С их помощью в начале 1944 года была основана советская школа в бернском кантоне. Библиотека Рубакина дала этой школе учебники, книги для чтения, руководства, географические карты и т.п. В библиотеку только этой школы Рубакин послал около 500 книг.
Были организованы школы и в других местах. Учебники и книги для этих школ опять-таки были предоставлены Рубакиным.
«Надо отметить, – писал Рубакину директор женской школы Шепетенко, – что бедность умственной жизни во время 2 – 3 лет, проведенных в неволе в Германии, тоска по Родине, разлука с семьей очень сильно снизили способность читательниц сосредоточиться, несмотря на их огромный интерес к чтению. Их непрерывные думы о семьях, о Родине, о войне быстро вытесняют из их памяти все читанное. Мы просим вас послать в библиотеку всякого рода популярные книжки». «Преподавательский состав школы благодарит вас за вашу драгоценную помощь и присылку книг».
Европейский фонд помощи студентам предоставил возможность десяти советским молодым людям поступить в швейцарские университеты. Рубакин снабдил их учебниками, руководствами и учебниками для изучения французского и немецкого языков.
Рассылал Рубакин советские книги советским людям, размещенным из-за болезни в швейцарских больницах и санаториях. Там чтение книг имело огромное моральное и, можно сказать, исцеляющее значение. Больные слали письма Рубакину с горячими благодарностями.
«Вдали от любимой Родины, но имея в своем распоряжении Вашу библиотеку, я себя чувствую как у себя дома. При моей тяжелой болезни я думаю, что она помогла мне больше, чем швейцарские врачи, прекрасный альпийский климат и другие приятные удовольствия, пусть они на меня не будут в обиде. Я признаю, что они много для меня сделали».
М., поляк, интернированный в Швейцарии, пишет из Цюриха 23 ноября 1944 года:
«Господин Монс выехал из Швейцарии и благополучно добрался до Франции. Если он смог перенести свое интернирование, не поддавшись искушению покончить самоубийством, то он этому в значительной степени обязан чтению, которое вы ему предоставили. Оно отвлекло его мысли от мучений за его отечество и его семью. Эта духовная пища повлияла на его характер и, я думаю, на будущую жизнь».
Вот коллективное письмо Н.А.Рубакину от советских интернированных в лагере Гурнигель 28 мая 1945 года:
«Дорогой Николай Александрович, мы только что получили Ваше письмо от 8 мая, оно где-то затерялось. Тем не менее оно произвело на нас огромное впечатление.
Разрешите нам, Н.А., прокричать Вам так сильно, чтобы вся Швейцария услышала: «Великое русское спасибо за Ваши слова, полные трогательной доброты, за Ваши моральные утешения и за присылку нам наших дорогих книг».
Вы, Н.А., были первым, протянувшим нам, по нашем прибытии в Швейцарию, братскую руку дружбы.
Вы нам дороги, потому что, живя за границей, Вы напоминаете другим слова нашей популярной песни: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Это наша Родина, наш Советский Союз, охватывающий сотни национальностей и миллионы жителей.
Мы Вас знаем, Н.А., и мы никогда не забудем Вашу песенку. Вернувшись к себе, мы будем повсюду говорить о Вас и о Вашей работе.
Но для нас было бы еще большей радостью, если бы мы смогли увидеть Вас у себя, на нашей дорогой Родине, в нашем Советском Союзе.
Все мы, члены коллектива в 2000 человек, шлем Вам наши наилучшие пожелания здоровья и труда на благо науки.
Подписано по поручению 2000 интернированных:
1. Русские офицеры... 2. Сержанты...»
Даже и во время всей этой благородной и кипучей деятельности Рубакин не забывал своих обычных устремлений: пополнение библиотеки новыми книгами и библиопсихологическое исследование новых – советских – читателей. Приток книг в библиотеку сильно замедлился перед войной и во время ее. Но все-таки с 1932 по 1945 год библиотека получила от разных советских учреждений и частных лиц за рубежом свыше 26 тысяч книг.
Все книги для советских людей, для этих новых читателей, подбирались по библиопсихологическому методу. Трудно сказать, действовали ли они от этого больше – ведь читатели сами рвались к книгам, их тут было незачем «приучать к чтению».
Рубакин провел несколько опросов среди интернированных, чтобы выяснить их интересы и пожелания. Так, на вопросник, направленный в школу для молодых девушек из СССР в Зоненберге, из 60 учащихся на анкету ответило 32. На один из вопросов анкеты: «Если бы вас послали на необитаемый остров и разрешили бы взять с собой только одну вещь, что бы вы взяли?» – половина девушек ответила: «хороший товарищ», другая половина: «аппарат радио». Интересно, что перед войной на такую же анкету Н.А.Рубакина среди швейцарцев ответы были: со стороны мужчин – «топор», «нож», а со стороны женщин – «библия».
