Трудно сказать, во что бы она вылилась, если бы нам не пришлось жить в эпоху величайшей мировой революции… Исторически она сложилась в нашей стране, но явно отразилась глубочайшим образом на всем человечестве, на всей планете. Она далеко еще не дошла до конца!
– Как? Еще не дошла до конца?! Ты с ума сошел!
Сергей Федорович даже встал со своего мешка.
– Да, далеко еще не дошла, – повторил Владимир Иванович с необыкновенной убежденностью. – Я вижу сейчас, что то, что мы переживаем, выходит за пределы нашей страны. Впервые мировой характер социально-политических процессов в ходе человеческой истории явно исходит из более глубокого субстрата человеческой истории, из геологического субстрата, исходит из нового состояния биосферы, переходящей в ноосферу. В ноосфере человечество становится впервые мощной планетной геологической силой, в ноосфере должны геологически проявляться его мысль, его сознание, его разум.
Ольденбург плохо следил за выступлениями своего друга, хотя и подписывал все их к печати, как непременный секретарь. И то, что говорил теперь Вернадский, для него было новым и неожиданным.
– Объясни мне, что такое ноосфера?
– Что, ты забыл греческий язык? Ноос – разум. Ноосфера – это царство человеческого разума. Я давно уже пришел к заключению, что процесс эволюции человечества не случайное явление – это явление планетное, которое приводит в новое состояние области жизни, в том числе и человеческой, в ноосферу, которая, мне кажется, создается стихийно. Поэтому я чрезвычайно оптимистично смотрю на жизнь ближайших наших поколений и думаю, что будущее нашей страны огромно и что в грозе и буре революции рождается ноосфера!
– Ты гений, Володя, если все это верно, – решил Ольденбург. – Будешь ты об этом писать?
– Непременно, когда все приведу в порядок!
Благодаря высокой дисциплинированности мышления и бесподобной организованности труда и времени Вернадский умел работать и мыслить одновременно в разных направлениях.
При беспредельной широте и разносторонности его ума все это сначала казалось одно с другим не связанным, но все пути вели Вернадского к одной цели.
Когда, казалось бы, должно было ему говорить о ноосфере, он делает ленинградским натуралистам доклад «Об условиях появления жизни на Земле». Указывая на то, что организмы не могут существовать вне биосферы, Вернадский сводит вопрос о появлении жизни к вопросу о появлении биосферы.
Теперь он допускает и самопроизвольное зарождение в условиях, ныне не существующих на Земле; допускает, что самопроизвольное зарождение существует и сейчас, но не улавливается нами; допускает, что зарождение жизни произошло где-то в космосе; допускает, что жизнь есть такая же вечная черта строения космоса, какой является атом и его совокупности или формы лучистой энергии.
Тот переворот в научном мировоззрении, которого свидетелем и участником он сам был, научил его величайшей терпимости к воззрениям других ученых. Все чаще и чаще вспоминался ему Бутлеров, повторявший в коридоре университета толпе окружавших его студентов убеждение Араго: «Неблагоразумен тот, кто вне области чистой математики отрицает возможность чего-либо!»
Проблема появления жизни на Земле была для Вернадского одною из тех субъективно-трагических проблем, для разрешения которых требовалось новое понимание мира, независимое от человеческой природы, от доступных его разуму ближайших явлений природы. Такое понимание мира постепенно открывалось ему в явлениях симметрии, закономерностями своими уходящей в строение молекул и кристаллов.
В одном из писем А. Е. Ферсману Владимир Иванович первые размышления о симметрии связывает с 1881 годом, но прошла большая половина сознательной жизни, прежде чем ему стало ясно значение симметрии в научном и философском мировоззрении. Две лекции о симметрии и ее значении Вернадский приготовил в 1924 году, находясь в Париже. Он считал уже тогда, что принцип симметрии лежит в основе наших представлений не только о материи, но и об энергии и о всем космосе, что принцип симметрии регулирует и мир атома, и мир электронов, и мир остальных частиц, еще не открытых, но, несомненно, существующих.
С таким пониманием мира Вернадский выступил перед студентами и преподавателями Ленинградского университета весною 1928 года.
