"Мало
ли что..."
Дома, помывшись и поев, он стал укладывать чемодан - старый,
деревянный, с медными уголками. Вещей было немного - костюм, перешитый из
давнего отцова, три самых целых, с непротершимися воротниками сорочки,
белье, две простыни, одеяло пикейное, с выцветшим в виде рубчиков узором,
отобрал не очень перештопанные носки. Папку, завернув в несколько газет,
он затолкал на самое дно. Читать сейчас не было времени. В две отдельные
чистые тряпки уложил кое-что из еды, два куска хозяйственного мыла, три
коробки спичек. Все это втиснул в чемодан и, оглядев прощально комнату,
вышел, запер, ключ упрятал под половик, не предполагая по молодости, что
расстается навсегда с этим домом, где поселился с теткой, когда ее
выселили из собственной большой квартиры в 1922 году.
К назначенному часу Антон явился в НКВД, разыскал лейтенанта.
- Дуй на станцию, - сказал лейтенант. - За водокачкой на шестом пути
товарняк. В нем поедут немцы, наши, старорецкие. Вопросы не задавать!
Ясно? К нему подцепят три вагона с лошадьми с конного завода. Найдешь
старшего конюха Якименко. Скажешь, от меня. Он знает. С ним и поедешь.
Будешь помогать. Ясно?
Поскольку приказано было вопросов не задавать, Антон, кивнув, зашагал
на станцию, пытаясь все же понять, зачем, куда и почему повезут местных
немцев. Ответ он нашел самый естественный: тоже эвакуируют.
Старший конюх оказался низеньким суетливым мужичком с венчиком седых
волос вокруг могучего лысого черепа.
- Вон там будем жить, иди, располагайся, - он указал на маленький
двухосный товарный вагон. - Мне недосуг. - И он зашагал к большим
пульманам с распахнутыми дверями, из них доносилось конское ржание, иногда
постукивание копыт красивых лошадей, стоявших за специальными выгородками.
- А когда едем? - только и спросил Антон.
- Скажут! - отмахнулся старший конюх...
По железной стремянке Антон взобрался в вагончик, почти полностью
забитый пахучим сеном. Лишь в углу он обнаружил место, где лежали вещички
конюха, стояли - одно в другом - ведра. От нечего делать прилег на сено и
заснул. Проспал до полудня. Проснувшись, поел, выглянул из вагона. Снаружи
ничего не изменилось, разве что появилось много людей в военной форме. Его
подмывало извлечь из чемодана папку и начать читать, но понимал, что может
быть в любой момент кем-нибудь застигнут за этим занятием. Так он и
промаялся до темноты и вновь заснул, не слышал, как в вагон явился
Якименко и завалился на сене спать. Около полуночи Антона разбудили
какие-то шумы, у двери показался солдат с винтовкой, крикнул:
- Не выходить! - и дверь, взвизгнув роликом, захлопнулась.
Антон сквозь стены слышал многоголосую суету, какие-то крики,
команды, и понял - шла погрузка немцев. Его удивило и даже напугало, что
делалось все слишком уж организованно, под команды, таинственно; наконец
до него дошел истинный смысл происходящего.
Потом все затихло, и эшелон тронулся.
Ехали долго, медленно, то без остановок сутки, то по двое-трое суток
стояли, пропуская литерные эшелоны.
Под Воропоново их бомбили. Выскочили в поле. Старший конюх был ранен
в ноги. На носилках его погрузили в подвернувшуюся армейскую полуторку,
шедшую в Сталинград. Перед тем как уехать, он сказал Антону:
- В вагоне под мешковиной баул. Там бумаги, лошадные биографии.
Береги пуще своей головы. Им цены нет. И коней обихаживай, им забота
нужна, корми-пои вовремя...
Только через месяц поезд их добрался до Энбекталды. Баул с
родословными лошадей Антон отдал начальнику местного НКВД, куда явился со
справкой, кто он и что, которую выдал ему в день отъезда из Старорецка
лейтенант.
И только обосновавшись и оглядевшись, однажды ночью в своей каморке
во флигельке Антон раскрыл папку и приступил к чтению. Папочка была
тоненькая, документов оказалось немного, видно, из-за нехватки в ту пору
бумаги, писаны на случайных листках, бланках каких-то контор, имелись
записи, сделанные даже на обороте афиши, разрезанной на осьмушки, все
датировано 1918 годом. Листки эти от начала до конца Антон перемахнул за
час. Сперва описанное походило на один из дореволюционных выпусков
детективной серии про сыщика Ника Картера, и было просто любопытно, но
когда дошел до фамилии Иегупова, стало страшно, потому что каким-то боком
касалось его. Укутав папку в газеты, он снова спрятал ее на дно чемодана,
решив при удобном случае сжечь. Но оказалось, что осуществить это не так
просто: где разложить костер, чтоб не попасть никому на глаза?..