На вопрос анкеты для советских женщин: «Приведите 10 – 15 слов, наиболее вам симпатичных и которые вы любите более всего?» – среди ответов первое место заняли слова: «Родина», затем «семья», «дом», «товарищ».
Так на склоне дней своих отцу было суждено испытать радость от непосредственного сближения с читателем – новым, советским читателем. И ему отрадно было видеть, что его связь с русским народом, которому он служил всю свою жизнь, была по-прежнему сильна.
Глава 9
Последние годы жизни Н.А.Рубакина
Рубакин никогда не принимал участия в публичных спорах и вообще не умел спорить и полемизировать. Он рассказывал о себе, что только один раз, будучи студентом, выступил как оратор на студенческом собрании и то ничего не мог сказать и его стащили с трибуны за фалды.
Он до наивности не любил полемики, хотя, по существу, в своих книгах постоянно ею пользовался. Отец наивно и вполне искренне думал, что можно спорить о политике, о философии да вообще о чем угодно, не вдаваясь в полемику, бесстрастно. Живя последние сорок лет в тихой, спокойной среде, видя мировые события только издали, из благодатной тишины швейцарского захолустья, он не мог понять чувств, владевших людьми, принимавшими непосредственное участие в этих событиях. А окружающие его близкие люди с их «толстовским» настроением и мировоззрением отнюдь не могли помочь ему разобраться в событиях как следует. Они его незаметно для него увлекали на иной путь, придавали его боевому темпераменту и характеру иной оттенок, отвлекали его от того, чего он действительно желал и к чему стремился. Они тщательно стирали в его представлении понятия о классах, о классовой борьбе, подменяя их словами «человечество», «люди», «борьба за справедливость для всех», «отрицание какой бы то ни было диктатуры человека над человеком».
Он был пламенным ненавистником правящих классов. Ведь именно он, один из первых в литературе, подметил и описал новый тип революционного рабочего, крепкого и твердого, начинающего осознавать мощь своего класса, и противопоставил его «размагниченному интеллигенту» – крылатое выражение, ставшее в свое время ходячим обозначением упадочничества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Были организованы школы и в других местах. Учебники и книги для этих школ опять-таки были предоставлены Рубакиным.
«Надо отметить, – писал Рубакину директор женской школы Шепетенко, – что бедность умственной жизни во время 2 – 3 лет, проведенных в неволе в Германии, тоска по Родине, разлука с семьей очень сильно снизили способность читательниц сосредоточиться, несмотря на их огромный интерес к чтению. Их непрерывные думы о семьях, о Родине, о войне быстро вытесняют из их памяти все читанное. Мы просим вас послать в библиотеку всякого рода популярные книжки». «Преподавательский состав школы благодарит вас за вашу драгоценную помощь и присылку книг».
Европейский фонд помощи студентам предоставил возможность десяти советским молодым людям поступить в швейцарские университеты. Рубакин снабдил их учебниками, руководствами и учебниками для изучения французского и немецкого языков.
Рассылал Рубакин советские книги советским людям, размещенным из-за болезни в швейцарских больницах и санаториях. Там чтение книг имело огромное моральное и, можно сказать, исцеляющее значение. Больные слали письма Рубакину с горячими благодарностями.
«Вдали от любимой Родины, но имея в своем распоряжении Вашу библиотеку, я себя чувствую как у себя дома. При моей тяжелой болезни я думаю, что она помогла мне больше, чем швейцарские врачи, прекрасный альпийский климат и другие приятные удовольствия, пусть они на меня не будут в обиде. Я признаю, что они много для меня сделали».
М., поляк, интернированный в Швейцарии, пишет из Цюриха 23 ноября 1944 года:
«Господин Монс выехал из Швейцарии и благополучно добрался до Франции. Если он смог перенести свое интернирование, не поддавшись искушению покончить самоубийством, то он этому в значительной степени обязан чтению, которое вы ему предоставили. Оно отвлекло его мысли от мучений за его отечество и его семью. Эта духовная пища повлияла на его характер и, я думаю, на будущую жизнь».
Вот коллективное письмо Н.А.Рубакину от советских интернированных в лагере Гурнигель 28 мая 1945 года:
«Дорогой Николай Александрович, мы только что получили Ваше письмо от 8 мая, оно где-то затерялось. Тем не менее оно произвело на нас огромное впечатление.
