Мне сказали: «Он уехал». Я понял, что он приедет в Шейзар и встревожит сердце моего отца, да помилует его Аллах. Я позвал одного из воинов и сказал ему: «Поезжай скорее в Шейзар и дай знать отцу, что случилось».
Когда мой слуга прибыл в Шейзар, отец призвал его к себе и спросил: «Что вы испытали?» – «О господин мой, – отвечал слуга, – на нас напали франки, человек с тысячу, и я не думаю, чтобы кто-нибудь спасся, кроме моего господина». – «Как же спасся твой господин, а другие не спаслись?» – воскликнул отец. Слуга сказал: «Я видел, как он надел доспехи и сел на свою светло-серую кобылу». Когда он рассказывал, прибыл посланный мною всадник и рассказал отцу, как было дело в действительности. Я приехал после него, и отец, да помилует его. Аллах, расспросил меня. «О господин мой! – сказал я. – Это было первое сражение, в котором я участвовал, и когда я увидел, что франки напали на моих людей, смерть показалась мне ничтожной, и я вернулся к франкам, чтобы защитить этих людей или расстаться с жизнью». Тогда мой отец, да помилует его Аллах, сказал словами поэта:
Трус бежит, бросив даже свою собственную голову, а храбрец защищает даже тех, кто не принадлежит к его близким.
Мой дядя, да помилует его Аллах, вернулся через некоторое время от Наджм ад-Дина Ильгази, да помилует его Аллах. Ко мне пришел от него гонец с приглашением явиться в обычное время. Я пришел к нему, и вдруг оказалось, что у него находился какой-то франк. Дядя сказал: «Этот рыцарь приехал из Апамеи и хочет посмотреть на всадника, который ударил копьем рыцаря Филиппа. Франки очень удивляются этому удару, так как он в двух местах разорвал края кольчуги, а рыцарь все-таки остался жив». – «Как же он спасся?» – спросил я. Франкский рыцарь ответил: «Удар пришелся в кожу его бедра». – «Да, судьба надежная крепость!» – воскликнул я. Я не думал, что он уцелеет от такого удара. Я считаю, что всякий, кому случится [91] биться копьями, должен прижимать руку с копьем и локоть к своему боку, предоставив коню делать то, что он захочет, во время удара. Ведь если он пошевелит рукой с копьем или вытянет ее, удар не оставит следа и даже царапины.
Мне пришлось видеть одного нашего всадника, которого звали Бади ибн Талиль аль-Кушейри. Это был один из наших героев. Мы сошлись с франками, и он снял с себя все, что на нем было, кроме легкого платья. Один франкский рыцарь ударил его копьем в грудь и разорвал перепонку, которая находится в груди; копье вышло из его бока, Бади возвратился, я мы думали, что он не доберется до своего места живым. Но Аллах, да будет ему слава, предопределил его спасение. Его рана зажила, но в течение целого года он не мог сесть после того, как лежал на спине, если его кто-нибудь не посадит, взяв за плечи. Потом все то, на что он жаловался, прошло, к нему вернулась прежняя свобода движений, и он стал ездить верхом, как и раньше.
Слава тому, чья воля проявляется на его тварях, кто дает жизнь и посылает смерть, а сам живет и не умирает, тому, в чьей деснице благо, и кто властен над всякой вещью!
Среди нас был один ремесленник по имени Аттаб, самый полнотелый и высокий из людей. Раз он вернулся к себе домой и оперся рукой на платье, лежавшее перед ним, намереваясь сесть. В материи была иголка, которая вошла в ладонь, и он умер от этого. Клянусь Аллахом, он стонал в городе, а его стоны были слышны в крепости вследствие его громадности и громкого голоса. Он умирал от иголки, а тот, Кушейри, оправился, хотя копье вошло ему в грудь и вышло из бока: с ним ничего не случилось. [92]
Ловкие конокрады
Владыка Антиохии, да проклянет его Аллах, ополчился на нас в каком-то году со своими всадниками, пехотой и палатками.
Мы сели на коней и встретили их, полагая, что они станут с нами сражаться. Они пришли, расположились в местности, где обыкновенно устраивали свой лагерь, и засели в палатках.
Мы вернулись обратно к концу дня, а потом опять выехали, считая, что теперь они сразятся с нами, но они не выходили из своего лагеря.
У моего двоюродного брата Лейс ад-Даула Яхьи был собран обильный урожай, сложенный поблизости от франков. Он взял своих вьючных животных, желая поехать к месту, где был сложен урожай, чтобы перевезти его. Мы поехали с ним с отрядом в двадцать вооруженных всадников и стояли между ним и франками, пока он сложил весь урожай и уехал.
