Я собрал всех захваченных и увидел, что они в крайне бедственном положении. Кожа высохла у них на костях. «Кто вы такие?» – спросил я их. Они отвечали: «Мы из рода Убейя», – а это один из родов бедуинов племени Тай. Они ничего не едят, кроме падали, и говорят про себя: «Мы – лучшие из арабов. У нас нет ни слоновой болезни, ни прокаженного, ни хворого, ни слепого». Когда у них останавливается гость, они закалывают для него животное и кормят его не своей пищей. Я спросил: «Что привело вас сюда?» Они сказали: «У нас в Хисме зарыто несколько куч проса; мы пришли, чтобы его взять». – «Сколько же времени вы здесь?» – спросил я. «С праздника рамадана мы здесь, – отвечали они, – и глаза наши не видели с той поры никакой пищи». – «Чем же вы живете?» – спросил я. Они ответили: «Истлевшим, – разумея гнилые, брошенные кости. – Мы толкли их и прибавляли к ним воду и листья лебеды (растение в той местности) и питались этим». – «А ваши собаки и ослы?» – спросил я. Они ответили: «Собак-то мы кормим нашей пищей, а ослы едят траву». – «Почему же вы не пошли в Дамаск?» – продолжал я. Они ответили: «Мы боялись чумы», – а чума не ужаснее того положения, в котором они находились. Все это происходило после праздника жертвоприношения. Я не двигался с места, пока не подошли верблюды, и дал им часть припасов, которые были с нами. Потом я разрезал кусок полосатой материи, бывшей у меня на голове, и дал ее женщинам; они едва не сошли с ума от радости при виде пищи. «Не оставайтесь здесь, – сказал я им, – франки возьмут вас в плен». [56]
Во время пути с нами случилась удивительная вещь. Под вечер я сделал привал, чтобы совершить вечерние молитвы, сокращая их и соединяя. Верблюды мои ушли дальше, а я остановился на пригорке и сказал слугам: «Поезжайте в разные стороны искать верблюдов и возвращайтесь ко мне, а я не сойду с этого места». Они разъехались и поскакали туда и сюда, но не видели их. Вскоре они вернулись ко мне и сказали: «Мы не нашли их и не знаем, куда они направились», – «Призовем на помощь Аллаха, да будет он превознесен, – сказал я, – и пойдем по звездам».
Мы двинулись вперед. Наше положение оттого, что мы были далеко от верблюдов в пустыне, стало очень затруднительным. Среди проводников был один человек по имени Джиззия, отличавшийся бойкостью и сообразительностью. Когда мы задержались в пути, он понял, что мы от них отбились. Тогда он вытащил кремень и стал высекать огонь, сидя на верблюде. Искры из огнива разлетались туда и сюда, так что мы увидали их издали и шли на огонь, пока их не догнали. И если бы не милость Аллаха и не то, что он внушил этому человеку, мы бы погибли.
По дороге со мной случилось следующее. Аль-Малик аль-Адиль, да помилует его Аллах, сказал мне: «Пусть проводники, которые будут с тобой, ничего не знают о деньгах». Тогда я положил четыре тысячи динаров в мешок на седло мула, которого вели на поводу, и поручил его слуге, а две тысячи динаров, золотую уздечку и деньги, на путевые расходы и магрибинские динары положил в мешок на седло лошади, которую вели за мной, и отдал ее другому из слуг. Во время привала я клал мешки на ковер и набрасывал сверху его концы, а поверх я клал другой ковер и спал на мешках. Когда надо было ехать, я поднимался раньше своих спутников, шел к слугам, которые охраняли мешки, [57] и отдавал их им. Когда же они привязывали их к животным, я садился на коня, будил моих спутников, и мы приготовлялись к отъезду.
Как-то мы остановились на ночь в пустыне Сынов Израиля. Когда я поднялся, чтобы выезжать, пришел слуга, который вел на поводу мула, взял мешок и бросил его мулу на спину. Сам он обошел кругом животного, желая затянуть подпруги, но мул вырвался и поскакал с мешком на спине. Я вскочил на коня, которого уже подвел мой стремянный, и крикнул одному из слуг: «Поезжай, поезжай!» Сам я поскакал за мулом, но не догнал его. Он был силен, как дикий осел, а моя лошадь уже устала от дороги. Мой слуга догнал меня, и я сказал ему: «Поезжай за мулом вон туда!» Он поехал, возвратился и сказал: «Клянусь Аллахом, господин, я не видел мула, а нашел вот этот мешок и поднял его». Я сказал ему: «Мешок-то я и искал, а мул – не велика потеря!» Я вернулся к стоянке, и оказалось, что мул уже прискакал, он вошел в стойло лошадей и встал на свое место. Он хотел только погубить четыре тысячи динаров.
На нашем пути мы достигли Босры, и оказалось, что аль-Малик аль-Адиль Нур ад-Дин, да помилует его Аллах, у Дамаска. В Босру уже прибыл эмир Асад ад-Дин Ширкух, да помилует его Аллах. Я отправился с ним к войску и прибыл туда в ночь на понедельник. Наутро я уже беседовал с Нур ад-Дином о том, для чего приехал к нему. Он сказал мне: «О Усама, жители Дамаска – враги, и франки – враги, и я не спасусь от них, если войду между ними». Я попросил его: «Позволь мне набрать отряд из воинов, которым нет доступа в регулярное войско, я возьму их с собой и возвращусь, а ты пошли со мной кого-нибудь с тридцатью всадниками, чтобы все было от твоего имени». – «Делай так», – сказал он. До следующего понедельника я набрал восемьсот шестьдесят всадников. Я взял их с собой и отправился [58] в земли франков. Мы делали привал по сигналу трубы и по сигналу же отправлялись снова в путь. Нур ад-Дин послал со мной эмира Айн ад-Даула аль-Ярукия с тридцатью всадниками.
По пути я проехал мимо аль-Кахфа и ар-Ракима. Я сделал там остановку и вошел помолиться в мечеть, не входя в находящийся там узкий проход; один из бывших со мной турецких эмиров по имени Бершек захотел войти в эту узкую щель. Я сказал ему: «Что тебе там делать, молись снаружи». – «Нет бога, кроме Аллаха! – воскликнул он. – Порождение греха я что ли, чтобы не войти в эту теснину?» – «Что ты такое говоришь?» – спросил я. Он отвечал: «Это такое место, что в него не войдет сын прелюбодеяния, не сможет войти». Его слова заставили меня встать и войти в это место. Я помолился там и вышел, хотя Аллах знает, что я не верил тому, что он сказал. Потом подошло много солдат, и все входили туда и молились.
Со мной в войске находился Барак аз-Зубейди, у которого был черный раб, очень набожный и много молившийся; это был самый тощий и худой человек. Он подошел к этому месту и старался изо всей мочи войти туда, но не оказался в состоянии это сделать. Бедняга плакал, печалился и убивался, но принужден был вернуться, не смогши войти.
На заре, едва мы достигли Аскалона и сложили свою поклажу в месте общественной молитвы, как на нас напали франки. К нам вышел Насир ад-Даула Якут, правитель Аскалона, и крикнул: «Уберите, уберите вашу поклажу!» Я спросил его: «Ты боишься, что франки у нас ее отымут?» – «Да», – сказал он. «Не бойся, – возразил я, – они видели нас в пустыне и шли с нами рядом, пока мы не достигли Аскалона, и мы их не боялись. Станем ли мы бояться их теперь, когда мы у своего города!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70