Разрешите нам, Н.А., прокричать Вам так сильно, чтобы вся Швейцария услышала: «Великое русское спасибо за Ваши слова, полные трогательной доброты, за Ваши моральные утешения и за присылку нам наших дорогих книг».
Вы, Н.А., были первым, протянувшим нам, по нашем прибытии в Швейцарию, братскую руку дружбы.
Вы нам дороги, потому что, живя за границей, Вы напоминаете другим слова нашей популярной песни: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Это наша Родина, наш Советский Союз, охватывающий сотни национальностей и миллионы жителей.
Мы Вас знаем, Н.А., и мы никогда не забудем Вашу песенку. Вернувшись к себе, мы будем повсюду говорить о Вас и о Вашей работе.
Но для нас было бы еще большей радостью, если бы мы смогли увидеть Вас у себя, на нашей дорогой Родине, в нашем Советском Союзе.
Все мы, члены коллектива в 2000 человек, шлем Вам наши наилучшие пожелания здоровья и труда на благо науки.
Подписано по поручению 2000 интернированных:
1. Русские офицеры... 2. Сержанты...»
Даже и во время всей этой благородной и кипучей деятельности Рубакин не забывал своих обычных устремлений: пополнение библиотеки новыми книгами и библиопсихологическое исследование новых – советских – читателей. Приток книг в библиотеку сильно замедлился перед войной и во время ее. Но все-таки с 1932 по 1945 год библиотека получила от разных советских учреждений и частных лиц за рубежом свыше 26 тысяч книг.
Все книги для советских людей, для этих новых читателей, подбирались по библиопсихологическому методу. Трудно сказать, действовали ли они от этого больше – ведь читатели сами рвались к книгам, их тут было незачем «приучать к чтению».
Рубакин провел несколько опросов среди интернированных, чтобы выяснить их интересы и пожелания. Так, на вопросник, направленный в школу для молодых девушек из СССР в Зоненберге, из 60 учащихся на анкету ответило 32. На один из вопросов анкеты: «Если бы вас послали на необитаемый остров и разрешили бы взять с собой только одну вещь, что бы вы взяли?» – половина девушек ответила: «хороший товарищ», другая половина: «аппарат радио». Интересно, что перед войной на такую же анкету Н.А.Рубакина среди швейцарцев ответы были: со стороны мужчин – «топор», «нож», а со стороны женщин – «библия».
На вопрос анкеты для советских женщин: «Приведите 10 – 15 слов, наиболее вам симпатичных и которые вы любите более всего?» – среди ответов первое место заняли слова: «Родина», затем «семья», «дом», «товарищ».
Так на склоне дней своих отцу было суждено испытать радость от непосредственного сближения с читателем – новым, советским читателем. И ему отрадно было видеть, что его связь с русским народом, которому он служил всю свою жизнь, была по-прежнему сильна.
Глава 9
Последние годы жизни Н.А.Рубакина
Рубакин никогда не принимал участия в публичных спорах и вообще не умел спорить и полемизировать. Он рассказывал о себе, что только один раз, будучи студентом, выступил как оратор на студенческом собрании и то ничего не мог сказать и его стащили с трибуны за фалды.
Он до наивности не любил полемики, хотя, по существу, в своих книгах постоянно ею пользовался. Отец наивно и вполне искренне думал, что можно спорить о политике, о философии да вообще о чем угодно, не вдаваясь в полемику, бесстрастно. Живя последние сорок лет в тихой, спокойной среде, видя мировые события только издали, из благодатной тишины швейцарского захолустья, он не мог понять чувств, владевших людьми, принимавшими непосредственное участие в этих событиях. А окружающие его близкие люди с их «толстовским» настроением и мировоззрением отнюдь не могли помочь ему разобраться в событиях как следует. Они его незаметно для него увлекали на иной путь, придавали его боевому темпераменту и характеру иной оттенок, отвлекали его от того, чего он действительно желал и к чему стремился. Они тщательно стирали в его представлении понятия о классах, о классовой борьбе, подменяя их словами «человечество», «люди», «борьба за справедливость для всех», «отрицание какой бы то ни было диктатуры человека над человеком».
Он был пламенным ненавистником правящих классов. Ведь именно он, один из первых в литературе, подметил и описал новый тип революционного рабочего, крепкого и твердого, начинающего осознавать мощь своего класса, и противопоставил его «размагниченному интеллигенту» – крылатое выражение, ставшее в свое время ходячим обозначением упадочничества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60