За минувшие полвека он не раз мог уничтожить бумаги, но с каждым
годом они почему-то плотнее прирастали к его жизни. Одинокий, он привык к
своей тайне, как к живому существу, она стала утаенным от всех, а потому
сладостным атрибутом бытия, извести который все равно, что с мясом
отодрать кусочек души от костяка ее прошлого. Со временем в сутолоке
нелегкой жизни он просто позабыл о папке, а крайне редко, случайно
вспоминая о ней, говорил себе: "Господь с ней, пусть лежит", и снова
забывал...
10
Со студенческих лет Левин помнил, что бараки, где жили военнопленные
немцы, находились за железнодорожным мостом, под которым проходила
шоссейная дорога. Тогда это была окраина. Еще студентом, идя утром на
лекции в университет, Левин иногда встречал двух-трех расконвоированных
немцев. Они отправлялись на какие-то работы. Шли спокойно, мирно в
серо-зеленых незастегнутых шинелях. Никто на них уже не обращал внимания.
Для проформы, а скорее для того, чтоб никто не обидел, их иногда лениво
сопровождал наш безоружный солдатик. И еще Левин помнил, что немцы всегда
что-то жевали. Потом они разом исчезли из города, кажется к концу 1948-го,
и этого никто не заметил. Бараки опустели...
За мостом Левин сошел с трамвая. Он не был здесь давно. Красивые
кооперативные дома из красного кирпича тянулись вдоль шоссе и в глубину
справа и слева от него. Новые магазины, вычислительный центр, здание
"Внешэкономбанка", школа, а вдалеке - еще один строящийся жилой массив.
Он долго искал место, где тогда стояли бараки - бывшие казармы
драгунского полка, - топтался возле обнесенной металлической сеткой
платной автостоянки. И наконец сообразил, что стоянка именно там, где были
бараки. Не без досады он понял, что приехал сюда зря. Что, собственно,
надеялся здесь найти? А ничего. Просто хотел настроиться на то давнее
время, как-то войти в него, что ли. Однако вид сиявших под солнцем белых,
красных, зеленых, желтых "жигулей", "москвичей", "запорожцев", новые дома,
вытянувшийся почти на весь квартал магазин "Малыш" напрочь заслонили и ту
малую щелочку в прошлое, ради которой ехал сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
ли что..."
Дома, помывшись и поев, он стал укладывать чемодан - старый,
деревянный, с медными уголками. Вещей было немного - костюм, перешитый из
давнего отцова, три самых целых, с непротершимися воротниками сорочки,
белье, две простыни, одеяло пикейное, с выцветшим в виде рубчиков узором,
отобрал не очень перештопанные носки. Папку, завернув в несколько газет,
он затолкал на самое дно. Читать сейчас не было времени. В две отдельные
чистые тряпки уложил кое-что из еды, два куска хозяйственного мыла, три
коробки спичек. Все это втиснул в чемодан и, оглядев прощально комнату,
вышел, запер, ключ упрятал под половик, не предполагая по молодости, что
расстается навсегда с этим домом, где поселился с теткой, когда ее
выселили из собственной большой квартиры в 1922 году.
К назначенному часу Антон явился в НКВД, разыскал лейтенанта.
- Дуй на станцию, - сказал лейтенант. - За водокачкой на шестом пути
товарняк. В нем поедут немцы, наши, старорецкие. Вопросы не задавать!
Ясно? К нему подцепят три вагона с лошадьми с конного завода. Найдешь
старшего конюха Якименко. Скажешь, от меня. Он знает. С ним и поедешь.
Будешь помогать. Ясно?
Поскольку приказано было вопросов не задавать, Антон, кивнув, зашагал
на станцию, пытаясь все же понять, зачем, куда и почему повезут местных
немцев. Ответ он нашел самый естественный: тоже эвакуируют.
Старший конюх оказался низеньким суетливым мужичком с венчиком седых
волос вокруг могучего лысого черепа.
- Вон там будем жить, иди, располагайся, - он указал на маленький
двухосный товарный вагон. - Мне недосуг. - И он зашагал к большим
пульманам с распахнутыми дверями, из них доносилось конское ржание, иногда
постукивание копыт красивых лошадей, стоявших за специальными выгородками.
- А когда едем? - только и спросил Антон.
- Скажут! - отмахнулся старший конюх...