«Лекция Владимира Ивановича для многих из нас явилась полным откровением, – рассказывает Д. П. Малюга об этом событии, – так как профессора на своих лекциях старались не вводить нас в дебри „космических явлений“. Между тем Владимир Иванович, начав с обычных явлений, наблюдаемых в обыденной жизни, правизны и левизны – левши, правые и левые формы раковин, правые и левые изомеры, – перешел к изложению теорий происхождения и существования правых и левых форм, говорил о связи этого явления с геометрическими свойствами пространства, наконец о правом и левом космическом пространстве».
На первостепенное значение правизны и левизны для живого вещества в жизни организма впервые указал Пастер. В результате своих опытов он обнаружил, что правые и левые формы в живом веществе оказываются телами резко различной устойчивости, телами, химически явно не тождественными, в то время как в косных естественных телах и в природных явлениях нет различия в химических проявлениях правизны и левизны.
Пастер назвал открытое им явление диссимметрией, поскольку законы симметрии, обязательные для косных кристаллических тел, в живом веществе оказываются нарушенными.
В твердых и жидких продуктах, образуемых биохимическими процессами, химическое неравенство правых и левых форм проявляется очень резко. Оно проявляется и в свойствах живого вещества биосферы, вплоть до молекул, строящих его тела.
Выступая в Ленинградском обществе естествоиспытателей два года спустя, Вернадский исконно бытовое явление правизны и левизны углубил и расширил до непосредственной связи с появлением жизни на Земле.
Сведя вопрос о начале жизни к вопросу о начале биосферы, Вернадский пришел к заключению, что жизнь могла создаться только в среде своеобразной диссимметрии.
Под диссимметрией вообще Вернадский понимал сложное явление, которое рисовалось ему иначе, чем Пастеру.
Свое понимание диссимметрии Вернадский полностью подчинял теоретическому положению Пьера Кюри, который незадолго до своей смерти размышлял над явлениями диссимметрии. Кюри так сформулировал свое положение:
«Диссимметрия может возникнуть только под влиянием причины, обладающей такой же диссимметрией».
Диссимметрией, свойственной жизни, Вернадский называл такое свойство пространства или другого связанного с жизнью явления, для которого из элементов симметрии существуют только оси простой симметрии, но эти оси необычны, ибо отсутствует основное их свойство – равенство правых и левых явлений, вокруг них наблюдаемых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Как? Еще не дошла до конца?! Ты с ума сошел!
Сергей Федорович даже встал со своего мешка.
– Да, далеко еще не дошла, – повторил Владимир Иванович с необыкновенной убежденностью. – Я вижу сейчас, что то, что мы переживаем, выходит за пределы нашей страны. Впервые мировой характер социально-политических процессов в ходе человеческой истории явно исходит из более глубокого субстрата человеческой истории, из геологического субстрата, исходит из нового состояния биосферы, переходящей в ноосферу. В ноосфере человечество становится впервые мощной планетной геологической силой, в ноосфере должны геологически проявляться его мысль, его сознание, его разум.
Ольденбург плохо следил за выступлениями своего друга, хотя и подписывал все их к печати, как непременный секретарь. И то, что говорил теперь Вернадский, для него было новым и неожиданным.
– Объясни мне, что такое ноосфера?
– Что, ты забыл греческий язык? Ноос – разум. Ноосфера – это царство человеческого разума. Я давно уже пришел к заключению, что процесс эволюции человечества не случайное явление – это явление планетное, которое приводит в новое состояние области жизни, в том числе и человеческой, в ноосферу, которая, мне кажется, создается стихийно. Поэтому я чрезвычайно оптимистично смотрю на жизнь ближайших наших поколений и думаю, что будущее нашей страны огромно и что в грозе и буре революции рождается ноосфера!
– Ты гений, Володя, если все это верно, – решил Ольденбург. – Будешь ты об этом писать?
– Непременно, когда все приведу в порядок!
Благодаря высокой дисциплинированности мышления и бесподобной организованности труда и времени Вернадский умел работать и мыслить одновременно в разных направлениях.
При беспредельной широте и разносторонности его ума все это сначала казалось одно с другим не связанным, но все пути вели Вернадского к одной цели.
Когда, казалось бы, должно было ему говорить о ноосфере, он делает ленинградским натуралистам доклад «Об условиях появления жизни на Земле». Указывая на то, что организмы не могут существовать вне биосферы, Вернадский сводит вопрос о появлении жизни к вопросу о появлении биосферы.
