Но, грубый и заносчивый, Бэлч оказался не дурак.
— Я обдумаю твои слова, и тогда ты получишь ответ.
— Когда угодно, — кивнул я.
Он повернулся ко мне спиной.
— Хинг, ты, черт побери, забрался слишком далеко на запад. Убирайся отсюда к рассвету и не вздумай останавливаться по эту сторону перевала Алколи.
— У нас тут стада со «Шпорой», — ответил Хинг. — Мы будем собирать их.
— Черта с два! У вас тут нет скота! Совсем нет!
— Мне попадались на плато стада со «Шпорой», — вмешался я.
Бэлч снова повернулся ко мне, однако еще до того, как он смог что-нибудь произнести, Бен Ропер заметил:
— Он видел также «Соединенные HF», майор тоже захочет узнать о них. Он захочет узнать обо всех.
Бэлч развернул лошадь.
— К рассвету убирайтесь отсюда. Я не потерплю на своем ранчо работников из «Стремени».
— Это распространяется и на майора? — спросил Ропер.
Лицо Бэлча вспыхнуло от гнева, и на какое-то мгновение я решил, что он собирается повернуть назад, однако все же двинулся вперед, а мы стояли и смотрели, как всадники удаляются. Потом снова сели.
— Вы нажили себе врага, — заметил Хинг.
— Не я один. Вы сами, ребята, неплохо постарались на сей счет.
Хинг усмехнулся.
— Бен, когда ты упомянул о майоре, я думал, что у него кишки лопнут.
— А кто такой — майор? — спросил я.
— Майор Тимберли. Он служил офицером в кавалерии конфедератов во время Гражданской войны. Его скот пасется восточнее этих мест, и он не обращает внимание на чьи-либо дурацкие выходки.
— Он честный человек, — добавил Хинг, — благородный… вот что меня беспокоит. Бэлч и Сэддлер не имеют ни малейшего представления о благородстве.
— Сэддлер — это тот толстый?
— Он кажется толстым, но тверд, как резина, и к тому же коварен. Бэлч берет голосом и мускулами, Сэддлер — умом и коварством. Три или четыре года назад они появились в здешних краях с несколькими головами паршивого скота. Купили ферму у человека, который не хотел продавать ее, а потом оба обосновались у небольших водоемов на некотором расстоянии друг от друга и стали вытеснять с пастбищ пасущийся там скот… Насели на погонщиков «Стремени», а также на стада других хозяйств.
— Вроде «Шпоры»? — предположил я.
Все разом посмотрели на меня.
— Вроде «Шпоры», да… насели на него, пока хозяин не продал свое тавро «Стремени» и не покинул эти края.
— А майор?
— Они его не трогают. Остерегаются. Если насядут на него, он насядет в ответ… и очень сильно. Работники майора никого не боятся, не то что остальные. С ним с полдюжины его старых кавалеристов-конфедератов. Пасут его скот.
— А как насчет «Стремени»?
Хинг взглянул на Ропера.
— Ну… пока мы придерживались своего рода политики невмешательства, избегали осложнений. Как сейчас. Но наступает время клеймить скот, и мы приезжаем сюда за своими коровами, телятами…
Мы закончили есть. Бекон оказался замечательным, кофе еще лучше. Я съел четыре булочки, размочив их в свином жиру, а после пятой чашки кофе почувствовал себя просто великолепно. Я не переставал думать о том, третьем. Остальные были ковбоями, но третий… Я откуда-то его знал.
Последние три года мне часто приходилось разъезжать по разбойничьим тропам. Не то чтобы я сам оказался вне закона. Просто мне нравились горные хребты этой страны, а большинство хозяйств, где я работал с тех пор, как покинул родное ранчо, находились по соседству с разбойничьими тропами. Я никогда и ни в чем не нарушал закон и не имел с его стороны никаких претензий, однако подозревал, что некоторые из тех, кто были не в ладу с ним, считали, что я разыскивал ворованный скот, а многие принимали меня за своего рода однорукого бандита. А я всего лишь любил эту дикую, невозделанную страну… ее просторы и возвышенности.
Мой брат Барнабас — его назвали так в честь первого из нашего рода, прибывшего из Англии, — ходил в школу, а затем отправился за океан, чтобы учиться в Англии и во Франции. Пока он изучал Руссо, Вольтера и Спинозу, я вгрызался зубами в свое образование на бизоньих равнинах. Пока он ухаживал за девушками на старинном бульваре Мише, я отлавливал бронков на Кимарроне. Он пошел своим путем, а я — своим, но от этого мы любили друг друга ничуть не меньше.
Может, во мне жило что-то дикое? Я любил ветер, гуляющий в высоких цветущих травах, и запах костра где-нибудь в расселине скалы. Во мне жила тяга к далеким равнинам, и с самого первого дня, когда я смог удержаться на бронке, меня не оставляла страсть к путешествиям.