Я отъехал в сторону вместе с одним из наших вольноотпущенников по имени Хусам ад-Даула Мусафир, да помилует его Аллах. Мы направились к одному винограднику, [93] где увидели каких-то людей на берегу реки. Когда мы подъехали на заходе солнца к замеченным нами фигурам, оказалось, что это старик в женской ермолке и с ним другой. Хусам ад-Даула, да помилует его Аллах, отличный человек и большой шутник, сказал первому старику: «Что ты здесь делаешь, о шейх?» – «Ожидаю темноты, – ответил он, – и прошу великого Аллаха послать мне лошадей этих неверных». – «О шейх, – сказал Хусам, – не зубами ли ты обрежешь привязи их коней?» – «Нет, вот этим ножом», – ответил старик. Он вытащил из-за пояса нож на перевязи, сверкающий, как искра огня, а старик сам был даже без шаровар. Мы оставили его и уехали. Утром, на заре, я выехал, выжидая, что будет с франками, и вдруг увидел этого старика. Он сидел на камне на моей дороге, и на его бедре и ноге была запекшаяся кровь. «Здравствуй, шейх, – сказал я ему. – Что ты сделал?» Старик сказал: «Я захватил, у них коня, щит и копье, но меня настиг их пехотинец, когда я уже удалился от войска, и вонзил мне копье в бедро, но я убежал от него с лошадью, щитом и копьем». Он так презрительно говорил о своей ране, будто она была у кого-то другого.
Этот человек, которого звали Замарра-каль, был один из дьяволов-разбойников. Эмир Му‘ин ад-Дин, да помилует его Аллах, рассказывал мне про него следующее. «Как-то давно, находясь в Хомсе, я сделал набег на Шейзар. Под конец дня я вернулся и расположился в одной деревушке в области Хама. А я тогда враждовал с правителем этого города. Ко мне пришло несколько человек, с которыми был какой-то старик. Они заподозрили его, схватили и привели ко мне. Я спросил его: «Кто ты такой, о шейх?» – «О господин мой, – ответил он. – Я нищий больной старик». Он показал свою руку, которая была расслаблена. «Воины взяли у меня двух коз, – продолжал он, – я шел за ними, надеясь, что они окажут мне милость и отдадут коз». Я [94] сказал солдатам: «Постерегите его до утра». Они посадили его между собой, а сами сели на рукава его шубы. Но ночью он воспользовался их рассеянностью, вышел из шубы, оставив ее под ними, и умчался. Наутро солдаты бросились по следам, но он опередил их и убежал».
Му‘ин ад-Дин продолжал: «Я послал нескольких товарищей по какому-то делу. Когда они вернулись, с ними был один солдат по имени Сауман, который жил в Шейзаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Когда мой слуга прибыл в Шейзар, отец призвал его к себе и спросил: «Что вы испытали?» – «О господин мой, – отвечал слуга, – на нас напали франки, человек с тысячу, и я не думаю, чтобы кто-нибудь спасся, кроме моего господина». – «Как же спасся твой господин, а другие не спаслись?» – воскликнул отец. Слуга сказал: «Я видел, как он надел доспехи и сел на свою светло-серую кобылу». Когда он рассказывал, прибыл посланный мною всадник и рассказал отцу, как было дело в действительности. Я приехал после него, и отец, да помилует его. Аллах, расспросил меня. «О господин мой! – сказал я. – Это было первое сражение, в котором я участвовал, и когда я увидел, что франки напали на моих людей, смерть показалась мне ничтожной, и я вернулся к франкам, чтобы защитить этих людей или расстаться с жизнью». Тогда мой отец, да помилует его Аллах, сказал словами поэта:
Трус бежит, бросив даже свою собственную голову, а храбрец защищает даже тех, кто не принадлежит к его близким.
Мой дядя, да помилует его Аллах, вернулся через некоторое время от Наджм ад-Дина Ильгази, да помилует его Аллах. Ко мне пришел от него гонец с приглашением явиться в обычное время. Я пришел к нему, и вдруг оказалось, что у него находился какой-то франк. Дядя сказал: «Этот рыцарь приехал из Апамеи и хочет посмотреть на всадника, который ударил копьем рыцаря Филиппа. Франки очень удивляются этому удару, так как он в двух местах разорвал края кольчуги, а рыцарь все-таки остался жив». – «Как же он спасся?» – спросил я. Франкский рыцарь ответил: «Удар пришелся в кожу его бедра». – «Да, судьба надежная крепость!» – воскликнул я. Я не думал, что он уцелеет от такого удара. Я считаю, что всякий, кому случится [91] биться копьями, должен прижимать руку с копьем и локоть к своему боку, предоставив коню делать то, что он захочет, во время удара. Ведь если он пошевелит рукой с копьем или вытянет ее, удар не оставит следа и даже царапины.