Теперь он допускает и самопроизвольное зарождение в условиях, ныне не существующих на Земле; допускает, что самопроизвольное зарождение существует и сейчас, но не улавливается нами; допускает, что зарождение жизни произошло где-то в космосе; допускает, что жизнь есть такая же вечная черта строения космоса, какой является атом и его совокупности или формы лучистой энергии.
Тот переворот в научном мировоззрении, которого свидетелем и участником он сам был, научил его величайшей терпимости к воззрениям других ученых. Все чаще и чаще вспоминался ему Бутлеров, повторявший в коридоре университета толпе окружавших его студентов убеждение Араго: «Неблагоразумен тот, кто вне области чистой математики отрицает возможность чего-либо!»
Проблема появления жизни на Земле была для Вернадского одною из тех субъективно-трагических проблем, для разрешения которых требовалось новое понимание мира, независимое от человеческой природы, от доступных его разуму ближайших явлений природы. Такое понимание мира постепенно открывалось ему в явлениях симметрии, закономерностями своими уходящей в строение молекул и кристаллов.
В одном из писем А. Е. Ферсману Владимир Иванович первые размышления о симметрии связывает с 1881 годом, но прошла большая половина сознательной жизни, прежде чем ему стало ясно значение симметрии в научном и философском мировоззрении. Две лекции о симметрии и ее значении Вернадский приготовил в 1924 году, находясь в Париже. Он считал уже тогда, что принцип симметрии лежит в основе наших представлений не только о материи, но и об энергии и о всем космосе, что принцип симметрии регулирует и мир атома, и мир электронов, и мир остальных частиц, еще не открытых, но, несомненно, существующих.
С таким пониманием мира Вернадский выступил перед студентами и преподавателями Ленинградского университета весною 1928 года.
«Лекция Владимира Ивановича для многих из нас явилась полным откровением, – рассказывает Д. П. Малюга об этом событии, – так как профессора на своих лекциях старались не вводить нас в дебри „космических явлений“. Между тем Владимир Иванович, начав с обычных явлений, наблюдаемых в обыденной жизни, правизны и левизны – левши, правые и левые формы раковин, правые и левые изомеры, – перешел к изложению теорий происхождения и существования правых и левых форм, говорил о связи этого явления с геометрическими свойствами пространства, наконец о правом и левом космическом пространстве».
На первостепенное значение правизны и левизны для живого вещества в жизни организма впервые указал Пастер. В результате своих опытов он обнаружил, что правые и левые формы в живом веществе оказываются телами резко различной устойчивости, телами, химически явно не тождественными, в то время как в косных естественных телах и в природных явлениях нет различия в химических проявлениях правизны и левизны.
Пастер назвал открытое им явление диссимметрией, поскольку законы симметрии, обязательные для косных кристаллических тел, в живом веществе оказываются нарушенными.
В твердых и жидких продуктах, образуемых биохимическими процессами, химическое неравенство правых и левых форм проявляется очень резко. Оно проявляется и в свойствах живого вещества биосферы, вплоть до молекул, строящих его тела.
Выступая в Ленинградском обществе естествоиспытателей два года спустя, Вернадский исконно бытовое явление правизны и левизны углубил и расширил до непосредственной связи с появлением жизни на Земле.
Сведя вопрос о начале жизни к вопросу о начале биосферы, Вернадский пришел к заключению, что жизнь могла создаться только в среде своеобразной диссимметрии.
Под диссимметрией вообще Вернадский понимал сложное явление, которое рисовалось ему иначе, чем Пастеру.
Свое понимание диссимметрии Вернадский полностью подчинял теоретическому положению Пьера Кюри, который незадолго до своей смерти размышлял над явлениями диссимметрии. Кюри так сформулировал свое положение:
«Диссимметрия может возникнуть только под влиянием причины, обладающей такой же диссимметрией».
Диссимметрией, свойственной жизни, Вернадский называл такое свойство пространства или другого связанного с жизнью явления, для которого из элементов симметрии существуют только оси простой симметрии, но эти оси необычны, ибо отсутствует основное их свойство – равенство правых и левых явлений, вокруг них наблюдаемых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78