хочется. Нет, уют – это, прежде всего, тепло! Если вы сомневаетесь в этом, попробуйте прожить два долгих зимних месяца в неотапливаемом помещении.
Приятно смотреть, как в камине горят, потрескивая, поленья, слышать, как на кухне звенит посуда. Это Евгения готовит ужин. Она пришла ко мне после сражения в лесу. Пришла как полноправная хозяйка, ни на минуту не сомневаясь, что ее здесь ждут. Я не мог ее прогнать, даже если бы захотел. Но я этого не хотел. Мы прожили с ней почти всю зиму в холоде и сырости, согревая друг друга долгими зимними ночами, вслушиваясь в вой диких собак. Их с каждым днем становилось все больше и больше. Они собирались в большие стаи и обступали наше жилье со всех сторон. В отличие от волков, собаки приходили не только ночью, но и днем. Иногда приходилось стрелять, посылая в темноту очередь за очередью, пока стая не разбегалась. Днем они не решались подходить слишком близко. Особенно после того, как Александр Иванович вместе с отцом Алексея устроили им побоище. Они убили тогда около сорока собак. Остальные разбежались. Среди убитых встречались самые различные породы. Огромный сенбернар лежал рядом с дворняжкой, черный доберман-пинчер – с боксером. Но больше всего было, конечно, дворняг. Лохматые, разношерстные, со следами ошейников, а то и с обрывками цепей, они собирались в стаи, резали еще уцелевший домашний скот, охотились за зайцами, устраивали облавы на лосей. А может быть, кто знает, и на человека. Человек перестал быть хозяином земли, перестал давать пищу. И собаки сделали открытие, которое их ошеломило. Человек оказался съедобным! Его можно было есть так же, как зайца или корову. Постепенно любовь и страх – эти постоянные чувства к хозяину, уступили место другим. И, может быть, самым сильным чувством оказалась ненависть. Ведь давно известно, что самый ненавистный враг – это бывший друг. Мы никогда не задумывались, сколько же живет в наших городах и селах собак. В городе они обычно сидят в квартирах своих хозяев, которые только поутру да вечером выводят своих четвероногих друзей на прогулку. На улицах днем их почти не видно. Теперь же они вышли на улицу. Они не могли вскрывать консервные банки. А есть хотелось. Сначала они попробовали трупы. Ведь голод!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114