Мама сколько могла удерживала меня при себе, но когда заметила, что я задыхаюсь на месте, безмолвно достала из оружейной стойки винчестер и вручила мне. Затем взяла шестиразрядный револьвер, кобуру, ремень и все остальное снаряжение и тоже отдала мне.
— Поезжай, мальчик. Я знаю, что тяга к странствиям точит тебя изнутри. Поезжай так далеко, как тебе вздумается, если будешь вынужден — стреляй, но никому не лги и никогда не подавай повода усомниться в твоем слове. Несчастны те, кто не имеют чести, поэтому перед тем, как что-нибудь совершить, подумай, как ты будешь вспоминать об этом в старости. Не делай ничего, за что тебе будет стыдно. — Проводив до дверей, она окликнула меня, когда я стал седлать свою старую чалую кобылу. — Ни один из моих сыновей не отправится в путь на такой старой лошади. Возьми каурого… он не чистых кровей, но будет идти, пока не рухнет. Возьми каурого, мой мальчик, и в добрый путь. Возвращайся, когда решишь, что пора. А я буду здесь. Годы могут избороздить морщинами мое лицо, как кору дуба, но они бессильны сделать то же самое с моим духом. Поезжай, мой мальчик, но помни, что ты настолько же Сэкетт, насколько и Тэлон. Кровь может горячить, но ее зов силен.
Эти слова я помнил до сих пор.
— Мы двинемся домой утром, — сказал Хинг. — С майором тоже поговорим.
— Кто ваш хозяин? Кто управляет в «Стремени»?
Денни Рольф начал было говорить, но запнулся под взглядом Ропера. Ответил Хинг.
— Старик, — сказал он, — и девчонка.
— Она не девчонка, — возразил Денни, — она постарше меня.
— Девчонка, — добавил Ропер, — почти ребенок, а старик — слепой.
Я выругался.
— Вот именно, — согласился Ропер. — Лучше еще подумайте, мистер. Вы не так замешаны во все, как мы. Так что поезжайте с чистой совестью.
— Если только можно оставить позади себя такую парочку, как Бэлч и Сэддлер, и иметь при том чистую совесть. Нет, я отведал вашей соли и выступлю на стороне «Стремени», если они только возьмут меня.
— Что ты хотел сказать? — спросил Денни. — Насчет соли?
— У некоторых народов считается, что если ты отведал чей-то хлеб и соль, то это возлагает на тебя долг… или что-то вроде этого, — пояснил Хинг.
— Почти так, — согласился я. — А вы, ребята, увольняетесь?
Теперь в их глазах не было дружелюбия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Я обдумаю твои слова, и тогда ты получишь ответ.
— Когда угодно, — кивнул я.
Он повернулся ко мне спиной.
— Хинг, ты, черт побери, забрался слишком далеко на запад. Убирайся отсюда к рассвету и не вздумай останавливаться по эту сторону перевала Алколи.
— У нас тут стада со «Шпорой», — ответил Хинг. — Мы будем собирать их.
— Черта с два! У вас тут нет скота! Совсем нет!
— Мне попадались на плато стада со «Шпорой», — вмешался я.
Бэлч снова повернулся ко мне, однако еще до того, как он смог что-нибудь произнести, Бен Ропер заметил:
— Он видел также «Соединенные HF», майор тоже захочет узнать о них. Он захочет узнать обо всех.
Бэлч развернул лошадь.
— К рассвету убирайтесь отсюда. Я не потерплю на своем ранчо работников из «Стремени».
— Это распространяется и на майора? — спросил Ропер.
Лицо Бэлча вспыхнуло от гнева, и на какое-то мгновение я решил, что он собирается повернуть назад, однако все же двинулся вперед, а мы стояли и смотрели, как всадники удаляются. Потом снова сели.
— Вы нажили себе врага, — заметил Хинг.
— Не я один. Вы сами, ребята, неплохо постарались на сей счет.
Хинг усмехнулся.
— Бен, когда ты упомянул о майоре, я думал, что у него кишки лопнут.
— А кто такой — майор? — спросил я.
— Майор Тимберли. Он служил офицером в кавалерии конфедератов во время Гражданской войны. Его скот пасется восточнее этих мест, и он не обращает внимание на чьи-либо дурацкие выходки.
— Он честный человек, — добавил Хинг, — благородный… вот что меня беспокоит. Бэлч и Сэддлер не имеют ни малейшего представления о благородстве.
— Сэддлер — это тот толстый?
— Он кажется толстым, но тверд, как резина, и к тому же коварен. Бэлч берет голосом и мускулами, Сэддлер — умом и коварством. Три или четыре года назад они появились в здешних краях с несколькими головами паршивого скота. Купили ферму у человека, который не хотел продавать ее, а потом оба обосновались у небольших водоемов на некотором расстоянии друг от друга и стали вытеснять с пастбищ пасущийся там скот… Насели на погонщиков «Стремени», а также на стада других хозяйств.
— Вроде «Шпоры»? — предположил я.
Все разом посмотрели на меня.