Мне пришлось видеть одного нашего всадника, которого звали Бади ибн Талиль аль-Кушейри. Это был один из наших героев. Мы сошлись с франками, и он снял с себя все, что на нем было, кроме легкого платья. Один франкский рыцарь ударил его копьем в грудь и разорвал перепонку, которая находится в груди; копье вышло из его бока, Бади возвратился, я мы думали, что он не доберется до своего места живым. Но Аллах, да будет ему слава, предопределил его спасение. Его рана зажила, но в течение целого года он не мог сесть после того, как лежал на спине, если его кто-нибудь не посадит, взяв за плечи. Потом все то, на что он жаловался, прошло, к нему вернулась прежняя свобода движений, и он стал ездить верхом, как и раньше.
Слава тому, чья воля проявляется на его тварях, кто дает жизнь и посылает смерть, а сам живет и не умирает, тому, в чьей деснице благо, и кто властен над всякой вещью!
Среди нас был один ремесленник по имени Аттаб, самый полнотелый и высокий из людей. Раз он вернулся к себе домой и оперся рукой на платье, лежавшее перед ним, намереваясь сесть. В материи была иголка, которая вошла в ладонь, и он умер от этого. Клянусь Аллахом, он стонал в городе, а его стоны были слышны в крепости вследствие его громадности и громкого голоса. Он умирал от иголки, а тот, Кушейри, оправился, хотя копье вошло ему в грудь и вышло из бока: с ним ничего не случилось. [92]
Ловкие конокрады
Владыка Антиохии, да проклянет его Аллах, ополчился на нас в каком-то году со своими всадниками, пехотой и палатками.
Мы сели на коней и встретили их, полагая, что они станут с нами сражаться. Они пришли, расположились в местности, где обыкновенно устраивали свой лагерь, и засели в палатках.
Мы вернулись обратно к концу дня, а потом опять выехали, считая, что теперь они сразятся с нами, но они не выходили из своего лагеря.
У моего двоюродного брата Лейс ад-Даула Яхьи был собран обильный урожай, сложенный поблизости от франков. Он взял своих вьючных животных, желая поехать к месту, где был сложен урожай, чтобы перевезти его. Мы поехали с ним с отрядом в двадцать вооруженных всадников и стояли между ним и франками, пока он сложил весь урожай и уехал.
Я отъехал в сторону вместе с одним из наших вольноотпущенников по имени Хусам ад-Даула Мусафир, да помилует его Аллах. Мы направились к одному винограднику, [93] где увидели каких-то людей на берегу реки. Когда мы подъехали на заходе солнца к замеченным нами фигурам, оказалось, что это старик в женской ермолке и с ним другой. Хусам ад-Даула, да помилует его Аллах, отличный человек и большой шутник, сказал первому старику: «Что ты здесь делаешь, о шейх?» – «Ожидаю темноты, – ответил он, – и прошу великого Аллаха послать мне лошадей этих неверных». – «О шейх, – сказал Хусам, – не зубами ли ты обрежешь привязи их коней?» – «Нет, вот этим ножом», – ответил старик. Он вытащил из-за пояса нож на перевязи, сверкающий, как искра огня, а старик сам был даже без шаровар. Мы оставили его и уехали. Утром, на заре, я выехал, выжидая, что будет с франками, и вдруг увидел этого старика. Он сидел на камне на моей дороге, и на его бедре и ноге была запекшаяся кровь. «Здравствуй, шейх, – сказал я ему. – Что ты сделал?» Старик сказал: «Я захватил, у них коня, щит и копье, но меня настиг их пехотинец, когда я уже удалился от войска, и вонзил мне копье в бедро, но я убежал от него с лошадью, щитом и копьем». Он так презрительно говорил о своей ране, будто она была у кого-то другого.
Этот человек, которого звали Замарра-каль, был один из дьяволов-разбойников. Эмир Му‘ин ад-Дин, да помилует его Аллах, рассказывал мне про него следующее. «Как-то давно, находясь в Хомсе, я сделал набег на Шейзар. Под конец дня я вернулся и расположился в одной деревушке в области Хама. А я тогда враждовал с правителем этого города. Ко мне пришло несколько человек, с которыми был какой-то старик. Они заподозрили его, схватили и привели ко мне. Я спросил его: «Кто ты такой, о шейх?» – «О господин мой, – ответил он. – Я нищий больной старик». Он показал свою руку, которая была расслаблена. «Воины взяли у меня двух коз, – продолжал он, – я шел за ними, надеясь, что они окажут мне милость и отдадут коз». Я [94] сказал солдатам: «Постерегите его до утра». Они посадили его между собой, а сами сели на рукава его шубы. Но ночью он воспользовался их рассеянностью, вышел из шубы, оставив ее под ними, и умчался. Наутро солдаты бросились по следам, но он опередил их и убежал».
Му‘ин ад-Дин продолжал: «Я послал нескольких товарищей по какому-то делу. Когда они вернулись, с ними был один солдат по имени Сауман, который жил в Шейзаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70