- И что за гадостью от тебя разит?
Космос устал, как собака, натруженные руки и ноги ломило до боли, невыносимо хотелось спать, но он понимал, что отец имеет полное право и на эти вопросы, и на этот тон - вчера вечером, уходя из дома, он не сказал отцу ни слова о своих планах, боялся, что тот упрется и не отпустит.
- Я был на мясокомбинате, папа, разгружал вагон с мясом, - просто сказал он, стягивая с плеч куртку.
- Что? - вытаращил глаза Юрий Ростиславович. - Какой вагон? Зачем?
Космос обогнул застывшего в недоумении отца и, расстегивая на ходу рубашку и джинсы, отправился к себе в комнату.
- Понимаешь, Сашке Белову не хватало денег на костюм к выпускному, - тихим, усталым голосом объяснял он на ходу. - Вот мы и решили организовать что-то вроде субботника... На мясокомбинате за полвагона платят сто рублей. Одна ночь работы - и никаких проблем...
Космос не без труда стащил с себя рубашку, джинсы и совершенно без сил рухнул на диван.
- Господи, Космос, но зачем же такие сложности? - изумленно задрал брови отец. - Сказал бы мне, ну, неужели я бы не дал?
Космос едва заметно усмехнулся и, уже закрывая глаза, пробормотал:
- Ты что, пап? Да разве бы он взял?
Юрий Ростиславович на миг задумался, вспоминая Сашу. Да, пожалуй, сын был прав - такой бы не взял. Он нагнулся, поднимая с пола разбросанную одежду - от нее отвратительно
разило сырым мясом. Распрямившись, он повернулся к сыну и пожал плечами.
- Ну, все равно, можно было бы...
Вдруг Юрий Ростиславович осекся на полуслове - его Космос, уткнувшись носом в согнутую в локте руку, спал.
Неслышно ступая, отец вышел из комнаты и понес грязную одежду в ванную. На его губах играла полуулыбка - он был горд за сына.
VII
Оставался последний выпускной экзамен - история с обществоведением. Особых трудностей он не вызывал. Все, что требовалось от выпускников - это, вне зависимости от вопросов билета, половчее свернуть к перестройке и гласности, а там уже смело можно было нести все, что угодно! Главное - не отклоняться при этом от генерального курса Партии.
Накануне экзамена Саша вернулся с консультации и с порога услыхал чьи-то голоса. У них были гости!
Он разулся и прошел в большую комнату. На диване сидели совершенно незнакомые мужчина и женщина. Напротив них на шатком стульчике пристроилась мама. Головы гостей как по команде повернулись к Саше.
- Батюшки! Сашечка, как же ты вырос! - приторно-сладким голоском пропела женщина. - А на Колю-то нашего как стал похож! Скажи, Миш...
- Похож, похож... - пробасил, поднимаясь с дивана, мужчина. - Ну, здравствуй, Николаич...
Саша пожал протянутую ему руку - твердую и шершавую, словно выструганную из доски. Он уже догадался - гости, видимо, были какой-то родней отца. Его догадку подтвердила мама.
- Саня, дядя Миша - двоюродный брат твоего папы, а тетя Зоя - его жена. Они едут в отпуск, в Ялту, в Москве проездом... Вот, заглянули к нам... Ну что, перекусить с дороги? - это мама предложила уже гостям.
- Что ты, Танечка, что ты! - испуганно всплеснула руками тетя Зоя и защебетала озабоченной скороговоркой: - Столько дел, что ты! У нас же сегодня вечером поезд, некогда нам у тебя рассиживаться, что ты, милая! Значит так, Танюш: «Ядран», «Лейпциг» и «Ванда» - обязательно! Ну и еще куда - это уж как успеем, там видно будет! В ГУМ, может быть... Мишку брать не будем, от него толку никакого. Давай, Танюш, давай! Собирайся скоренько и поедем!
- Ну, может, хоть чаю попьете? - робко улыбнулась мама. - Как же так - с пустым желудком?
- Некогда, Танечка! - взмолилась тетя Зоя. - Говорю же - поезд вечером! Там где-нибудь перекусим...
- Ну, ладно, - пожала плечами мать и повернулась к сыну. - Саня, накорми, пожалуйста, дядю Мишу, ну и вообще - будь за хозяина...
Через пару минут женщины ушли, мужчины остались одни. Гость задал несколько обычных вопросов - об учебе, о планах на будущее. Саша ответил, но дядя Миша слушал его рассеянно, вполуха. Короче, разговор не клеился. От предложения пообедать гость тоже отказался и следом, слегка помявшись, сказал:
- Тебе, Саш, наверное, заниматься надо? Пойду-ка я, пожалуй, прогуляюсь... - и неожиданно добавил: - У вас гастроном далеко?
- Нет, на улицу выйдете и налево, - объяснил Саша. - А там - через три дома.
Дядя Миша деловито кивнул, накинул пиджак и ушел.
Вернулся он быстро - не прошло, наверное, и получаса - заметно повеселевшим и каким-то возбужденным.
Внутренний карман его пиджака заметно оттопыривался.
- Ну что, Сашок, вот теперь можно и за стол! - радостно провозгласил дядя Миша, извлекая из кармана бутылку коньяка.
От супа, впрочем, гость отказался, не прельстили его и домашние котлеты с макаронами. Он попросил нарезать колбаски, хлеба и лука - больше ему ничего не требовалось. Хрустальную рюмку, принесенную из серванта, он тоже проигнорировал. Пришлось Саше доставать из мойки обычный стакан.
- А себе? - спросил дядя Миша.
- Нет, что вы, я не буду, - помотал головой Саша. - У меня же экзамен завтра...
- Ну да, ну да, конечно... - легко согласился гость и плеснул себе сразу полстакана бурой жидкости.
- Ну, Сашок, за твои экзамены! - бодро провозгласил тост дядя Миша и, в мгновение ока опрокинув в себя стакан, аппетитно захрустел луковицей.
Через минуту-другую глаза его заблестели, он оживился еще больше, без труда нашлась и тема для разговора.
- Что тезка-то мой творит, а? Что со страной делает! Аж страшно становится... - с жаром начал гость.
- Вы это про перестройку? - не сразу понял Саша.
- Про какую на хрен перестройку! - отмахнулся мужчина. - Клал я на эту перестройку с прибором, ясно? Я про алкогольную кампанию! Ведь что творит - жить невозможно стало! У вас вот хоть коньяк купить можно, а у нас в Тюмени, веришь, - вообще шаром покати! Какую только дрянь мужики не пьют!
Тема бестолковой антиалкогольной кампании, проводимой новым молодым Генсеком, похоже, беспокоила дядю Мишу самым что ни на есть серьезным образом. Об этом он говорил долго и пылко, не забывая, впрочем, время от времени заглатывать очередную дозу коньяка.
Минут десять он посвятил недопустимым перегибам на местах, потом довольно подробно осветил исторический аспект проблемы, приводя в качестве иллюстраций основных тезисов многочисленные случаи из своей жизни и из жизни своих родных.
После этого дядя Миша настолько вошел в раж, что сразу перешел к личности Генерального секретаря и его ближних. Эпитеты, которыми гость из Тюмени расписал главного архитектора перестройки, его мать и его бабушку были и эмоционально ярки, и необычайно живописны.
Примечательным было то, что среди всего этого словесного фейерверка не было ни единого выражения из нормативной лексики. Саша, зачарованно слушавший пламенную речь своего родственника, не раз невольно вспоминал учительницу словесности Варвару Никитичну, не устававшую напоминать своим питомцам о бесконечном разнообразии «великого и могучего».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41