— Вроде «Шпоры», да… насели на него, пока хозяин не продал свое тавро «Стремени» и не покинул эти края.
— А майор?
— Они его не трогают. Остерегаются. Если насядут на него, он насядет в ответ… и очень сильно. Работники майора никого не боятся, не то что остальные. С ним с полдюжины его старых кавалеристов-конфедератов. Пасут его скот.
— А как насчет «Стремени»?
Хинг взглянул на Ропера.
— Ну… пока мы придерживались своего рода политики невмешательства, избегали осложнений. Как сейчас. Но наступает время клеймить скот, и мы приезжаем сюда за своими коровами, телятами…
Мы закончили есть. Бекон оказался замечательным, кофе еще лучше. Я съел четыре булочки, размочив их в свином жиру, а после пятой чашки кофе почувствовал себя просто великолепно. Я не переставал думать о том, третьем. Остальные были ковбоями, но третий… Я откуда-то его знал.
Последние три года мне часто приходилось разъезжать по разбойничьим тропам. Не то чтобы я сам оказался вне закона. Просто мне нравились горные хребты этой страны, а большинство хозяйств, где я работал с тех пор, как покинул родное ранчо, находились по соседству с разбойничьими тропами. Я никогда и ни в чем не нарушал закон и не имел с его стороны никаких претензий, однако подозревал, что некоторые из тех, кто были не в ладу с ним, считали, что я разыскивал ворованный скот, а многие принимали меня за своего рода однорукого бандита. А я всего лишь любил эту дикую, невозделанную страну… ее просторы и возвышенности.
Мой брат Барнабас — его назвали так в честь первого из нашего рода, прибывшего из Англии, — ходил в школу, а затем отправился за океан, чтобы учиться в Англии и во Франции. Пока он изучал Руссо, Вольтера и Спинозу, я вгрызался зубами в свое образование на бизоньих равнинах. Пока он ухаживал за девушками на старинном бульваре Мише, я отлавливал бронков на Кимарроне. Он пошел своим путем, а я — своим, но от этого мы любили друг друга ничуть не меньше.
Может, во мне жило что-то дикое? Я любил ветер, гуляющий в высоких цветущих травах, и запах костра где-нибудь в расселине скалы. Во мне жила тяга к далеким равнинам, и с самого первого дня, когда я смог удержаться на бронке, меня не оставляла страсть к путешествиям.
Мама сколько могла удерживала меня при себе, но когда заметила, что я задыхаюсь на месте, безмолвно достала из оружейной стойки винчестер и вручила мне. Затем взяла шестиразрядный револьвер, кобуру, ремень и все остальное снаряжение и тоже отдала мне.
— Поезжай, мальчик. Я знаю, что тяга к странствиям точит тебя изнутри. Поезжай так далеко, как тебе вздумается, если будешь вынужден — стреляй, но никому не лги и никогда не подавай повода усомниться в твоем слове. Несчастны те, кто не имеют чести, поэтому перед тем, как что-нибудь совершить, подумай, как ты будешь вспоминать об этом в старости. Не делай ничего, за что тебе будет стыдно. — Проводив до дверей, она окликнула меня, когда я стал седлать свою старую чалую кобылу. — Ни один из моих сыновей не отправится в путь на такой старой лошади. Возьми каурого… он не чистых кровей, но будет идти, пока не рухнет. Возьми каурого, мой мальчик, и в добрый путь. Возвращайся, когда решишь, что пора. А я буду здесь. Годы могут избороздить морщинами мое лицо, как кору дуба, но они бессильны сделать то же самое с моим духом. Поезжай, мой мальчик, но помни, что ты настолько же Сэкетт, насколько и Тэлон. Кровь может горячить, но ее зов силен.
Эти слова я помнил до сих пор.
— Мы двинемся домой утром, — сказал Хинг. — С майором тоже поговорим.
— Кто ваш хозяин? Кто управляет в «Стремени»?
Денни Рольф начал было говорить, но запнулся под взглядом Ропера. Ответил Хинг.
— Старик, — сказал он, — и девчонка.
— Она не девчонка, — возразил Денни, — она постарше меня.
— Девчонка, — добавил Ропер, — почти ребенок, а старик — слепой.
Я выругался.
— Вот именно, — согласился Ропер. — Лучше еще подумайте, мистер. Вы не так замешаны во все, как мы. Так что поезжайте с чистой совестью.
— Если только можно оставить позади себя такую парочку, как Бэлч и Сэддлер, и иметь при том чистую совесть. Нет, я отведал вашей соли и выступлю на стороне «Стремени», если они только возьмут меня.
— Что ты хотел сказать? — спросил Денни. — Насчет соли?
— У некоторых народов считается, что если ты отведал чей-то хлеб и соль, то это возлагает на тебя долг… или что-то вроде этого, — пояснил Хинг.
— Почти так, — согласился я. — А вы, ребята, увольняетесь?
Теперь в их глазах не было дружелюбия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61