Новости являлись своеобразным замесом из фактов и слухов, но все
казались интересными, поскольку привезены из столицы, главного поставщика.
- Я был у Зорика Блехмана. Помните его? Учился со мною до четвертого
курса, потом женился на москвичке. Он живет на Большой Грузинской. Иду,
смотрю - очередь, думаю, что-то выбросили, надо стать, - рассказывал сын.
- Подхожу, оказывается это - посольство ФРГ. Толпы немцев! Я повертелся
там, послушал. Валят! Тысячи!
- А ведь прожили здесь много веков, - усмехнулась невестка и
снисходительно посмотрела на Левина. - Мы тоже. Много веков.
Левин сделал вид, что не понял. Лишь подумал: "Вот выверты истории,
вот ирония: евреи и немцы - одинаковые изгои. Действительно, сотни лет
жили на этой земле, уложили в нее, наверное, пять-шесть этажей костей
своих предков. Но немцы хоть имели автономию, жили компактно, сохранили
язык, культуру, веру, традиции. В общем, сохранили себя. У нас ничего не
было. Кроме черты оседлости и этой издевательски-дурацкой сталинской затеи
- Биробиджана. Мы исчезали последние семьдесят с лишним лет как народ
потому, что не имели духовного лона. Потом антисемитизм работал подпольно,
но столь же надежно. Никаких письменных директив. Сослаться на какие-то
документы невозможно. Их не существовало. Значит, вы просто клевещете на
наш государственный строй. Иезуитство. Я сталкивался с ним не раз. Но
адаптировался, как и тысячи других. Это стало бытом, даже естественным,
который и замечать-то я перестал, как горбун свое уродство. Только иногда
спрашивал себя: "Зачем это делают? Какой прок государству? Если мы не
нужны - скажите, дайте нам возможность уехать. Кончатся ваши и наши
проблемы". Так нет! Уехать - позор, предательство родины! На что же был
расчет? На полную ассимиляцию? На исчезновение целого народа?.. Теперь -
пожалуйста: езжайте, куда хотите! В Израиль, в Америку, в Тьмутаракань -
ваше дело, вы уже свободны, у нас демократия. Короче: вы нам не нужны. В
стране забурлило, каждый начал обустраивать свой национальный дом: Грузия,
Молдавия, чукчи, якуты, даже немцы и те требуют восстановления
национальной автономии. И только мы лишены этих приятных хлопот: нам
нечего обустраивать. И от этого особенно тоскливо. Оказалось, мы - соль,
рассыпанная по всей тарелке, и каждый берет в щепоть сколько ему нужно.
Дома своего у нас не было и нет. И хлопоты наши одни, прежние: физически
просто уцелеть, всего лишь выжить. Для этого надо, оказывается, уехать с
земли, где родился. Куда? Безразлично. В Израиль? Не буду ли и там
чувствовать себя никем, чужим, пришельцем, всего лишь эмигрантом, а не
сыном? Я не знаю языка. Ладно, язык с грехом пополам можно выучить, чтобы
зайти в магазин за мясом или в аптеку за аспирином. Но чтобы чувствовать
себя там евреем, нужно родиться там или приехать совсем ребенком, как
Сашенька...
Эти раздумья Левина были не случайны и не вчера возникли. Их
разогревала невестка - волевая, настырная. В последнее время в семье жила
напряженность. Невестка твердила: "Надо ехать, пока не поздно, пока
мышеловка не захлопнулась". Несмотря на свои двадцать девять лет, нрав и
напор у нее были многоопытного человека, склад ума жесткий; меньше всего,
убеждая, пользовалась эмоциями. "Вот факты, - говорила она обычно. Она
преподавала в школе математику, ни с кем не конфликтовала, но и садиться
себе на шею не позволяла. Однажды завуч спросил: "Евгения Ильинична, как у
вас дела с интернациональным воспитанием? У нас должна быть комплексная
комиссия облоно". - "Плохо, Ярослав Николаевич, - ответила она. - Не
справлюсь. Никак не могу отучить детей вырезать на партах слово "жид"...
Она не приносила домой слухов, а рассказывала эпизоды из жизни школы,
и это были в ее понимании самые сильные аргументы, поскольку школа -
точное зеркало общества.
Как-то пришла веселая. За обедом вдруг сказала:
- Интересный разговорчик был в учительской. Наша милая словесница
Тамара Даниловна где-то раздобыла миниатюрное издание Пушкина на двух
языках - на русском и параллельно на идиш. Показывает мне и этак невинно:
"Евгения Ильинична, интересный вы народ, евреи... Я, конечно, хорошо
отношусь к вам, но все у вас не такое. Даже вот читать надо справа налево,
а не как у всех - слева направо". Я ей тут и вмазала: "Когда ваш народ и
многие другие еще ходили в шкурах, мой народ уже создал Библию, которую вы
сейчас читаете слева направо". Она обалдела и испуганно лепечет, она же у
нас из парторгов: "Я Библию не читала". Я ей говорю: "Напрасно, Тамара
Даниловна. Тогда бы вы мне не задавали таких вопросов". Она у нас вообще
большая интернационалистка. Был у нас такой ученик Миша Рубинчик. Хулиган,
двоечник, полный балбес. Однажды наша Тамара Даниловна спрашивает у него:
"Кто написал "Недоросль" - "Не знаю, какой-то не русский". Что вы думаете
она сказала ему на это? Объяснила, кто такой Фонвизин, происхождение его
фамилии? Как бы не так! У нее хватило ума крикнуть на весь класс: "Сам ты
не русский!" Сейчас этот Рубинчик то ли в Израиле, то ли в Штатах.
Небольшое приобретение для тамошнего общества. Он на всю жизнь сохранит
приятное воспоминание о нашей школе и о стране, где родился.
- Разве вам не ясно, что отсюда надо уезжать? - обратилась она к
Левину.
- Куда б ты ни уехала, все равно ты будешь думать по-русски. Я уже не
говорю о нас, стариках, - тихо сказал Левин.
- А почему вы печетесь только о себе? - вспыхнула невестка. - У меня
есть сын, ваш внук, о котором надо думать сегодня, сейчас!
Левин понял: возражать бесполезно. Да и что возражать? Она била по
живому. Было неприятно, больно, раздумья бесплодны, только истязают
безысходностью, последнее время эта безысходность завыла в полный голос.
Национальное вокруг стало концентрироваться, осознавать себя, и оттого
стала заметней неприкаянность и отторгнутость евреев. Несмотря на то, что
официально стало легче. Может, даже именно поэтому: где-то открываются
синагоги, создаются общества, кружки по изучению иврита и идиш, выходят
какие-то газеты, журналы. Но все это - самообман, иллюзии возрождения.
Возрождаться уже некому и нечему. Все позабыто, уничтожено. Дух вышел...
В этот вечер она словно добивала их, была возбуждена, в каком-то
раже:
- Вы помните Иду Семеновну Поляк? Я встретила ее соседку, украинку,
они прожили тридцать лет рядом. Так вот эта соседка едет по приглашению
Иды Семеновны в Хайфу...
Левин хорошо знал Иду Семеновну. Ее муж, покойный уже, часто по
просьбе прокуратуры проводил бухгалтерские экспертизы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65