»
На этот вопрос Владимиру Ивановичу нетрудно было ответить – он так часто и так много об этом думал.
– Научная человеческая мысль могущественным образом меняет природу. Нигде, кажется, это не проявляется так резко, как в истории химических элементов и земной коре, как в структуре биосферы. Созданная в течение всего геологического времени, установившаяся в своих равновесиях биосфера начинает все сильнее и глубже меняться под влиянием научной мысли человечества. Вновь создавшийся геологический фактор – научная мысль – меняет явления жизни, геологические процессы, энергетику планеты. Очевидно, эта сторона хода научной мысли человека является природным явлением! Мы должны выбросить из своего мировоззрения в научной работе представления, вошедшие к нам из чуждых науке областей духовной жизни – религии, идеалистической философии, искусства…
В юности Вернадский не случайно ходил с прозвищем «упрямый хохол». Раз усвоенных взглядов и правил он держался неуклонно и твердо. Изгнав из своего мировоззрения все представления и понятия идеалистической философии и религии, он вообще уже не считался с ними и, будучи по существу диалектиком и материалистом, до конца жизни не подозревал, что философия может быть и наукой, какою является диалектический материализм, марксистско-ленинская теория.
Но благородное и сознательное упрямство в достижении научных целей, в решении научных задач помогало ему с каждым новым решением все глубже и убедительнее разбираться в космическом хозяйстве, не сходя с Земли.
И казалось, что живое вещество само идет навстречу учению Вернадского о биогенной миграции атомов.
Сначала собирали на петергофских прудах ряску, ту самую зеленую кашу, которая временами покрывает в несколько часов поверхность застойных вод. Руководил сбором Виноградов, помогали сотрудники Петроградского биологического института.
Вернадский поставил общий и интереснейший вопрос: не является ли элементарный химический состав организмов видовым признаком?
Прежде всего на собранных с одного и того же пруда двух различных видах ряски выяснилось, что растения и животные концентрируют в своем организме из окружающей их среды радий. Ясно, что плавающие организмы, как ряска, берут радий только из воды, в которой они живут. Соответственными определениями установили, что содержание радия в живом организме в 56 раз больше количества его в воде.
Если же различные виды ряски берут в одной и той же окружающей их среде разные количества радия, то, очевидно, тут нет случайности, и содержание, как и нахождение, химических элементов в организме должно быть видовым признаком.
После исследования наземных растений можно было заключить, что из водных растворов почвенных вод радий поступает в наземные растения, а через них с пищей и питьевой водой – в наземные животные.
Так как часть исследований производилась в радиевом институте, а все здание радиевого института могло оказаться зараженным радиевыми излучениями, Вернадский перенес работы по определению радиоактивных элементов в живых организмах в новое помещение, вне института. Подозрение на неточность данных благодаря заражению помещения подтвердилось, но самое явление осталось правильно констатированным. Только концентрация радия по сравнению с водой оказалась больше в 40 раз, а не в 56 раз, как было определено раньше.
В следующем году сбор организмов производился под Киевом, в том же Староселье, где бывал раньше Вернадский, и под его непосредственным наблюдением.
Собирали в грабовых лесах по Днепру жуков, хрущей разных видов; в степи сетками, как бреднем, забирали саранчу; ночью на огонь ловились мотыльки. Все это потом разбиралось специалистами по видам, в количестве одной-двух тысяч каждого вида для получения среднего вывода.
Владимир Иванович принимал во всем этом самое живое участие, несмотря на свои шестьдесят пять лет. Он был неутомим, весел и разговорчив. По две-три ночи проводил он, не раздеваясь, в лесу, на реке и днем уже снова был на ветру, на солнце, на воздухе за работой.
Собранная в прудах под Киевом ряска иных видов, чем ранее исследованные, дала еще большие концентрации радия.
Особенно интересным оказался случай с одним из видов ряски, в которой радий обнаруживался в то время, как в воде его найти не удалось. Такого рода факты были известны и для других химических элементов, например йода, марганца, фосфора. Объясняются они, очевидно, несовершенством измерений, далеких все же от абсолютной точности.