По железной стремянке Антон взобрался в вагончик, почти полностью
забитый пахучим сеном. Лишь в углу он обнаружил место, где лежали вещички
конюха, стояли - одно в другом - ведра. От нечего делать прилег на сено и
заснул. Проспал до полудня. Проснувшись, поел, выглянул из вагона. Снаружи
ничего не изменилось, разве что появилось много людей в военной форме. Его
подмывало извлечь из чемодана папку и начать читать, но понимал, что может
быть в любой момент кем-нибудь застигнут за этим занятием. Так он и
промаялся до темноты и вновь заснул, не слышал, как в вагон явился
Якименко и завалился на сене спать. Около полуночи Антона разбудили
какие-то шумы, у двери показался солдат с винтовкой, крикнул:
- Не выходить! - и дверь, взвизгнув роликом, захлопнулась.
Антон сквозь стены слышал многоголосую суету, какие-то крики,
команды, и понял - шла погрузка немцев. Его удивило и даже напугало, что
делалось все слишком уж организованно, под команды, таинственно; наконец
до него дошел истинный смысл происходящего.
Потом все затихло, и эшелон тронулся.
Ехали долго, медленно, то без остановок сутки, то по двое-трое суток
стояли, пропуская литерные эшелоны.
Под Воропоново их бомбили. Выскочили в поле. Старший конюх был ранен
в ноги. На носилках его погрузили в подвернувшуюся армейскую полуторку,
шедшую в Сталинград. Перед тем как уехать, он сказал Антону:
- В вагоне под мешковиной баул. Там бумаги, лошадные биографии.
Береги пуще своей головы. Им цены нет. И коней обихаживай, им забота
нужна, корми-пои вовремя...
Только через месяц поезд их добрался до Энбекталды. Баул с
родословными лошадей Антон отдал начальнику местного НКВД, куда явился со
справкой, кто он и что, которую выдал ему в день отъезда из Старорецка
лейтенант.
И только обосновавшись и оглядевшись, однажды ночью в своей каморке
во флигельке Антон раскрыл папку и приступил к чтению. Папочка была
тоненькая, документов оказалось немного, видно, из-за нехватки в ту пору
бумаги, писаны на случайных листках, бланках каких-то контор, имелись
записи, сделанные даже на обороте афиши, разрезанной на осьмушки, все
датировано 1918 годом. Листки эти от начала до конца Антон перемахнул за
час. Сперва описанное походило на один из дореволюционных выпусков
детективной серии про сыщика Ника Картера, и было просто любопытно, но
когда дошел до фамилии Иегупова, стало страшно, потому что каким-то боком
касалось его. Укутав папку в газеты, он снова спрятал ее на дно чемодана,
решив при удобном случае сжечь. Но оказалось, что осуществить это не так
просто: где разложить костер, чтоб не попасть никому на глаза?..
За минувшие полвека он не раз мог уничтожить бумаги, но с каждым
годом они почему-то плотнее прирастали к его жизни. Одинокий, он привык к
своей тайне, как к живому существу, она стала утаенным от всех, а потому
сладостным атрибутом бытия, извести который все равно, что с мясом
отодрать кусочек души от костяка ее прошлого. Со временем в сутолоке
нелегкой жизни он просто позабыл о папке, а крайне редко, случайно
вспоминая о ней, говорил себе: "Господь с ней, пусть лежит", и снова
забывал...
10
Со студенческих лет Левин помнил, что бараки, где жили военнопленные
немцы, находились за железнодорожным мостом, под которым проходила
шоссейная дорога. Тогда это была окраина. Еще студентом, идя утром на
лекции в университет, Левин иногда встречал двух-трех расконвоированных
немцев. Они отправлялись на какие-то работы. Шли спокойно, мирно в
серо-зеленых незастегнутых шинелях. Никто на них уже не обращал внимания.
Для проформы, а скорее для того, чтоб никто не обидел, их иногда лениво
сопровождал наш безоружный солдатик. И еще Левин помнил, что немцы всегда
что-то жевали. Потом они разом исчезли из города, кажется к концу 1948-го,
и этого никто не заметил. Бараки опустели...
За мостом Левин сошел с трамвая. Он не был здесь давно. Красивые
кооперативные дома из красного кирпича тянулись вдоль шоссе и в глубину
справа и слева от него. Новые магазины, вычислительный центр, здание
"Внешэкономбанка", школа, а вдалеке - еще один строящийся жилой массив.
Он долго искал место, где тогда стояли бараки - бывшие казармы
драгунского полка, - топтался возле обнесенной металлической сеткой
платной автостоянки. И наконец сообразил, что стоянка именно там, где были
бараки. Не без досады он понял, что приехал сюда зря. Что, собственно,
надеялся здесь найти? А ничего. Просто хотел настроиться на то давнее
время, как-то войти в него, что ли. Однако вид сиявших под солнцем белых,
красных, зеленых, желтых "жигулей", "москвичей", "запорожцев", новые дома,
вытянувшийся почти на весь квартал магазин "Малыш" напрочь заслонили и ту
малую щелочку в прошлое, ради которой ехал сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65