Однако опасения отнюдь не лишили Шиндлера силы воли. Он был бодр и полон взволнованных ожиданий, когда ранним утром 7-го мая до него через Би-Би-Си дошло сообщение о капитуляции Германии. К полуночи следующих суток боевые действия в Европе прекратятся. В ночь на среду 8-го мая Оскар разбудил Эмили, и забывший о сне Штерн присоединился к ним в кабинете, чтобы отпраздновать это событие. Штерн видел, что теперь Оскар не сомневался относительно гарнизона СС, но он бы затруднился ответить, в каких формах в эти дни проявлялась уверенность Оскара.
В цехах и в мастерских заключенные занимались обычными делами. Они работали даже с большей отдачей, чем в другие дни. Но к полудню герр директор нарушил привычный распорядок дня, заставив весь лагерь через громкоговоритель слушать речь Черчилля в честь Победы. Лютек Фейгенбаум, который понимал по-английски, не веря своим ушам, застыл около станка. Для всех прочих звучный, хрипловатый и трубный голос Черчилля был первым сообщением из другого мира, которое они услышали за все годы существования Нового порядка. Голос, который нельзя было спутать ни с каким другим, как голос покойного фюрера, был слышен и у ворот, и на вышках, но СС воспринимало его с мрачным спокойствием. Теперь их внимание было привлечено не к территории лагеря. Как и Оскар, но гораздо внимательнее, они пытались заметить приближение русских. Как предписывала одна из последних телеграмм Хассеброка, они должны были занять оборону в густых зарослях зелени. Вместо этого с полуночи, стоя на часах, они приглядывались к темной стене леса, прикидывая, не таятся ли там партизаны. Растерянный обершарфюрер Мотцек, тем не менее, приказывал им оставаться на постах и выполнять предписанные обязанности. Ибо в выполнении долга, в повиновении приказам, как позже утверждали в суде их руководители, и была сила СС, его гений.
За эти два дня, отмеченные неопределенностью, в промежутке между объявлением мира и его действительным приходом, один из заключенных, ювелир Лихт, успел сделать подарок для Оскара, подарок более дорогой, чем металлическая коробочка для запонок, преподнесенная Оскару в день рождения. Его предложил сделать старый Иеретц с упаковочной фабрики. Было установлено – и даже люди из Будзына, закаленные марксисты, не стали возражать – что Оскару надо уезжать после полуночи. Церемонией проводов занялась группа близких к Оскару людей – Штерн, Финдер, Гарде, оба Бейские, Пемпер. Достойно внимания, что, еще сами не зная о том, увидят ли мирные дни, они обеспокоились о прощальном подарке.
Все сошлись во мнении, что подарок должен быть сделан из благородного металла. Источник его был предложен тем же самым Иеретцом. Открыв рот, он продемонстрировал золотой мостик. «Не будь Оскара, – сказал он, – эта штука досталась бы СС. Мои зубы лежали бы в куче им подобных на одном из складов СС, вместе с золотыми коронками несчастных из Люблина, Лодзи и Львова».
Принять такой дар, конечно, было невозможно, но Иеретц настоял на своем. С помощью заключенного, который в свое время занимался зубоврачебной практикой в Кракове, мостик удалось извлечь. Лихт расплавил золото и днем 8-го мая успел выгравировать на внутренней поверхности сделанного из него кольца надпись на иврите. То была строчка из Талмуда, которую Штерн процитировал Оскару в приемной Бучхайстера в октябре 1939 года: «Тот, кто спас единственную жизнь, спас весь мир».
В этот же день в одном из гаражей завода двое заключенных сняли обшивку с потолка и внутренней стороны одной из дверей «Мерседеса» Оскара, аккуратно разместили там несколько мешочков с драгоценными камнями для герра директора и натянули обшивку обратно без, как они надеялись, выпуклостей. Для них это тоже был странный день. Когда они вышли из гаража, уже садилось солнце и казалось, что весь мир застыл в ожидании решающего слова.
Похоже, что такие слова должны были быть произнесены вечером. И снова, как на своем дне рождения, Оскар приказал коменданту собрать всех заключенных в цехе. И снова пришли немецкие техники и секретарши, хотя они были готовы сняться с места и бежать. Среди них стояла Ингрид, давний объект его симпатий. Она не сможет покинуть Бринлитц в обществе Шиндлера. Она покинет его со своим братом, молодым ветераном войны, хромавшим из-за ранения ноги. Оскар приложил столько усилий, снабжая своих заключенных товарами для мена, что вряд ли он мог отпустить из Бринлитца свою старую любовь Ингрид, не снабдив ее имуществом для бартерных сделок. Конечно, когда-нибудь они, как друзья, встретятся где-нибудь на Западе.
И как во время первого выступления Оскара вооруженная охрана выстроилась вдоль стен. До окончания войны было еще около шести часов, а СС давала присягу, что никогда не уйдет с поста. Глядя на стражу, заключенные пытались понять, что сейчас у них на душе.
Когда было объявлено, что герр директор хочет еще раз обратиться к ним, две женщины-заключенные, знакомые со стенографией, Вайдман и Бергер, вооружились карандашами и блокнотами и приготовились записывать то, что будет сказано. Ибо речь должна была прозвучать экспромтом из уст человека, которому скоро предстоит стать беглецом, – она осталась на страницах, заполненных Вайдман и Бергер. В ней поднимались те же самые темы, что и в предыдущей, но на этот раз она была обращена и к заключенным, и к немцам. В ней говорилось, что пленников ждут новые времена, и утверждалось, что теперь всем им – эсэсовцам, ему самому, Эмили, Фушу, Шенбруну – необходимо будут спасаться.
– Только что было объявлено, – сказал он, – о безоговорочной капитуляции Германии. После шести лет жестокого уничтожения человеческих существ, жертвам предстоит найти успокоение, а Европе постараться вернуться к миру и покою. И я хотел призвать вас соблюдать неукоснительный порядок и дисциплину – всех вас, которые вместе со мной перенесли эти тяжелые годы – в надежде, что вы достойно встретите новые времена, ибо через несколько дней вы вернетесь к своим разрушенным и разоренным домам в поисках выживших членов ваших семей. И вы должны противостоять разгулу страстей, результаты которого трудно предвидеть.
Он, конечно, имел в виду разгул страстей не среди заключенных. Он обращался к гарнизону, к тем, кто стоял вдоль стен. Он дал им понять, что они могут уходить и обращался к заключенным с просьбой дать им уйти. Генерал Монтгомери, командующий объединенными силами союзников, объявил, что по отношению к покоренным должна господствовать гуманность, и каждый – он имел в виду немцев – должен определиться в мере своей вины и в степени выполнения долга. «Солдаты на фронте, как и те маленькие люди, повсеместно исполнявшие свой долг, не могут нести ответственность за деяния той группы, что тоже называла себя немцами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132