Объем и значение работ, производимых отделом живого вещества, позволили Вернадскому поднять вопрос о преобразовании отдела в самостоятельную лабораторию Академии наук.
1 октября 1928 года по докладу Вернадского президиум академии преобразовал отдел живого вещества в биогеохимическую лабораторию Академии наук.
Директором ее был избран Вернадский, заместителем директора – А. П. Виноградов.
Устроив таким образом земные дела, Вернадский вновь обращается к проблемам космического характера. В течение ближайших лет, оставаясь директором радиевого института и биогеохимической лаборатории, он становится председателем Комитета по метеоритам и космической пыли, председателем Комиссии по изотопам, вице-президентом организованной им Международной комиссии по геологическому времени, провозглашает основы радиогеологии и постепенно забирает в свои руки все космическое хозяйство на Земле.
Глава XXVII
ДИССИММЕТРИЯ ЖИЗНИ
В верхней поверхностной пленке нашей планеты, в биосфере, мы должны искать отражения не только случайных, единичных геохимических явлений, но и проявлений строения космоса, связанных со строением и историей химических атомов.
Сергей Федорович Ольденбург, оставляя должность непременного секретаря, обязан был покинуть и свою должностную квартиру в здании Академии наук.
– У меня восемь комнат, – сказал Вернадский, – пожалуйста, возьми половину.
Когда книги, шкафы, чемоданы были перевезены, мебель расставлена, фотографии развешаны по старым гвоздикам, друзья пристроились на мешках с книгами отдохнуть.
– Где-то я читал, – сказал Ольденбург, – кажется, у Гёте: в старости мы в изобилии имеем то, чего так страстно желаем в молодости! Как это верно!
Он невесело усмехнулся. Владимир Иванович не догадывался, о чем шла речь. Ольденбург пояснил:
– Вот мы и осуществили сейчас полностью то братство, о котором так страстно мечтали в молодости!
Владимир Иванович ответил не сразу, стремясь, как всегда, прежде чем высказаться, точно уложить свою мысль в слова. Подумав же, он отвечал твердо и строго:
– Наша попытка не отвечала историческому моменту, или, может быть, вернее, она была нам не под силу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
На этот вопрос Владимиру Ивановичу нетрудно было ответить – он так часто и так много об этом думал.
– Научная человеческая мысль могущественным образом меняет природу. Нигде, кажется, это не проявляется так резко, как в истории химических элементов и земной коре, как в структуре биосферы. Созданная в течение всего геологического времени, установившаяся в своих равновесиях биосфера начинает все сильнее и глубже меняться под влиянием научной мысли человечества. Вновь создавшийся геологический фактор – научная мысль – меняет явления жизни, геологические процессы, энергетику планеты. Очевидно, эта сторона хода научной мысли человека является природным явлением! Мы должны выбросить из своего мировоззрения в научной работе представления, вошедшие к нам из чуждых науке областей духовной жизни – религии, идеалистической философии, искусства…
В юности Вернадский не случайно ходил с прозвищем «упрямый хохол». Раз усвоенных взглядов и правил он держался неуклонно и твердо. Изгнав из своего мировоззрения все представления и понятия идеалистической философии и религии, он вообще уже не считался с ними и, будучи по существу диалектиком и материалистом, до конца жизни не подозревал, что философия может быть и наукой, какою является диалектический материализм, марксистско-ленинская теория.
Но благородное и сознательное упрямство в достижении научных целей, в решении научных задач помогало ему с каждым новым решением все глубже и убедительнее разбираться в космическом хозяйстве, не сходя с Земли.
И казалось, что живое вещество само идет навстречу учению Вернадского о биогенной миграции атомов.
Сначала собирали на петергофских прудах ряску, ту самую зеленую кашу, которая временами покрывает в несколько часов поверхность застойных вод. Руководил сбором Виноградов, помогали сотрудники Петроградского биологического института.
Вернадский поставил общий и интереснейший вопрос: не является ли элементарный химический состав организмов видовым признаком?
Прежде всего на собранных с одного и того же пруда двух различных видах ряски выяснилось, что растения и животные концентрируют в своем организме из окружающей их среды радий. Ясно, что плавающие организмы, как ряска, берут радий только из воды, в которой они живут. Соответственными определениями установили, что содержание радия в живом организме в 56 раз больше количества его в воде.
Если же различные виды ряски берут в одной и той же окружающей их среде разные количества радия, то, очевидно, тут нет случайности, и содержание, как и нахождение, химических элементов в организме должно быть видовым признаком.
После исследования наземных растений можно было заключить, что из водных растворов почвенных вод радий поступает в наземные растения, а через них с пищей и питьевой водой – в наземные животные.
Так как часть исследований производилась в радиевом институте, а все здание радиевого института могло оказаться зараженным радиевыми излучениями, Вернадский перенес работы по определению радиоактивных элементов в живых организмах в новое помещение, вне института. Подозрение на неточность данных благодаря заражению помещения подтвердилось, но самое явление осталось правильно констатированным. Только концентрация радия по сравнению с водой оказалась больше в 40 раз, а не в 56 раз, как было определено раньше.
В следующем году сбор организмов производился под Киевом, в том же Староселье, где бывал раньше Вернадский, и под его непосредственным наблюдением.
Собирали в грабовых лесах по Днепру жуков, хрущей разных видов; в степи сетками, как бреднем, забирали саранчу; ночью на огонь ловились мотыльки. Все это потом разбиралось специалистами по видам, в количестве одной-двух тысяч каждого вида для получения среднего вывода.
Владимир Иванович принимал во всем этом самое живое участие, несмотря на свои шестьдесят пять лет. Он был неутомим, весел и разговорчив. По две-три ночи проводил он, не раздеваясь, в лесу, на реке и днем уже снова был на ветру, на солнце, на воздухе за работой.
Собранная в прудах под Киевом ряска иных видов, чем ранее исследованные, дала еще большие концентрации радия.
Особенно интересным оказался случай с одним из видов ряски, в которой радий обнаруживался в то время, как в воде его найти не удалось. Такого рода факты были известны и для других химических элементов, например йода, марганца, фосфора. Объясняются они, очевидно, несовершенством измерений, далеких все же от абсолютной точности.
Объем и значение работ, производимых отделом живого вещества, позволили Вернадскому поднять вопрос о преобразовании отдела в самостоятельную лабораторию Академии наук.
1 октября 1928 года по докладу Вернадского президиум академии преобразовал отдел живого вещества в биогеохимическую лабораторию Академии наук.
Директором ее был избран Вернадский, заместителем директора – А. П. Виноградов.
Устроив таким образом земные дела, Вернадский вновь обращается к проблемам космического характера. В течение ближайших лет, оставаясь директором радиевого института и биогеохимической лаборатории, он становится председателем Комитета по метеоритам и космической пыли, председателем Комиссии по изотопам, вице-президентом организованной им Международной комиссии по геологическому времени, провозглашает основы радиогеологии и постепенно забирает в свои руки все космическое хозяйство на Земле.
Глава XXVII
ДИССИММЕТРИЯ ЖИЗНИ
В верхней поверхностной пленке нашей планеты, в биосфере, мы должны искать отражения не только случайных, единичных геохимических явлений, но и проявлений строения космоса, связанных со строением и историей химических атомов.
Сергей Федорович Ольденбург, оставляя должность непременного секретаря, обязан был покинуть и свою должностную квартиру в здании Академии наук.
– У меня восемь комнат, – сказал Вернадский, – пожалуйста, возьми половину.
Когда книги, шкафы, чемоданы были перевезены, мебель расставлена, фотографии развешаны по старым гвоздикам, друзья пристроились на мешках с книгами отдохнуть.
– Где-то я читал, – сказал Ольденбург, – кажется, у Гёте: в старости мы в изобилии имеем то, чего так страстно желаем в молодости! Как это верно!
Он невесело усмехнулся. Владимир Иванович не догадывался, о чем шла речь. Ольденбург пояснил:
– Вот мы и осуществили сейчас полностью то братство, о котором так страстно мечтали в молодости!
Владимир Иванович ответил не сразу, стремясь, как всегда, прежде чем высказаться, точно уложить свою мысль в слова. Подумав же, он отвечал твердо и строго:
– Наша попытка не отвечала историческому моменту, или, может быть, вернее, она была нам не под силу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78